Газета День Литературы - Газета День Литературы # 152 (2009 4)

• Название: Газета День Литературы # 152 (2009 4)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Владимир БОНДАРЕНКО ВРЕМЯ ГОГОЛЯ

Думаю, нынче время Гоголя не потому, что страна с грехом пополам справляет 200-летие великого русского писателя. Это в 1937 году отмечали на самом деле народный юбилей со дня трагической гибели Пушкина. По сути, с того года и стал наш Александр Сергеевич воистину народным поэтом. Впрочем, и в 1952 году столетие со дня гибели Николая Васильевича отмечали куда более торжественно. Держу в руках журнал "Огонёк", полностью посвящённый памяти Гоголя. И не вижу подобного массового журнала, так же посвящённого полностью юбилею Николая Васильевича, сегодня. Несколько передач по телевидению, небольшие статьи в газетах. Никак не всенародный юбилей…

Нет, всё-таки сейчас на дворе время Гоголя потому, что все его герои, весь его великий гротескный мир празднуют свою победу. Празднуют собакевичи и ноздрёвы, хлестаковы и плюшкины, празднуют казнокрады и коррупционеры, городничие и держиморды. Их время на дворе.

Время абсурда, время лицемерия, время лжецаревичей и иных виртуозов лжи и обмана. Разве не абсурд, что почти одновременно прошёл либеральный круглый стол, посвящённый юбилею Гоголя, который вела Наталья Иванова и где выступали Андрей Немзер, Вячеслав Пьецух и Юрий Манн, но не допускались туда ни Проханов, ни Мамлеев, ни Бондаренко, ни гоголевед Игорь Виноградов. Другой круглый стол, посвящённый юбилею Гоголя, прошёл в Киеве, и там собрались лишь незалэжные хлопци, якие из Гоголя нынче делают щирого украинского националиста, переписывая даже "Тараса Бульбу". Отдельно свою оборону держат Игорь Золотусский и Савва Ямщиков. Кстати, искренне воспевая Гоголя, Савва Ямщиков заодно как бы перечёркивает и Михаила Булгакова ("Гоголь … – это не булгаковская мистика. Мистика Гоголя – это мистика православного человека… Гоголь погружается в этот мир, чтобы разорвать эти чары. А у Булгакова – всё заканчивается этой поганью… Мистика Булгакова – это история его контактов с чёрным миром…"), и Михаила Шолохова ("Шолохов, по моему глубокому убеждению, "Тихого Дона" не писал…").

Я согласен с мнением Ямщикова о великолепной живописности гоголевской прозы, о его драматизме, сравнимом с шекспировским, но не стал бы так перечёркивать гениев века ХХ Шолохова и Булгакова.

Зашевелились и "гоголеведы", превращающие Николая Васильевича в ярого католика, а в свою очередь в крайних русских кругах живо заговорили о нерусскости гоголевского гения. Сколько же Гоголей существует в современном литературном мире? Наталья Бондарчук показывает в своём фильме одного Гоголя, Игорь Золотусский в телепередачах несколько иного, Юрий Манн рисует облик третьего…

Состоялся и наш русский православный круглый стол в Славянском центре, ныне возглавляемом Александром Крутовым. Там собрались Николай Бурляев, Владимир Крупин, Сергей Небольсин, Валерий Ганичев, Виктор Гуминский, крупнейшие наши специалисты по Гоголю Игорь Виноградов, Владимир Воропаев… Дали слово и мне.

Мы не стали опровергать результаты всех предыдущих круглых столов. Ведь кроме открытой клеветы и всяких несуразностей, явного опошления и принижения образа Гоголя, любой анализ его творчества лишь обога- щает гоголевский мир.

Да, можно из Гоголя вывести и Франца Кафку (кстати, выросшего в славянском мире и хорошо знакомого с русской культурой), и обериутов, и раннего Булгакова, и даже Ильфа и Петрова. Можно сосредоточиться на раннем малоросском фольклоре и романтических повестях, на мистике и даже чертовщине. Но это будут лишь осколки великого Гоголя. И Гоголь сегодня осознанно разбивается на такие фрагменты. Так же, как разбивается на них и воспетая им единая Русская земля.

Всё в этих осколках: борьба за гоголевский музей, борьба за контроль над изданием его книг. В телесериале "Тарас Бульба", о котором мечтал ещё Сергей Бондарчук, наконец-то отснятом нашим ведущим кинорежиссером Владимиром Бортко, играет и популярный московский актёр, знакомый всем по бандитским "Бригаде" и "Бумеру", Вдовиченко. Он откровенно заявил в интервью, что не понимает ни идеи, за которую гибнет Тарас Бульба, ни необходимости борьбы за родину. Просто вылитый Андрий, променявший родину на польскую красотку. Богдан Ступка, играющий самого Тараса Бульбу, уверяет, что играет украинского национального героя, что в те времена не было ещё никакой России, а была некая киевская Руська с мягким знаком. Прекрасно, что Владимир Бортко соединил эти осколки разного Гоголя воедино.

Но вот соединятся ли когда-нибудь осколки когда-то триединого русского народа?

Сам же Николай Гоголь писал, что русский язык должен стать литературным языком всех славянских народов. И загадка, отчего славянские народы сегодня скорее отрицают его как язык соединяющий, а предпочитают соединяться посредством языка английского? Что за таинственное "андрийство" засело накрепко в душах наших народов? И станет ли когда-нибудь Киев вновь для нас братским городом и матерью всех городов русских?

А мне видится целостный, всех в себя вбирающий, по сути, имперский Николай Гоголь. И герои его, даже самые отъявленные уроды, открываются нам теми или иными, но всё же человеческими душевными качествами, ибо Гоголь и в таких старался найти "идеал того, чего карикатурой стал урод" ("Что такое губернаторша" 1846).

Можно искренне смеяться над ярчайшими гоголевскими персонажами. Но со смехом к нам приходит и понимание души их человеческой. Гоголю явно, в силу его гениальности и всеобъёмности, не хватало одного обличи- тельства или социальной сатиры, пародийности или лёгких юморесок. Конечно, можно прочитать и так, как читает нынче Гоголя Вячеслав Пьецух. Но его, как и любых ортодоксов и обвинителей, видевших в Гоголе лишь юмориста или пасквилянта, Николай Васильевич сам же из своей дали и опровергает: "Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет "Мёртвых душ"… Ключ от неё (тайны романа. – В.Б. ) покамест в душе у одного только автора…"

И ключ этот явно не в одном волшебстве русского языка, как считал Владимир Набоков: "Его произведения, как и всякая великая литература, – это феномен языка, а не идей… На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятьями в адрес власть имущих…" Впрочем, даже и сам Владимир Набоков не сводим (как бы он сам этого ни желал) к одному феномену языка. Ни социальность "Дара", ни чувственность "Лолиты", ни явная политичность "Других берегов" не дадут читателю увидеть в Набокове лишь тонкого стилиста.

О Николае Гоголе и говорить нечего. Он сам за себя постоит: "Да и как могло быть иначе, если духовное благородство есть уже свойственность почти всех наших писателей". А из духовного благородства естественно проистекает и склонность к "подвигам, предпринятым во глубине души", и надежда прежде всего найти в своей прозе ключ не к языку, а "к своей собственной душе, когда же его найдёшь, тогда этим ключом отопрёшь души всех…"

Найдя человеческое даже в уроде, он ищет в этом человеческом и проблески божественного, христианского понимания мира.

Этим поиском православного начала и в герое, и в уроде Николай Васильевич Гоголь и показывает себя глубочайшим русским православным писателем, каких бы обвинений не навешивали на него со всех сторон.

По сути, он был русским имперским националистом всю жизнь – от "Вечеров…" до "Мёртвых душ", от "Тараса Бульбы" до "Шинели".

Впрочем, это и даёт нам всем толику оптимизма, если сегодня гоголевское время, и весь наш русский мир – это живые гоголевские типажи, то и в этих самых отъявленных уродцах должно проснуться нечто христианское, человеческое, героическое, божественное. Осколки русского мира, как и осколки восприятия Гоголя, вновь соеди- нятся в единое целое. Дожить бы...

Николай ГУМИЛЁВ ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Прекрасно в нас влюблённое вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарёй

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать –

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.