Газета День Литературы - Газета День Литературы # 136 (2007 12)

• Название: Газета День Литературы # 136 (2007 12)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Пётр Краснов ТАЙНА БЕССМЕРТИЯ

Русский язык – язык великой русской литературы.

И, конечно, следует продолжить: русская литература – дочь великого русского языка.

Слово "великий" здесь никакое не преувеличение, не хвастовство: его огромность, сибирская неохватность изумляет всякого русского даже, не говоря уже об иноязычных, всех, кто пытается заглянуть в его глубины. Даже русских – уже попривыкших, кажется, приученных относиться ко всему своему с неким пренебреженьем: двадцать лет одичания под "ковровыми бомбардировками" нашего сознания преступным телевидением, русоненавистническими "россиянскими" СМИ не прошли даром...

Издавна уже ведётся вполне надуманный и провокационный спор: Россия – это Европа или Азия? Надумали даже в кабинетах такой же провокативный термин, посягающий на целое учение, – "евразийство", этакую "сухую воду", в природе и в истории не существующую. То есть это географическое и весьма условное геополитическое понятие пытаясь насильно внедрить в сферу этнокультурную, ментальную, сводя тем самым русских к чему-то межеумочному и в лучшем случае составному, слепленному из остатков чужих культур, влияний, заимствований. Сказать в скобках, впрочем, это не первый позор русской аристократии, целый век обезьянничавшей на французском, а с ней и интеллигенции, ударившейся в вольтерьянство, в марксизм потом, а сейчас вот и в "рыночность". На Западе этот термин – "евразийство" – подхватили с несказанным удовольствием, "забыв" даже о мнениях по этому поводу многих своих авторитетов, того же Шпенглера.

Но первый свидетель (равно и свидетельство) полномерной и совершенной уникальности русской православной культуры, цивилизации, нации есть прежде всего наш великий язык. Выкованный в горнилах ещё домонгольского нашего средневековья, в беспрецедентном летописном наследии, в высокопоэтичном эпосе былин и "Слова о полку Игореве", он по многим причинам не сразу отрядил из себя литературу светскую, "пушкинскую"; но когда в два-три десятилетия – по историческим меркам едва ли не мгновенно – сделал это, открывшись для внешнего мира Толстым, Достоевским, Тургеневым, целым веером блистательных умов и перьев, вырвавшись сразу вперёд, на Западе поразились: откуда такой богатейший язык, такая пронзительная мысль?!

Оттуда, из недр великого, всегда им непонятного и оттого опасного, будто бы даже враждебного народа. Из Гардарики – "страны городов", как называли нас скандинавы, – простолюдины которой писали друг другу письма, на бересте в том числе, в то время как некоторые короли Европы попросту неграмотны были.

С несвойственной им лёгкостью веря романтическу эпатажу Блока ("Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, с раскосыми и жадными очами!.."), это именно они наваливались на нас жесточайшими – куда там азиатам – нашествиями с Запада; а кем были мы, не раз и не два загоняя их обратно в разбойное логово, приходя к их очагам? Да самыми что ни есть европейцами – в их о себе идеальном представлении.

Но мы не европейцы, разумеется, и ещё меньше азиаты. В духовном и душевном своём строении русские глубоко отличны от тех и других, и когда какой-нибудь наш по-журналистски невежественный газетчик или тэвэшник, побывавши в американской провинциальной глубинке, пытается уверить нас и себя в обратном ("Да они такие ж, как мы!.."), то он драматически, по меньшей мере, ошибается: в вечном явном и неявном противостоянии нет, пожалуй, человеческих типов, более друг от друга далеких...

Это отнюдь не призыв к пресловутой ксенофобии, а констатация давным-давно удостоверенного исторического факта. И если уж к кому и ближе мы, русские, то это к Индии, индусам – на языковой опять же и, тем самым, ментальной основе.

Об этих коренных мировоззренческих различиях "человека западного" и "человека русского", отражающихся в языке, пишет специалист языковедения Маргарита Сосницкая (статья "На фоне русского", газета "День литературы"): "Это разница не просто в словах, но и в сознании, во взгляде на мир, события и факты. Вот, кстати, само слово "мир". Оно включает у нас понятия "мироздания", "не войны", "общества" и тем как бы выражает, что все они должны пребывать между собой в любви и согласии, и тогда будет настоящий мир во всех трёх значениях; в других же языках (западных – П.К.) для каждого из этих понятий есть отдельное слово, что можно трактовать как невозможность им между собой договориться..." И, приведя примеры этих слов-понятий на английском, французском, итальянском и испанском языках, предлагает: "Попробуйте с этой точки зрения перевести "Войну и мир" (только название)..."

Да, попробуйте – хотя бы название! Что уж говорить о переводе глубинных смыслов и тончайшей нравственной структуры, западному обыденному сознанию и душе вряд ли внятных, "Поликушки" Толстого, например, "Марея" Достоевского или бунинских "Лаптей". "Запад не понял ни одного нашего поэта, начиная с Пушкина, – пишет она. – ...поэты даже такого ранга, как Ф.Тютчев, А.Блок, просто неизвестны на Западе..." И дело здесь не только в весьма существенной "неэквивалентности языков", которую она довольно подробно разбирает, выделяя преимущества русского языка, его гибкость и образность; наверняка и наши переводчики с "западного" не улавливают многие ментальные нюансы и оттенки переводимых текстов. Речь о нравственных императивах, изначально заложенных в языке и проявляющихся и в повседневном, и в историческом бытовании того или иного народа.

И если, скажем, в романских языках "совесть" и "сознание" обозначаются одним словом, то русский, пожалуй, вправе спросить: что ж, выходит, "романский человек" считает совестью то, что "подставляет" ему по ситуации услужливое сознание? Что сочтёт за совесть, тем и будет руководствоваться?

Мне вспоминается в связи с этим эпизод известной многотомной "Истории XIX века" французских авторов Рамбо и Лависса, где они, историки, описывая занятие Наполеоном Москвы, возмущаются: какие-то негодяи стреляли, дескать, из окон по входящим войскам... Пьер Безухов, видите ли, негодяй и даже хуже – замыслил "великого из великих" убить!.. Террорист, по-нынешнему говоря, вроде иракских или палестинских сопротивленцев. Можно представить, что они понаписали о событиях, которые я как читатель знаю хуже или не знаю совсем...

И посему я без сожаления, признаться, подарил сей восьмитомник приехавшему в Оренбург В.Ганичеву: он историк, вот пусть и разбирается, насколько резинова она, эта "совесть-сознание", у этих и других творцов европейских исторических мифов – которые с ещё большей напористостью творятся и сейчас... А в некоторых языках слова – а значит и понятия – "совесть" вообще нет, хотя это и не означает отсутствия совести у отдельных его представителей: "Дух веет где хочет..."

О богатстве же нашего языка может судить тот из русских, кто в совершенстве овладел такими же мировыми языками. И понятно, мягко говоря, недоумение Набокова: как же так, пошлости в этой загранице – море, а слова "пошлость" в европейских языках нет?!.

М.Сосницкая, начавши с цитаты: "Великий и могучий русский язык!" – продолжает: "Эти известные слова И.С. Тургенева, прожившего большую часть жизни во Франции, выстраданы, проверены опытом и написаны, можно сказать, кровью... Его друзьями были П.Мериме, Ж.Санд, Флобер, Золя, Доде, Мопассан. Кто-то из них писал, что Тургенев говорил по-французски безукоризненно, только иногда делая маленькие паузы, подбирая точное слово, и точность эта была поразительна и не каждому французу по плечу. Так что мы полностью можем доверять его словам о языке: "Нам нечего брать у тех, кто беднее нас..."

А мы всё берём... И не от жадности, нет – чаще по глупости, а то и по дурному умыслу, и куда реже – по необходимости; благодаря нынешней нашей интенсивно-серой "элите", мы порядком поглупели в глазах других народов, мы отдали всё, в том числе и свой великий язык, "на поток и разграбление". Вот уж действительно "растеклись мыслью по древу", повторяя эту застарелую словесную ошибку, а в жизни наступая всё на те же грабли...

А ведь как прекрасно сказал автор "Слова о полку Игореве": "растекашется мысью (белкой! – П.К.) по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы" – по всей логике этой развёрнутой метафоры. Белка стелется, растекается по дереву, и это правильно перевели и А.Майков, и К.Бальмонт, и И.Шкляревский (среди десятков других шаблонно-неверных переводов этого выражения). Да и в "Слове" есть далее "мыслено древо", но это совсем другой троп, над смыслом которого надо ещё думать и думать. Может быть, это метафора "ветвящейся" мысли, размышления о происшедшем, чем и является, в сущности, "Слово"?