Газета День Литературы - Газета День Литературы # 135 (2007 11)

• Название: Газета День Литературы # 135 (2007 11)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Владимир Бондаренко НАДПИСЬ

Можно ли составить представление о человеке, тем более о поэте, исходя из надписей, оставленных им на своих книгах, или подаренных ему его друзьями и соперниками? Скажем, когда я был в музее Иосифа Бродского, то наткнулся на книгу стихов Станислава Куняева с достаточно трогательной надписью автора: "Иосифу Бродскому с нежностью и отчаянием. От меня. Станислав Куняев. Эту совершенно чуждую ему книгу". Обратил внимание и на год – 1966, Иосиф Бродский только что возвратился из ссылки. Ещё не был ни нобелевским, ни никаким другим лауреатом.

Ясно, что это не подарок другу или поэтическому соратнику – "совершенно чуждую ему книгу". Но заметно и то, что поэты ценили друг друга. Один не побежал выбрасывать книгу на помойку – дожила через все эмиграции и до музейного экспоната, другой – дарил совершенно иному поэту и человеку не только книгу, но свою нежность, помогая ему воспрянуть духом после ссылки. У меня нет других надписей, которые Куняев оставлял на своих книгах тем людям, которых ценил. Хотя и интересно, что он в своё время надписал и Евгению Евтушенко, и Александру Межирову, и Борису Слуцкому. Вообще, для критика любопытная тема: составить портрет писателя, исходя из его авторских надписей на книгах и автографов, подаренных ему. Отбрасывая дежурные надписи, как ненужные.

Я не ловлю своего старого друга на противоречиях, когда вижу его поклонение в юности либеральным мэтрам, и наоборот – уважение этими мэтрами своего русского ученика. Скорее, вижу его отнюдь не однозначную поэтическую судьбу, а сквозь неё путь большинства прекрасных русских поэтов, прошедших и через искусы шестидесятничества, и через наставничество поэтов, ставших со временем им чуждыми. Это и Анатолий Передреев со школой Слуцкого, и Николай Рубцов с влиянием Бродского, и даже Юрий Кузнецов, которого опекали поначалу Давид Самойлов, а затем другие наши мастера филологической школы.

Вот и Станислав Куняев писал позже: "Я очень хотел стать автором "Нашего современника", я дружил со многими постоянными авторами. Но для Сергея Васильевича (Викулова – В.Б.) я оставался не совсем своим. Я выступал на вечерах вместе с Евтушенко, с Ахмадулиной, печатался в "Юности"… По мере того, как росло мое русское самосознание и внедрялось в мои стихи, росло и отторжение меня "Юностью" – стихи мои она с порога отвергала… Я всё более входил в противоречие с поэтами и прозаиками, группировавшимися вокруг Василия Аксенова, Гладилина, Вознесенского…"

Как абсолютно неизбежное, проросшее сквозь все путы ученичества и справедливое по всем этическим законам, в нём состоялось превращение в совсем иного поэта. Русского национального...

На востоке создано много легенд о таких превращениях. Рыба, проплывшая вверх по течению и даже преодолевшая водопад в обратном направлении, снизу вверх, становилась могучим драконом. Вот и Станислав Куняев преодолел свой ученический водопад. И стал русским могучим драконом.

Он не побоялся отречься от своих былых либеральных учителей, когда пришёл к пониманию совсем иных русских национальных и государственных истин.

Я предаю своих учителей,

Пророков из другого поколенья.

Довольно. Я устал от поклоненья

И недоволен робостью своей…

…..

Я знаю наизусть их изреченья!

Неужто я обязан отрицать

Их ради своего вероученья?

Молчу и не даюсь судьбе своей.

Стараюсь быть послушней и прилежней,

Молчу. Но тем верней и неизбежней

Я предаю своих учителей.

Так прочитаем же их изречения на собственных книгах, подаренных молодому Станиславу Куняеву. Мне было интересно даже то, кто и когда дарил ему свои книги. Конечно, трудно догадаться, что скрывается за той или иной вроде бы искренней надписью, скорее можно определить направленность поэтических увлечений. А на вопрос: можно ли доверять самым тёплым автографам, надо привести пример бывшего учителя Станислава Куняева Давида Самойлова, который, надписав Вадиму Кожинову свою лучшую книгу "Дни": "Вадиму – человеку страстей, что для меня важней, чем человек идей, – с пониманием (взаимным). Где бы мы ни оказались – друг друга не предадим. 1.03.71. Д.Самойлов", в тот же день пишет в своём опубликованном дневнике: "Странный тёмный человек Кожинов…", а в другом месте прямо "Кожинов… – фашист".

Вот и верь дарственным надписям. Тем не менее, Станислав Куняев очень ценит подаренные ему книги, ценит и их тайную интригу. Я про себя давно понимал, что Куняев, как и я сам, в чём-то театральный, артистичный человек, и момент игры для него тоже всегда важен. Вот он сам пишет о подаренных ему книгах: "Дезик предложил мне игру, которая заключалась в том, чтобы увести от Слуцкого его способного ученика, то есть меня, к нему, к Дезику… Когда последний узнал об этом, то, улыбаясь в усы, подписал мне свою очередную книжку: "Поэту Станиславу Куняеву – отпускная (согласно прошению). Борис Слуцкий". До этого все свои книги Слуцкий мне подписывал одинаково: "В надежде славы и добра". Дезик же, узнав, что я избавился от "крепостной зависимости", обрадовался, и на книге "Весть" поставил автограф: "Стасику – от учителя, который не испортил дела" (перефразировав свою строку: "не верь ученикам, они испортят дело"). А книгу "Равноденствие" снабдил шутливой надписью: "Стаху с Галей эту книжку непринуждённую без излишку. С любовью. Д.Самойлов".

Конечно, не зная предыстории дарения, трудно расшифровать ту или иную дарственную надпись.

Поэтому буду следить за изменением тех или иных симпатий, за изменением самих авторов, дарящих книги. Как я вижу из куняевской коллекции, поначалу густо идут либеральные мэтры (или первые книги сверстников и иных – не сохранились? Но и это характерно: оставлял, как ценимые, книги своих первых учителей).

Вот с таких надписей и начинается куняевская библиотека подаренных книг.

Борис Слуцкий, его первый учитель, возлагавший на него большущие надежды, пишет: "Станиславу Куняеву – в надежде славы и добра – от него и для нашей поэзии. Борис Слуцкий. 17.12.1960г.". Евгений Винокуров: "Дорогому Станиславу Куняеву с верой в тебя. Сердечно. Евг. Винокуров. 5.4.61". Ещё один учитель Куняева Александр Межиров пишет на своей "Подкове": "Любимому Станиславу. А.Межиров. 9.4.68".

Можно только представить на основе этих, отнюдь не случайных надписей, насколько тесными были отношения у молодого Куняева с признанными лидерами нашей прогрессивной поэзии. Впрочем, были не только учителя, были и сверстники, друзья, близкие люди. Вот пишет ему питерский поэт Александр Кушнер на книжке "Первое впечатление": "Дорогому Стасику – дружески. Саша. 7.1.63". А это уже его полный собрат и единомышленник, самый близкий в те времена, поэт Игорь Шкляревский: "Станислав, люблю тебя и стихи твои. Ещё много хотел написать, но ты и так всё поймёшь. Игорь Шкляревский. Июнь 1962". А сейчас я поражу всех наших нынешних почитателей Станислава Куняева. Ибо "Дорогому Стасику – мой треугольно-добрый кулак протягивает не кто-нибудь, а автор "Треугольной груши" – Андрей Вознесенский. Москва. ХХ век". Думаю, и молодой Станислав Куняев в ответ Вознесенскому дарил с тёплой надписью своё "Добро должно быть с кулаками".

Питерский же авангардист Виктор Соснора дарит свой "Январский ливень" тоже "Станиславу Куняеву с всяческой любовью. 3.2.64". Ещё не ушедший в диссиденты Владимир Корнилов тем более надписывает свою "Пристань": "Дорогому Стасику Куняеву с горячей любовью. 14 апреля 64г.".

Этот ряд, как нынче говорят, самых либеральных поэтов, дарящих Станиславу Куняеву совершенно искренне свои поэтические книги, легко можно продолжить. Но пока переведём дух. Остановимся. Перечитаем ещё раз мемуары самого Куняева.

"В 60-е годы я ещё не был столь суров и ожесточённо требователен к своим товарищам-современникам… Всякие частные разногласия? – да, они были, но чтобы из-за них отворачиваться друг от друга, не видеть в упор, презирать, обличать… О том, что такое время наступит, я даже подумать не мог".

В конце концов, не будем забывать, что предисловие к своему первому двухтомнику Станислав Куняев доверил не кому-нибудь, а молодому Сергею Чупринину. Значит, и тот и другой видели друг в друге – близких людей. Так и было в поэзии, так было и в самом обществе. Русскость нарастала постепенно, исподволь, как и сегодня, резко отделяя наделённых этим даром (не обязательно русских по национальности) от поэтов, пусть и талантливых, но лишённых русского национального менталитета (хотя бы и русских по национальности). В этом смысле Станислав Куняев очень символическая фигура своего времени. Просто как боксёр, боец по натуре он бросился в драку одним из первых, сбрасывая с борта русской современности всё чужое, налипшее за годы оттепели.