Газета День Литературы - Газета День Литературы # 131 (2007 7)

• Название: Газета День Литературы # 131 (2007 7)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

В этом мире погибнет чужое,

А родное сожмётся в кулак.

("Двое")

Очевидно, что в условиях советского контроля над идеологией такая философия (восходящая к Ницше, Штирнеру, европейским "консервативным революционерам" первой половины XX века вроде Уильяма Батлера Йейтса, Томаса Стернза Элиота и Эрнста Юнгера) не могла найти ни единой возможности для своего легального выражения. Тем не менее, Юрий Кузнецов широко публиковался в советских изданиях. Его спасало то, что он облекал собственные идеи в загадочно-смутные сюрреалистические образы, которые могли иметь неоднозначное толкование. Кузнецов получил у читающей публики семидесятых годов репутацию "сложного поэта", "авгура". С другой стороны, он умел искусно скрывать свою включенность в интеллектуальную систему общемирового Модерна, производя на сторонних свидетелей обманчивое впечатление чудаковатого провинциала, не обременённого знаниями и культурой (в поэзии Кузнецова уже обнаружились скрытые цитаты из Андрея Платонова, Кендзабуро Оэ, Эмили Дикинсон, Йейтса; предвижу впереди много открытий в этом же роде).

Тем не менее, на Кузнецова обрушился шквал недоуменных протестов со стороны советской критики. Поэта упрекали в безнравственности, бесчеловечности, жестокости, в "неразличении добра и зла", в холодном рационализме, в "гигантомании", самолюбовании и саморекламе (замечу, что Кузнецов частенько давал повод к таким обвинениям). Кузнецовские фирменные афоризмы в стиле Фридриха Ницше казались многим кощунственными, а выпады "мрачного гения" против Пушкина, Чаадаева, Блока, Ахматовой, Цветаевой становились поводом к хоровому негодованию.

Вадим Кожинов, с первого раза влюбившийся в поэзию Юрия Кузнецова, стал её добровольным пропагандистом, толкователем и защитником – во всех смыслах этого слова. Он защищал Кузнецова от советских церберов, стоящих на страже "самой правильной идеологии", умело интерпретируя строки поэта в выгодном ключе; он оборонял его от ретивых критиков (и в первую очередь – от критиков либеральной направленности, таких как С.Рассадин, С.Чупринин, Б.Сарнов); он отражал атаки неповоротливых партийно-номенклатурных чиновников, встревоженных выплесками "общественного мнения"; он отвечал на читательское недоумение, объяснял широкой аудитории смысл стихотворений Кузнецова; он всемерно рекламировал творчество поэта.

"Лирический герой с его отпущенной на волю душой пребывает не в какой-либо "квартире", но там же, где пребывает герой эпический, – в том "широком поле", в том пространстве тысячелетнего бытия, где творится История. Более того, формируя собою, своей духовной волей мир стихотворения, он делает, свершает – в сфере поэтического Слова, конечно, – именно то самое, что и эпический герой.... В поэтическом мире Юрия Кузнецова совершенно иной дух человечности и любви – иной уже хотя бы с точки зрения его размаха, его меры...

У поэта не столь уж много стихотворений собственно исторического содержания. Но почти в каждом стихотворении Юрий Кузнецов стремится так или иначе "преодолеть" время, чтобы древность – даже, как говорится, глубокая древность – и живая современность, чреватая будущим, грядущим сомкнулись и сопряглись в едином целом поэтического мира...

В лучших стихах Юрия Кузнецова духовная масштабность сочетается с образной пластичностью образной ткани...

Лирический герой поэзии Юрия Кузнецова сам пребывает в широком мире, и потому добро и зло борются в его душе так же, как борются они и в мире, и в народном сознании. В этом сознании никогда не было созерцательного, рассудочного, аналитического расчленения добра и зла". ("В поэтическом мире Юрия Кузнецова", 1981.)

Появление Юрия Кузнецова в "поэтическом проекте Вадима Кожинова" вызвало неодобрительную реакцию со стороны некоторых представителей "русской партии", стоявших на традиционалистских позициях. Так Татьяна Глушкова в обстоятельной и при этом крайне эмоциональной статье "Через несколько лет. ("Русский узел" в стихах наших дней)", написанной в 1983-1985 годах и вошедшей в книгу "Традиция – совесть поэзии", обрушилась и на поэзию Юрия Кузнецова (вкупе с поэзией Станислава Куняева), и на мировоззренческие основы историософской модели, разворачивающейся в этой поэзии, и на "славянскую тему" в стихотворениях и поэмах Кузнецова, и на покровителя Кузнецова – Вадима Кожинова, и на доводы Кожинова, при помощи которых тот отстаивал кузнецовское творчество...

"...пространство, "где творится История" и где действует лирический и эпический герой Ю. Кузнецова, начисто лишено признаков жизни. Оно подобно именно "пустыне мира", некоей свищущей "чёрной дыре", и, пусть лирический герой (а точней было бы: автор) и не отчуждён от эпического, оба они обычно отчуждены от чего бы то ни было на свете, не знают, не помнят, не слышат ничего на свете, кроме своей абстрактно-героической воли, направленной на всегда сокрушительное деянье. Оба они принципиально несозидательны...

Личность – фантастическим, мистическим образом самозарождается. Её генезис – Ничто, её содержание – воля, её задача – охранение пустоты. В герое Ю.Кузнецова крепнет человек, "который ушедшим родился" и перед которым всё оседлое, вкоренённое, традиционное – мелко и заслуживает быть сдутым. Это, так сказать, генетически ушедшая личность объявляется "подлинно героической"...

Эта ожесточённая полемика стала первым звонком, первым предупреждающим знаком раскола в "русской партии", который свершится на рубеже восьмидесятых и девяностых годов... Не случайно Т.Глушкова, принадлежавшая к левому крылу "русской партии", обратившись к поэзии Ю. Кузнецова, сопрягла темы "модерна" и "капитализма"; этот ассоциативный альянс оказался своеобразным чёрным пророчеством для Советского Союза.

Подводя с высоты нынешнего времени итоги "поэтического проекта Вадима Кожинова", необходимо признать, что по некоторым параметрам сей проект оказался более чем успешным. Налицо два его несомненных (и крайне значительных) плюса. Во-первых, благодаря этому проекту на обозрение широкой читательской аудитории был выведен замечательный поэт – Юрий Кузнецов. Во-вторых, в рамках "проекта Кожинова" произошло собирание и структурирование творческого мира ещё одного прекрасного поэта – Николая Рубцова. Не будь активной, самоотверженной и чрезвычайно тонкой работы Кожинова по внедрению этих имён в советскую литературную ситуацию, Юрий Кузнецов мог бы оказаться незамеченным, а большой дар Николая Рубцова не раскрылся бы в полной мере. Отмечу, что "проект Кожинова" способствовал усилению интереса читателей к стихам других хороших поэтов – Николая Тряпкина, Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, Глеба Горбовского, Олега Чухонцева (хотя эти поэты имели бы успех и вне данного проекта). Однако все усилия Кожинова возвысить А.Передреева и Э.Балашова оказались тщетны; не слишком удалась критику и раскрутка более ярких авторов – А.Решетова и В.Казанцева.

Но литературный процесс – слишком сложное и живое явление, чтобы меняться в зависимости от решений и технологических приёмов его устроителей – даже таких умных, опытных и работоспособных устроителей, как Вадим Кожинов. Всякий, кто захочет "руководить литературой", будет обречён вместо искомой "Индии" обнаружить никак не ожидаемую "Америку". В этом и заключается главный урок истории "поэтического проекта Вадима Кожинова".

Александр Ананичев ПРЯМОЙ ЭФИР

ДВЕ ЛЮБВИ

Л.

Не лети на сладостные сети,

В похоти слепой не пламеней –

Ничего нежнее нет на свете

Алых губ единственной твоей.

Лишь в ее любви незаходящей

Жажду утолишь свою всегда...

Это только кажется, что слаще

Из чужого кладезя вода.

А любовь запретная обманет,

Утомит, как ветер лебеду,

Уголек дымящийся оставит

Да глухую в сердце пустоту.

Улыбнётся. Сядет на прощанье

На твою уставшую кровать...

И её ночами в наказанье,

В снах тревожных будешь окликать.

Расслоит, замучает, иссушит,

Умертвит чарующая ложь,

Если ты повенчанную душу

На костре измены подожжёшь.