Газета День Литературы - Газета День Литературы # 130 (2007 6)

• Название: Газета День Литературы # 130 (2007 6)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

– Ты говоришь мне это, потому что уготовил место сразу под собой, в рядах ленивых и умных?

– Да. Всем, кто ниже, знать это нельзя.

– Спасибо за доверие. Мы четверо похожи на костяк модели…

– Хорошо, что ты это заметил.

– …а Катенька, стало быть, как хвост в пасти змея.

– Надо же, об этом я не думал.

– Мне кажется, – опять почесал затылок Егор, – что-то подобное я читал у Мольтке.

– Возможно, – легко согласился Тарарам. – В истории, культуре и семейном быте полно параллельных мест.

– 5 –

– А что бы ты сказала о театре… ну, скажем так, не понарошку? О театре, где у актёра нет места для внутреннего смеха? Где всё взаправду? Назовём это театр-явь. Или ещё проще – реальный театр.

– Как это? – не поняла Катенька. – Написано "кашляет" – и кашлять?

– Более того, – пояснил Тарарам, – написано "душит" – и душить. Входить в образ до конца, по самое некуда. Понимаешь? Сходить с ума и умирать по-настоящему.

– Так ведь через сезон актеров не останется.

– Если изменить правила, появится новая драматургия. Без смертей. Хотя совсем без них – куда же…

– Это нелепица. Ты шутишь?

– Почему нелепица? Это новый театр с новой идеей и новой стратегией. Зачем наследовать балаган и потворствовать человеческим слабостям? Комедиант не интересен в жизни, и он перестанет быть интересен на сцене. Лариса Дмитриевна, которая завтра умрёт на сцене от настоящей пули Карандышева, в миллион раз одухотворённее какой-нибудь Комиссаржевской – королевы притворства. Из театра уйдёт пресловутый психологизм, его заменит рок, тот самый – рок греческой трагедии, на руинах которой хохотал Аристофан. Только рок не имитированный, а чистопородный, первозданный. Трагедии в Греции игрались единожды, у нас будут играющие единожды актёры, актёры-гладиаторы. Сечёшь? Мы перечеканим монету и выведем из обращения подделку. Раз зрелище нельзя убрать из жизни, надо сделать его реальностью. Театр должен стать корридой. С какой стати актёр решил, что у него сто жизней? Нет уж: пошёл в профессию – ответь по полной.

– А это даже интересно…

– Конечно, интересно. Ты этим и займёшься. Будешь пионером нового театра. Как Петипа и Немирович-Данченко. Как Жене, Арто и Аррабаль в одной упряжке. Или, прости за выражение, Виктюк. Только твой театр вознесётся на десять этажей выше…

– Пионеркой.

– Что?

– Буду пионеркой. – Катенька засмеялась.

– Ну да… А что ты смеешься?

– Представляю, как взаправду тает на сцене Снегурочка.

– Это несущественная проблема.

– А почему я буду пионеркой? Ведь придумал ты?

– Тебе в общих чертах известны законы сцены. Ты понимаешь, что и где ломать. Ну, и… В общем, мне порой кажется, что весь мир – порождение вполне человеческого ума, но… придуман, что ли, в безотчётной горячке – возможно, даже мной самим. Я не то говорю… Словом, раз сам придумал, так что теперь? Самому и шить, и жать, и на дуде играть?

– Я тоже, между прочим, могу чего-нибудь придумать. Уже придумала даже.

– Что ты придумала?

– Новую запись той жуткой истории. Помнишь? "У попа была собака…"

– Ну?

– Удобнее теперь писать это вот так… – Катенька взяла ручку и вывела на конверте, в котором оператор рассылал распечатку мобильных трат: "У попа была @".

– Да… Знаешь, что?

– Что?

– Ты лучше не придумывай. Я буду придумывать, а ты – бесподобно исполнять.

– Ой, гляди-ка, у тебя прыщик на плече. Дай раздавлю.

– Оставь, что ты, ей-богу, как обезьяна…

– Почему обезьяна?

– Те тоже друг на друге насекомых ищут.

– Фи… Хам.

– Всё. Болтовню закончили. Сколачиваем труппу.

– 6 –

– Вербовать рекрутов в наши ряды, в ряды паладинов опричного ордена, надо, прежде всего, из кругов молодых маргиналов, – азартно витийствовал Егор. – Из кругов культурного андеграунда, злого, закалённого, недоумённо обывательской средой отвергаемого.

– Не следует забывать, – спокойно ответил Тарарам, – что в сегодняшней альтернативке, как в любом пыльном подполье, полно обычных серых мышей, которых более пронырливые соплеменники просто не пустили жировать в амбар.

– Не следует забывать также, что андеграунд – по существу отторжение, отрицательная реакция на общество потребления иллюзий, жест неучастия в нём, своеобразная форма его социальной критики, проявленная не с булыжником в руке на баррикаде, а в ином – не общего лица – образе жизни.

– Ну и что?

– Но ведь и мы, в свою очередь, стремимся стать не чем иным, как строго организованным и чисто выметенным подпольем, добровольно обустроенным за гранью этических, эстетических и прочих норм пошлейшего, как ты выражаешься, бублимира.

– Однако мотивы бегства в подпол бывают разные. Здесь, как и там, – Тарарам устремил палец вверх, в мир надпольный, – основная масса обитателей – балласт и гумус, аморфный, бесструктурный, никак не складывающийся в прообраз прекрасного нового мира, построенного по вертикали: снизу – к Божеству. Ведь отроки и девы спускаются туда, – Тарарам устремил палец вниз, – без тоски по костру и нагайке, спускаются в банальном поиске себя, так как всего лишь не разделяют взрослых правил жизни предков. Конфликт малявок и отцов, скрытый или явный, но вечно неизбежный в обществе, покинувшем благой покров традиции, толкает первых на потешный бунт против взрослости как таковой. Они принимают клумбу за непроходимую чащу. А ведь взрослость – всего лишь повышенная степень социализации, как в мире попранной традиции, так и в прекрасной империи духа, где правит служение и долг, а не желание расслабиться и наслаждаться процессом скольжения к смерти. Структурный, социальный, слишком жёстокий для них мир бунтующие дети воспринимают просто как мир взрослых. Вследствие чего их отказ подчиняться правилам этого мира приобретает комическую форму нежелания взрослеть.

– Что же в этом комического?

– То, что одновременно они не хотят выглядеть детьми. А выглядеть ребёнком боится только тот, кто ещё не повзрослел.

– Но взрослыми они боятся выглядеть тоже.

– Вот именно. Они хотят того и другого разом. Вернее, они ни того, ни другого не хотят. В этом и беда. Они невольно блокируют свое психическое и культурное развитие на инфантильном уровне, а этот уровень не предполагает ответственности, продуктивной деятельности, созидания, его душа – потребление. Вот и выходит, что кругом удавка.

– Не знаю… – Егор остановил взгляд на горшке с цикламеном – цветок стоял на окне. – Но это все-таки уже иное потребление. Ценностный ряд совсем не тот.

– А велика ли разница? Согласен, вкус их формируется в условиях отказа от массовой культуры, навязываемой взрослым бублимиром, и отличается, пожалуй, большей изощрённостью, заставляющей воротить нос от духовного хлёбова обывателя. И что в результате? У этих мальчиков и девочек из чистой стали, этих идеалов современника, замирает сердце не от писка изделий с конвейера "Фабрики звёзд", а от "Кирпичей" и "Психеи". Но в чём принципиальное отличие? И тут и там мы имеем дело не с познанием, требовательным развитием и созиданием, а с самоценным потреблением. Везде господствует частная сфера жизни, замкнутость на собственной персоне. Подполью не интересен мир взрослого обывателя, миру обывателя не интересны маргиналы. При этом и те и другие потребляют культуру, созданную не ими, находя себя и самоутверждаясь лишь в этом потреблении. Подпольщик, правда, сверх того, изощрённостью вкуса ещё и иллюзорно компенсирует собственную несостоятельность.

– Но ведь есть и творцы альтернативки, мотор нонконформизма.

– И тем не менее твоя альтернативка – просто иное общество потребления иллюзий, его оборотная сторона.

– Так где же нам искать союзников?

– Надо опираться не на среду, а на штукарей – манипуляторов. Потому что манипуляторы, манипулируя, волей-неволей стремятся сохранить ясное, первичное, не искажённое наведённым мороком сознание. Иначе они сами станут манипулируемыми. А ведь нам так не нравится, когда с нами делают то, что мы позволяем себе делать с другими.