Уильям Нолан - Детские игры

• Название: Детские игры
• Автор: Уильям Нолан
• Издательство: Вече, Джокер
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 86208-005-8

Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.

Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых

---

Мы начали с игральных костей. Грубый пример, конечно, но не хуже других. Кости — не измерительный прибор, но для этого была здесь я. Я была измерительным прибором. Кости были только объектами. Два довольно чувствительных бальзамовых кубика, выпрыгивающих из коробки, преодолевая гравитацию. Сначала я ей показала. Затем, когда кость выпрыгнула, поймала ее и довела до конца.

— Бери по одному, сначала красный. Поработай с ним, вот так. Теперь попробуй оба. Еще раз, внимательней. Вот теперь хорошо.

Она сидела, не шевелясь. Она старалась; пот выступил у нее на лбу. Эронс нервничал, курил и сжимал кулаки, наблюдая за красным и зеленым кубиками, скакавшими на белом фоне. Лэмбертсон тоже следил, но за девушкой, а не за кубиками.

Это была тяжелая работа. Постепенно она начала схватывать; в ее мозгу что-то забрезжило. Я попыталась это усилить, подтащить к выходу. Похоже на то, будто идешь по колено в грязи — липкой, скользкой, вязкой. Я чувствовала, что она все больше увлекается, и понемногу начала оставлять ее одну.

— Хорошо, — сказала я. — Достаточно.

Она повернулась ко мне с восторгом в глазах:

— У меня… у меня получилось.

Эронс поднялся, тяжело дыша: «Сработало?»

— Сработало. Не очень ясно, но что-то есть. Все, что ей необходимо, — это время, помощь и терпение.

— Но ведь сработало! Лэмбертсон! Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что я был прав! Это значит, что другие тоже могут так же, как она! — Он потер руки. — Мы можем устроить здесь рабочую лабораторию и заниматься с тремя-четырьмя одновременно. Это широкий путь, Майкл! Неужели ты не понимаешь, что это значит?

Лэмбертсон кивнул и пристально посмотрел на меня:

— Да, я понимаю.

— Я завтра же займусь приготовлениями.

— Только не завтра. Тебе придется подождать до следующей недели.

— Почему?

— Потому что так хочет Эми, вот почему.

Эронс раздраженно смотрел то на него, то на меня. Наконец он пожал плечами:

— Если вы настаиваете.

— Мы поговорим об этом на следующей неделе, — сказала я. Я так устала, что даже смотреть на него мне было трудно. Я встала и улыбнулась моей девочке. «Бедный ребенок, — подумала я. — Так довольна и так этому радуется. Ни малейшего понятия, на что ее толкают».

Эронс, разумеется, ей никогда этого не скажет.

Когда они ушли, мы с Лэмбертсоном прогулялись у лагуны. Был тихий прохладный вечер; у берега возились утки.

Каждый год утка приходила сюда со своими выводками и подводила утят к воде. Они никак не хотели следовать за ней, и тогда она сердилась и щелкала клювом, то и дело возвращаясь назад, чтобы подтолкнуть какого-нибудь лентяя.

Мы долго стояли у берега и молчали. Лэмбертсон поцеловал меня. Это был наш первый поцелуй.

— Мы можем сбежать отсюда, — прошептала я ему на ухо. — Мы можем сбежать от Эронса, от Центра, от всех — куда глаза глядят.

Он покачал головой:

— Не надо, Эми.

— Мы можем! Я встречусь с доктором Кастером, и он скажет, что все хорошо; я знаю, что он это скажет. Мне больше не нужен будет Центр, и никто мне не будет нужен, кроме тебя!

Он не отвечал. Но я знала, что он и не мог ничего ответить.

Пятница, 26 мая. Вчера мы ездили в Бостон к доктору Кастеру. Кажется, все кончено. Теперь я даже не могу вообразить, что еще можно что-либо сделать.

На следующей неделе приезжает Эронс, и я буду работать с ним по плану, который он разработал. Он считает, что нам предстоят три года работы, прежде чем можно будет что-либо опубликовать, то есть, когда мы будем уверены в полном развитии пси-потенциала у латентов. Может быть, — мне все равно. Возможно, за три года я смогу увлечься, так или иначе. Смогу, наверное, — все равно мне больше ничего не остается.

Анатомических нарушений у меня нет — доктор Кастер был прав. «Отличные глаза, красивые серые глаза, — говорит он, — зрительные и слуховые нервы в полнейшем порядке. Нарушение не здесь. Оно глубже. Так глубоко, что уже ничего не исправишь».

«Ты теряешь то, чем не пользуешься», — вот что он сказал, извиняясь за грубость формулировки. На мне это, как клеймо. Давным-давно, когда я еще ничего не знала, «пси» было настолько сильным, что начало компенсироваться, вбирая в себя опыт чужих восприятий, — такая копилка богатых, ясных, оформленных впечатлений, с которой не было необходимости иметь свои. И поэтому кое-что осталось во мне, как крючки, на которые ничего не ловится. Теория, конечно, но иначе не объяснить.

Но разве я не права в том, что все это я ненавижу? Больше всего на свете я хочу увидеть Лэмбертсона, увидеть, как он улыбается и раскуривает свою трубку, услышать его смех. Я хочу знать, что такое на самом деле цвет, как на самом деле звучит музыка, не пропущенная через чьи-то уши.

Я хочу увидеть закат, хотя бы раз. Хотя бы раз я хочу увидеть, как утка ведет своих утят к воде. Вместо этого я вижу и слышу то, что не дано никому другому, и тот факт, что я слепая и глухая, как пень, не имеет никакого значения. В конце концов, я всегда была такой.

Может быть, на следующей неделе я спрошу Эронса, что он об этом думает. Интересно будет узнать, что он скажет.

Роберт Эшли Пытливые души

В сущности, Мэри была очаровательной маленькой девочкой — но лишь до тех пор, пока ей не отрезали голову. О, занятие это доставило им массу удовольствия… впрочем, позвольте мне вернуться немного назад и начать все сначала.

Так вот, «ими» я называю двух самых обычных, спокойных и даже тихих мальчиков, которые жили в соседнем доме. Настоящих друзей у Мэри не было, и потому она изредка играла с этими мальчиками, которые к тому же были родными братьями. Другие маленькие девочки вроде нее, жившие по-соседству, недолюбливали Мэри и нередко дразнили по поводу и без повода. Может, это было потому, что всякий раз, когда мать Мэри видела, как ее дочь играет с другими девочками, она сразу же звала ее домой, поскольку считала всех других девочек — разумеется, кроме собственной дочери, — испорченными, плохими и вообще неподходящими для того, чтобы ее ребенок проводил с ними свое время. Видимо, мамочка считала, что они пагубно влияют на Мэри. Не исключено, что в чем-то она была и права, хотя сама девочка определенно думала иначе. А вот Джон и Дэвид — те самые соседские мальчики — оказались приятным исключением; такие спокойные, даже тихие, они очень нравились женщине и производили на нее самое благоприятное впечатление.

Имея массу всевозможных достоинств, Джон и Дэвид к тому же были очень любознательными детьми. Любая новая игрушка, которая оказывалась у них в руках, тут же подвергалась самому скрупулезному осмотру — как снаружи, так и изнутри, — поскольку им очень хотелось узнать, как именно она устроена.

Таким образом, мы подошли непосредственно к вопросу о том, почему и как именно Мэри лишилась своей головы. Незадолго до того инцидента оба мальчика вспороли тело комнатной мыши и остались разочарованными, поскольку смотреть там, в сущности, было не на что. Довольно скоро отложив объект своего недавнего интереса в сторону, они принялись отыскивать что-то более сложное и занимательное. И вскоре Джон и Дэвид решили остановить свой выбор именно на Мэри.

Следует признать, что их интересовала даже не вся девочка, а только ее голова. Раньше им уже приходилось слышать или читать где-то о том, что в голове у человека находится такая штука — мозг, который управляет работой всего остального тела, однако как именно он устроен и, тем более, как работает этот самый мозг, они не имели понятия, поскольку никто так и не удосужился просветить их на этот счет. Таким образом, у них не оставалось иного выхода, кроме как разобраться во всем этом самим, и когда они задумались над тем, кого же избрать в качестве объекта своего исследования, их выбор остановился на соседке — Мэри, которую они знали, пожалуй, лучше других соседских детей.

Тот день был понедельником — первым днем школьных каникул, а потому времени у них было предостаточно, чтобы с головой окунуться в исследование этой самой мэриной головы. Для своих забав они уже давно использовали старый садовый сарай, в котором было довольно просторно и никто не мешал. Первым делом, разумеется, пришлось позаботиться о необходимом инструментарии — в качестве его были заготовлены старые и немного ржавые садовые ножницы, острый кухонный нож, полдюжины иголок разной длины и маленькая пилка из набора «Конструктор».

Когда все было готово, настал черед звать Мэри.

Выйдя из сарая на улицу, братья подошли к забору ее дома и спросили, не хочет ли она поиграть с ними. Мэри, конечно же, согласилась и с радостью поспешила за мальчиками, поскольку они всегда придумывали что-то новое и очень интересное. В сущности, так оно и было — фантазия у ребят работала отменно. Едва переступив порог сарая, Джон (а он был немного постарше Дэвида) не мешкая схватил нож и всадил его в горло ничего не подозревающей девочки. Та не издала даже слабого звука — лишь несколько считанных секунд простояла, как вкопанная, а затем кулем рухнула на дощатый пол сарая.