Лариса Шкатула - Дар юной княжны

• Название: Дар юной княжны
• Автор: Лариса Шкатула
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• ISBN: 5-04-009822-7

Юная княжна Ольга Литовская обладает удивительным даром — перед ее глазами вдруг встают картины будущего. Исполняются все ее пророчества — к счастью или несчастью других людей… Судьба сурова к княжне, с детских лет оставшейся сиротой. Она разлучает Ольгу с молодым мужем сразу после венчания; едва встретив, княжна теряет и единственного родственника Яна Поплавского, который обладает не менее загадочным даром, чем она сама. Судно работорговцев везет княжну по морю прочь от родины. Вырваться из рабства нужно любой ценой — ведь Ольге больше жизни необходимо спасти своего мужа и отыскать таинственного родственника…

(другое название - "Они успели только обвенчаться").

---

— О чем вы рассказываете, Оленька, — рыцари без страха и упрека! — передразнил её Аренский. — Вы лучше его насчет революции просветите; большевики, меньшевики, эсеры…

— Но я сама не знаю, чем они отличаются друг от друга, — растерялась Ольга. — Дядя Николя, например, считал, что это все временно, так, крестьянский бунт в масштабе страны. И что России обязательно нужен царь, как бы новомодно его ни называли.

— Не слушай его, Оля, — затеребил Алька. — Не хочу я про революцию; ты рассказывала про Робин Гуда.

— Вредны современным детям эти сказки, — не унимался Аренский. — Наслушается и будет в каждом бандите с большой дороги рыцаря искать. Отнимем у богатых — отдадим бедным! Кухарка станет управлять государством! Интересно, кто будет на кухне в её отсутствие? Еще дедушка Крылов говорил: беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать — пирожник. Получается, сейчас твою судьбу сможет решать любой малограмотный матрос… Извини, Герасим, не хотел тебя обидеть!

— А ты меня и не обидел. Я, Василий, может, и не во всем с тобой согласен, но с некоторых пор тоже к революции отношение переменил. Вот, представь; живешь ты не очень хорошо. Может, и впроголодь. Может, одежонку даже не на что купить, а тут приходит к тебе незнакомец и приносит кошелек, полный денег. Мол, возьми, купи себе, что нужно, и горя не будешь знать. Ты спрашиваешь, откуда это? Он и объясняет: да вот сейчас в темноте человека подкараулил, зарезал, а его деньги взял, чтобы тебе облегчение сделать. Ты возьмешь?

— Я бы не взял, — сказал внимательно слушавший Алька.

Герасим потрепал его по голове.

— Вот и я не хочу брать чужого, да ещё и кровью политого. Почему-то большевики считают: раз человек бедный, значит — жадный, неразборчивый, и ему все равно, какими средствами светлая жизнь строится. Я много лет прослужил на флоте. Разные офицеры там служили. И такие, что руки распускали, и пьяницы тихие. Но, в основном, были моряки отличные, Отечеству преданные. С ними любой матрос за счастье считал служить. И вот я видел в Севастополе…

Он помолчал, стиснув зубы, — воспоминание было не из приятных.

— Расстреливали царских офицеров. Ну как бы белых. Всех подряд. Зачем? Немцы так не зверствовали, как наш солдат, русский рядовой. Говорят, урки так новичков кровью повязывают. Смотришь, а уже назад дороги нет: руки в крови. Одним словом, не по нутру мне такая власть, которая людей в зверей превращает.

— Страшную картину ты, Гера, нарисовал; если убедить себя, что богатого убить — не грех, так любое злодейство можно оправдать… А вы, княжна, как к революции относитесь?

— Одним словом и не скажешь. Раньше, когда о французской революции читала, восторгалась, самой хотелось на баррикады, а вот столкнулась с нашей революцией лицом к лицу, испытала сильное потрясение. Не знаю, будет ли вам это интересно?

— Будет-будет, — заверил её Алька, — ты очень интересно рассказываешь!

— Случилось так, что однажды я попала в облаву. Искали какого-то Бориса, не помню фамилии. Небольшой отряд возглавляла женщина. Сначала я ей позавидовала: красивая, в кожаной тужурке, тонкая талия, вся ремнями перетянутая, на вьющихся волосах — папаха. Одним словом, амазонка революции. Стали они народ в кучу сгонять, а один человек вдруг побежал. Эта женщина его и пристрелила. Да так хладнокровно. Я обратила внимание: она тут же закурила и рука у неё не дрожала! Как будто в тире выстрелила, а не человека убила! Интересно, что бы сказал о ней встретившийся нам полковник? А ведь ворона, пожалуй, единственное живое существо, которое я могла бы убить.

— Даже если бы на тебя напали? — удивился Алька.

— Не знаю. До сих пор такого не случалось.

— Сплюньте! — торопливо перекрестился Аренский.

— Хорошо, сплюну, — рассмеялась Ольга, — что мне ещё остается? Судя по всему, для революции я — самый неподходящий человек. Тем более лишилась всего: родных, обеспеченной жизни, кажется, даже имени. Зато я встретила вас и точно знаю, — не случись этой встречи, туго бы мне пришлось!

— Русские должны друг другу помогать, — растроганно повторил свое любимое изречение Василий Ильич. — Жить все равно надо.

— С нами не пропадешь! — солидно встрял Алька.

— Василий прав, — поддержал Герасим, — мы должны держаться друг друга. И верить в удачу. Это я вам как рыбак говорю: в каких только переделках бывать не приходилось: думали порой, все, конец, а вслух такое даже говорить стыдились. Я заметил: кто до последнего боролся, выживал. Кто от страха глаза закрывал, плакал-рыдал, непременно погибал.

Если же рядом надежный друг, шансы на спасение вдвойне увеличиваются.

— Ну, от меня вам пока немного пользы, — вздохнула Ольга.

— Пока? — подмигнул ей Аренский. — Значит, надеетесь себя преодолеть?

— Что ты хочешь сказать, уточни, — потребовал Герасим. — Чтобы Оля прижилась на войне? Чувствовала себя как рыба в воде? Я, например, твердо знаю: женщине на войне — не место! А женщина, которая к тому же получает удовольствие от убийства, в глазах нормального мужчины должна выглядеть упырем.

Он поймал себя на том, что в течение всей горячей речи размахивает руками, точно мельница.

— Вот, вы сделали меня оратором. Кажется, никогда в жизни я так много не говорил.

— У нас в цирке был акробат — Алмазов, помнишь, папа? — заговорил Алька, не выдержав своего неучастия в разговоре. — Такой молчун — слова из него не вытянешь, а когда влюбился в Анечку — ассистентку иллюзиониста, стал болтать не переставая.

— На что ты намекаешь, поросенок? — Герасим ухватил Альку за ухо. — Кто это здесь влюбился?!

— Почему взрослые не любят правду? — прохныкал Алька, пытаясь вырваться.

Наконец ему это удалось, и он отбежал на безопасное расстояние.

— Думаете, я не вижу, как вы оба, да-да, и ты, папанька, на Ольгу пялитесь. А чуть что, так сразу — за ухи. Вспомнил! Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав!

Все расхохотались. Ольга весело; мужчины — несколько смущенно.

— Ну-ка, Алька, поди сюда, — позвал сына Василий Ильич.

— Драться будешь?

— Ни в коем случае. Иди, по-мужски поговорим.

Нарушитель спокойствия медленно приблизился.

— Ты считаешь Ольгу красивой девушкой?

— А то нет!

— Вот и мы с Герасимом так считаем. Мне сколько лет, помнишь? Правильно, тридцать четыре. Герасиму — двадцать восемь. Двое мужчин в самом расцвете сил, а рядом с ними — девушка-красавица. Конечно, мы на неё смотрим. Конечно, она нам нравится, но разве это её обижает? Мы ведь вас ничем не обидели, Оленька?

Ольга отрицательно покачала головой, с изумлением наблюдая, как легко и элегантно разрешил Аренский эту щекотливую и в некотором роде двусмысленную ситуацию. Как-то раньше она не задумывалась над тем, что и "простому люду" доступны высокие чувства, деликатность и порядочность. Даже умница дядя Николя, говоря о ком-то из бедняков "простой человек", подразумевал, что все чувства и поступки его именно просты, то есть примитивны. Оказывается, для тонких чувств вовсе не обязательно аристократическое происхождение? Она даже покраснела от своих размышлений: знали бы эти милые заботливые люди, как она о них думает! И, словно в оправдание, ласково пожурила Альку:

— Это в единственном лице, мой дорогой, ухо, а во множественном — уши. Не ухи, понял?

— Понял, — радостно выдохнул Алька. В отличие от взрослых, он тут же забыл минуты напряжения.

— Единственное лицо, множественное, — пробормотал Аренский и стал укладывать вещи. — Откуда ему, Оленька, это знать? Он всего понемножку нахватался: читать умеет, да кое-что из арифметики знает; в целом — никакой системы.

— Если позволите, я буду с ним заниматься. Мы, знаете ли, со своим дипломом можем преподавать в школе.

— Ради бога, не только позволю, Оленька, буду умолять не отказываться. Любые строгости можете применять, а эти самые ухи хоть оторвите совсем.

— Оторвите! — от возмущения фальцетом выкрикнул Алька. — Знамо дело, не свое, так и не жалко! Я и без этого учиться согласен. Революция или нет, а грамотные люди всегда нужны.

— Алька, — обняла его за плечи Ольга. — Мы же с тобой друзья? Друзья! Кто это, интересно, станет своим друзьям уши отрывать, даже для пользы дела. И потом, насколько я понимаю, революция — свобода для угнетенных, а мальчишки всегда были самыми угнетенными. Так или нет?

— Еще бы! Понял, папочка?

Со смертью Наташи и появлением Герасима ноша Василия Ильича сильно полегчала. Теперь огромный тюк с вещами, несмотря на протесты циркачей, взваливал на себя матрос, остальное "добирал" Аренский; Альке доставался лишь рюкзак, а Ольга вообще шла с пустыми руками, потому что её узелок был упакован в общий тюк.

— Еще успеете натаскаться, — отмахивался от её просьб нести хоть что-нибудь Аренский. — Рядом с вами двое… нет, трое таких мужиков! Пользуйтесь моментом.