Юрий Гончаров - Большой марш (сборник)

• Название: Большой марш (сборник)
• Автор: Юрий Гончаров
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1986

В книгу известного воронежского писателя Юрия Гончарова вошли рассказы, в большинстве которых запечатлена биография поколения, чья юность пришлась на время Великой Отечественной войны. Художнический почерк писателя отличает реалистически точная манера письма, глубина и достоверность образов.

---

…Наверху в чьей-то квартире стояли старинные часы с боем; каждый час они били протяжными, слегка дребезжащими ударами. Когда бой прекращался, с минуту казалось, что в тишине дома что-то еще продолжается, что-то плывет в неподвижном воздухе комнат, смутное, медленно затихающее. Климов считал, что это обман слуха, а потом все же открыл, что́ рождает это слабое эхо. В спальне приятеля на стене висела старая гитара с потертым грифом. Это ее струны отзывались на мерные удары часов. Поначалу эти звуки беспокоили, но скоро Климов свыкся с ними и даже полюбил. Под них было хорошо засыпать, слышать их во сне; далекий бой старинных часов и тихий резонанс гитарных струн создавали домашний уют, которого для Климова не было в чужой квартире…

5

На десятый день ему разрешили подниматься. Еще раз, уже в поликлинике, сняли кардиограмму.

– Бюллетень вам закроем. Походите, поработайте, посмотрим, как будет, – сказал врач. – Избегайте неприятностей, огорчений, это самые главные враги здоровья. Грузчики вон какие тяжести таскают, а давление – в полной норме. А поссорится человек с женой – и пульс сто двадцать, гипертония такая, что надо в больницу класть…

Климов взял бюллетень – чтоб не вдаваться в ненужные объяснения. Но предъявлять его было некуда. Радости от своего выздоровления он не испытывал, охоты и интереса к жизни, как раньше, когда случалось полежать с ангиной или гриппом и опять встать на ноги, – тоже. Не раз в те дни, пока он лежал в квартире приятеля, мелькала у него вкрадчивая мысль – а хорошо, если бы всё для него закончилось… Тихо и просто… И конец всем проблемам…

Вечером Климов позвонил домой, впервые с тех пор, как переселился в чужую квартиру. Ответила Лера.

– Папулечка, что ж это ты – пропал, как в воду канул! Как твои дела?

– Помаленьку.

– На службу устроился?

– Пока нет.

– A y меня такая радость! Помнишь, я рассказывала, есть у нас Маргарита Сергеевна, которая на пенсию собирается? Так вот, она уходит, уже заявление подала, а меня на ее место! Сегодня начальник со мной уже говорил. Это значит – зарплата больше на целых двадцать пять рэ, ну и совсем другое положение… Но работы – ты себе представить не можешь! Считают – новенькая, отказываться ей неудобно, тем более, что ко мне такое доверие, повышают, и все подкидывают, подкидывают со всех сторон… Я, конечно, пока не отказываюсь, это было бы глупо, но потом я им покажу, я же не верблюд, чтоб одна за всех ишачить… А вчера я в оперу ходила, на «Ивана Сусанина». В нашем театре новый бас, из Свердловска. Ничего, солидный такой мужик. Но «Сусанин», знаешь, совсем не смотрится… Вообще, опера – это уже архаика, полностью себя изжила. Зрителей половина зала, даже новый бас полного сбора не делает, а к концу так и того меньше осталось…

– С кем же ты ходила?

– О, нас целая компания была. Институтских четверо, с нашей работы трое. А я с Вадимом. Его по телевидению показывали, ты случайно не видел? У тебя там телевизор есть? Передача о школе была, а его – крупным планом целую минуту, наверное. Диктор задавал вопросы, а он отвечал. Так солидно держался, просто умрешь. Перед ним директора показали, так он – так, будто завхоз какой-то, а Вадька – такая осанка, голос… Жаль, что не смотрел. Его приглашают на физфак пединститута младшим преподавателем, а он, глупенький, не хочет, представляешь? Зарплата чуть не в два раза больше, через год квартира, а там дальше, глядишь, можно и какую-нибудь диссертацию толкнуть, а он, дурачок, нет – и всё. Говорит, тут я самостоятелен, что хочу, то и делаю, развиваю свои идеи, воспитываю в учениках свой стиль, моя фамилия уже в спортивной литературе, а в институте – что? Там я винтик, рядовая шестеренка, там я свое лицо потеряю…

Торопясь, сминая фразы, Лера увлеченно тараторила об успехах Вадима. Работа в бюро технической информации, переводы технических текстов, которыми она там занималась, загрузка, на которую она жаловалась, вместе с тем хвалясь, что она такая деловая, – хотя и занимали ее, но совсем не так, как ее отношения с кавалерами. Она была в том самом горячем периоде, который наступает у незамужних девушек после института, когда почти все подруги уже повыходили замуж и страшно горды этим, открыто чванятся, а незамужние – вроде бы поотстали от них, и это стыдно, обидно и даже оскорбительно, вопрос чести и достоинства, и медлить, ждать дальше уже рискованно, и все внимание, все умственные и душевные силы нацелены на одно и поглощены одним – замужеством. Весь последний год Лера была в борьбе и колебаниях внутри себя – кого же ей предпочесть? Вадима Лазарева, мастера спорта по фигурному катанию на коньках, тренера детской спортивной школы, или же Олега Волкова, инженера бюро технической информации, с которым она вместе работала? Решить этот вопрос было бы легче, если бы кто-нибудь из них явно уступал другому. Но вся закавыка была в том, что оба они были одинаково хороши: рослые, импозантные, модно одеты, с пышными длинногривыми шевелюрами. Вадим Лазарев был без ума от джаза, знал назубок всех исполнителей песен, их репертуар, сам бренчал на гитаре и пел недурным голосом, таскал Леру на концерты всех гастролеров; архаика, устарелость «Ивана Сусанина» и то, что опера вообще себя изжила, – это были его мысли и слова. Олег Волков любил художников, живопись, выставки, с ним Лера ходила в музеи, под его влиянием стала собирать дорогие монографии о художниках, репродукции с картин. Дело осложнялось тем, что время от времени возле Леры появлялся и заслонял этих обоих Слава Кукаркин, бывший одноклассник Леры, влюбленный в нее с восьмого класса. В девятом и десятом и Лера была влюблена в него, но затем охладела, однако не полностью, и будь Слава Кукаркин настойчивей и определенней в своих намерениях, она бы, верно, согласилась выйти за него замуж. Но он сам был в раздвоенности, тоже решал нелегкую для себя проблему: на ком же ему остановиться. Лера ему нравится больше других, но это просто чувства, не открывающие никакой серьезной перспективы. А жениться надо с умом. И он раздумывал: не сделать ли предложение дочери завкафедрой механики Заре Карапетянц? Она толстая и, судя по всему, растолстеет еще больше, у нее короткие ноги и ступни сорокового размера, но Слава ставил своей целью попасть в аспирантуру, «остепениться», и такая женитьба уже наполовину обеспечивала ему эти его планы.

Климов, не перебивая, выслушал всю Лерину трескотню.

– А мама чем занята, можешь ее позвать? – спросил он, заранее внутренне напрягаясь.

– Сейчас… Мама! Нет, она машет, что не может подойти, она пельмени затеяла, у нее руки в тесте… Так ты долго еще будешь там робинзонить, приятель твой когда возвращается? Ты с него хоть за свою сторожевую службу возьми!

Лера шутила, так у нее бывало редко, только при самом хорошем настроении. Сегодня у нее был такой день.

Климов стал объяснять, когда должен вернуться приятель, сколько еще придется ему здесь пожить, но Лера перебила:

– Ой, папулечка, прости, Алла Пугачева на экране! Сейчас ее концерт начинается. Так, значит, у тебя все в порядке? Питаешься ты нормально? Ну, ты звони, не пропадай!

Трубка на другом конце провода легла на аппарат, послышались прерывистые сигналы.

– Вот так! – сказал себе Климов. – Папулечка!..

А Валентина Игнатьевна даже совсем не захотела с ним разговаривать…

У стены стояло зеркало, Климов видел себя в нем – похудевшего, с провисшими на шее складками; волосы на висках отросли, белели густой сединой. «Вот так! – кивнул он головой своему изображению в зеркале, будто там была та его часть, что все еще хранила какую-то веру и сомнения и теперь должна была убедиться в обратном. – Как видишь, – едва не сказал он вслух, – не тужат… Алла Пугачева на экране! И ты им, дорогой Виктор Николаевич, как собаке пятая нога…»

В новых поисках работы Климов попал на предприятие, на котором многократно бывал раньше в своей инспекторской роли. Вакантная должность его профиля имелась, но и здесь предстояли ночные дежурства. Зарплата тоже не радовала. Климов, однако, решил про себя, что, если возьмут, он пойдет. Те маленькие деньги, что у него оставались, хоть он и тратил крайне скупо, кончаются, ничего лучшего, как он убедился, он не выходит.

Повторилось примерно то же, что уже было до болезни: завкадрами послал его наверх, к главному инженеру. Главинж не взял на себя решение, отправил к заму директора. Тот – к самому директору. А тот не отказав и не произнеся «да» или что-либо такое, что хотя бы давало надежду, попросил зайти через неделю.

Было понятно, для чего директор делает эту оттяжку: будут наводить о нем справки, советоваться друг с другом, в райкоме. Злосчастная история на прежнем месте Климова сопровождает его, как тень. Всюду, куда бы он ни обратился, эта тень будет с ним и против него. За плечами – тридцать лет безупречной работы, но теперь это почти не в счет, на первом плане – последняя запись в его бумагах, и если даже допустят его к работе, все равно о ней не забудут, отношение к нему будет определять она. С нею Климов человек пониженного сорта, лишенный доверия, и таким останется долго. Во всяком случае – до пенсии ему не очиститься…