Юрий Екишев - Россия в неволе

• Название: Россия в неволе
• Автор: Юрий Екишев
• Издательство: Издательство "Русское Имперское Движение"
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 5-98404-006-6

О чем эта книга? Детский вопрос… Но иногда звучащий в далеко недетских ситуациях. Эту книгу искали у меня повсюду. Пока сидел в тюрьме – удалось кое-что переслать на волю, что тут же было фрагментами опубликовано. В лагере из-за этого возникли проблемы – слишком пристальное внимание, "красная полоса" по звонку "сверху", как особо опасному преступнику, и так далее… Тщательные обыски, периодическое изымание оперотделом всего – вещей, книг, рукописей, писем… Чтоб знать – что он там пишет особо опасное…

Заведующий оперотделом, капитан каких-то там войск Давид Сергеевич (всем бы писателям таких читателей – рвущих свеженькое, прямо из рук…) грыз с упорством, как карандаш, один постоянный вопрос – о чем ты там пишешь?

– О рыбалке, Давид Сергеевич, о рыбалке…

Он не верил. Приходил, изымал (не зная, что изымает уже совсем другую книгу, написанную на лагере, а ищет-то по чьей-то наводке эту, первую). Все выходные тратил на бесконечные неудобные для него местные топонимы, этнографические экскурсы в прошлое моей земли, воспоминания детства, сложное кружево родственных отношений, – и не найдя ничего, вынужден был возвращать обратно, со вздохом: – Признайся… Ведь опять написал что-то… Такое… Ну объясни, почему же мне звонят и говорят, чтоб я контролировал все "от и до"... Что ты там такое натворил?

– Я? Давид Сергеевич… Ничего. Сами знаете. Дело мое почитайте… Ну что, отдаем рукописи…

– Да бери! – машет опер рукой, шепча вослед. – Враг государства, блин…

Так о чем книга? Чтоб ее пересказать, нужна ровно такая же – вот в чем необъяснимый фокус этого детского вопроса. Но для чего она? В двух словах – чтоб не боялись. И там люди сидят, наши, русские. Вернее, больше бойтесь быть несвободными в ситуации, когда казалось бы никто не стесняет вашей свободы. Свободны ли мы в своей стране? Думаю, пока нет. Оттого и такое название – "Россия в неволе", и далее движение – "Пара Беллум". Россия в неволе. Готовься к войне. Какие будут следующие слова зависит не от правителей, а от вас.

###

Обложка. Это ноябрь 2006 года, за три недели до тюрьмы. "Русский марш" в Сыктывкаре. Меня, врага государства арестовали - это понятно. Похватали ночью по домам соратников с семьями, кого отвезли за три-девять земель за город, кого блокировали... - тоже можно объяснить. Трусостью, недальновидностью, слабостью, страхом. Кого не взяли ночью - стали хватать прямо там, лунатично улыбаясь при исполнении "приказа" - это уже сон разума, порождающий чудовищ и зомби. Схватили священника и упекли на несколько суток на нары (напомню, марш был разрешен официально), изваляли пожилую монахиню, мою маму - в осенней грязи. Истерика? Безумие? И наконец, сами видите - арестовали икону Божией Матери. Слов дальше нет, простых, которые можно сюда впечатать.

Юрий Екишев

---

Хмурый считает, что книга сильная, очень даже реалистичная, но в детальные рассуждения не входит, сам что-то скрывает, задело что-то. При разговорах о душе, покаянии – сразу настораживается, будто не просто хочет услышать, что Бог есть (что он и слышал, и видел, и читал, и искал повсюду), а что есть не только в Евангелии, Достоевском, Пушкине (а он прочел гораздо больше), а что Он есть вживую, где-то кто-то Его коснулся, хочет убедиться, что кое-что из этого, а может и всё – правда – пусть не видимая в жизни ни разу, но смутно ощущаемая через что-то, что ворочается в груди, что не дает спать, что иногда тревожит мысли, настойчиво, а главное – неоспоримо.

"Преступление" много кто читал – книга издана двадцать лет назад в местном издательстве, и славно потрепана, от начала до конца. Вот только с какой целью? Система – понятно, подсовывает книжку, чтоб читали, разумели, совестились. Но ведь, читают и разумеют многие, и видят, что раскольниковское "новое слово" – давно уже и не новое, реализовано в России не в полном объеме (если толковать его буквально, как руководство к действию) а с многократным перевыполнением – убивают и старушек, и молоденьких девушек – и из-за серёжек, и "гробовых" скопленных с пенсий, склоняя к проституции, да и почти просто так – и не задумываются, более того, считают, что имеют на это право… И вовсе не потомки и идеологические последователи Родиона Романыча или французского императора. Целый мир, живущий этим "новым словом" – не раскаивающийся, не содрогающийся от содеянного греха, даже не ощущающий его за грех, принимающий наоборот, всех кающихся – или за идиотов, или за людей второго сорта – этот мир образовался на шестой части планеты. Похожие на Родиона юноши с идеями переустройства мира начали это переустройство именно с этого – безнаказанного, нераскаянного убийства. Пламенные были малыши, черненькие, дерзкие, картавенькие – вышибали и золото, и камешки, на нужды своей идеи…

Это потом уже возник сталинский блатной мир, который скорее всего Иосифом и насажден ради того, чтобы в этой среде тоже был порядок и контроль, контроль и управляемость – чтоб было ясно, с кого спросить, и наоборот, с помощью кого надавить на всех этих троцкистов-раскольников. Сталин знал оба мира – и воли и каторги. Как и Достоевский. Только тот всё идеализировал, искал везде лучшее. Иосиф же опирался не на сердца, а на совсем другое – на страх, гулявший по всему телу, от головы до пяток – и на практике это "новое советское слово" дал сказать тем, кто потом стал кастой, "неприкасаемыми" авторитетами криминального мира: не верь, не бойся, не проси…

Какой уж тут цыпленок – Родя… Он бы у них сидел на баланде со своей "идеей" или максимум – стоял на дороге и радовался, что Соня Мармеладова (фотку удалось с вещей выпросить) скоро обещала деньжат на счет закинуть, а то он тут маленько оконфузился – сел играть с "игровым", на сигареты, выиграл пару пачек, попал в эту замануху, и не заметил, как потом за один присест проиграл десять блоков – Сонькина дачка-то как раз будет кстати, а не то скоро срок долга, а срок проигрыша – это дело святое… Приходил он там из "рабочки" и лежал, и ни с кем не разговаривал – про это забудьте! – попробовал бы он тут полежать, в мире, где иерархия четко сложилась, благодаря таким "новым словам"…

Я, конечно, очень сильно утрирую, донельзя – так, конечно, недопустимо преувеличивать и смешивать времена, и реальность, и литературу. Но всё же парадоксы таковы: во времена Федора Михайловича, да и поныне, многие из тех, кто ни разу не стоял ни одной ногой там, ни одной ногой здесь – восхищались и плакали над Родькиной злодейкой-судьбой и его же отверженностью-никчемностью. Целые поколения несли цветы на могилу Ф.М., молодые поколения, из наиболее образованных слоев – с благодарностью за то, что он якобы их сокровенные мысли ублажил, и пожалел их. Плакали и восторгались, не прочитав того, что он написал открытым текстом, не от лица человека (Ф.М. скромен и себя никогда не называет), масштабом личности и силой, которой служил, представлявшего целую Россию: ведь он предупреждал совсем о другом – ну не о том же, чтоб забыть даже думать сделать что-то ради нового слова. Наоборот. Он предупреждал о том, что не осталось у России молодёжи, способной ради идеи сохранения родины, не абстрактного улучшения, а именно бережного, любовного, сыновнего сохранения – пойти на невиданные вещи – не осталось воинов, мощных духом, готовых и драться, и умирать, но не сдаваться, не шатающихся из стороны в сторону. Они читали, рыдали и восхищались, и тащили ему свои венки на гроб, и эти венки, должно быть, были ему ещё тяжелее – раз вы живете такой мелкой жизнью, так значит, вы действительно не достойны такой страны, как Россия, рабы маленьких мыслей и маленьких потребностей.

Не мог же он, предчувствуя катастрофу, пророчески предвидя её, надвигающуюся, полыхающую, неотвратимую, страшную и сатанинскую по сути, которой он знал даже цену – сотни миллионов русских, не мог же он, будучи и воином, и дар имея биться и воевать с многоковарным злом, с различными обличьями сатаны, от Инквизитора до приживалы в селе Степанчикове – не мог же он не ждать, более того не желать, чтоб всё же нашлось в России опять средство от этой напасти – хотя бы горстка воинов, витязей веры, не боящихся ни смерти, ни ран, ни страшной силы… Конечно, хотел бы – да где их взять между обывателем-Раскольниковым, обывателем-Разумихиным и дальше уж купцы-маляры-следователи… Где их взять, если они оставили главный удел элиты России – быть на страже и если что – вынимать меч. Всё осталось какому-то там безвестному Пороху, остолбеневшему от Раскольниковского покаяния – Порох-то надеялся, что мы ещё повоюем, покажем им, демонам! кузькину мать! А оказывается вот оно что – и Родя тут же, попёр улучшать мир, нет чтоб защищать проверенное ещё со времен Иоанна Грозного, установленное веками… Где тонко, там и рвется связь времен – кто на улице за Россию не дрался, кто тумаков не получал и не вставал, а только статеечки пописывал, да ждал, когда с неба что-то свалится, на прокорм и прочее – тот, считай и не жил ещё!..

Опять мы лезем в отчасти вымышленные эмоции, но что поделать – не встали витязи, не дали по шее демонам, прогнулись, прочервячились по каморкам, жили чем-то другим, нашли пищу в излишней психологии, философии, стишках, идейках – я имею ввиду не всех, а самых лучших, на которых первая обязанность – хранить. Ведь элита всегда телохранители, не штурмовики, не пропагандисты, не пехота, именно – гвардия, хранители в чистоте идеи – монархии, России, великой державы – и соответственно хранители не бестелесной идеи, а именно царя. Так начиналось давно, реализовалось красиво при Иоанне Грозном, и ослабло при революции, при Достоевском…

И "новое слово" трансформировалось – целый клан людей, без тени сомнения совершающих свое дело, вышел на промысел с легкой руки послереволюционной прозы, хорошо, убедительно слепившей отпечатки этих героев – от Остапа Бендера до Бени Крика – вот кто пошел в мир делать то, что даже не декларировалось никогда и никому, потому что некому и незачем декларировать – кругом одни недочеловеки, и их имущество – ничьё, это даже не обсуждается. Это закон. И все они, кто не пользуется этим "новым словом" – тоже наше имущество, которое как минимум должно нам подчиняться и служить – а ну под шконку, тварь дрожащая, и ша тама!

Опять же утрируем, но потерпите ещё немного, до морали уже недалеко. А с моралью и общая-то польза-с, и всеобщее так сказать удовлетворение-с… Ведь не виноват же Ф.М. в том, что так написал, предвидя всю нашу катастрофу, ведь не образовывал он своим словом всех этих Свидригайловых и Порфириев – это написано ради них, тех кто книжки читает – им стал интересен Свидригайлов – и не интересен подвиг-то, Евпатий-то Коловрат, Меркурий-то Смоленский, римлянин. Это в деревне сидели при лучине и перечитывали пятисотлетнюю повесть о Куликовой битве, и плакали над списком погибших пятьсот лет назад, будто вчера. А в городе-то никто бы уж и читать-то стал не про вымышленное, ухваченное из настоящего, но всё же искусственное, а про кровь, реальную кровь, про дух, когда Меркурий-то – в одиночку встал против войска. В одиночку. Быль, это было и записано в житиях – но разум отлетает, когда читаешь – один стоял, на него шли тысячи, а он стоял и сражался, сутками! и не падал!

Вот оно, настоящее русское слово, бывшее изначально – слово – это в первую очередь поступок, оправданный только верой. И не просто верой в Бога, как многие говорят не понимая о чем речь, а верой Богу. Вера в Бога и вера Богу – разницу найдите сами. Ум очень сильно поскрипывает, принимая как есть то, чем должна быть русская элита. Утыкается умишко в свой достойный своего состояния уголок – спасает вера, разум может только попытаться этому помочь. Когда нет ни того, ни другого, то ждать, что оно проснётся вдруг мигом у Родиоши, и ещё в таком чахлом виде – занятие бессмысленное…