Майкл Смит - Соломенные люди

• Название: Соломенные люди
• Автор: Майкл Смит
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22892-8

Уорд Хопкинс, бывший агент ЦРУ, потрясен страшным известием: в автокатастрофе погибают его мать и отец. Он уже почти смирился с ударом судьбы, когда вдруг обнаруживает в кресле отца тайник с запиской: «Мы не умерли». Затем в руки к нему попадает загадочная видеозапись. Тогда-то он впервые и слышит фразу о «соломенных людях». Тем временем в разных местах страны пропадают четырнадцатилетние девочки. Похищения объединяет одно: всякий раз похититель подбрасывает родителям свитер пропавшей дочери, на котором вышито ее имя. А вместо ниток используются волосы жертвы. И опять в связи с каждым из преступлений всплывает это странное выражение: «соломенные люди».

Роман Маршалла абсолютно уникальное явление в мире современного детектива. Этот крупномасштабный триллер сразу же вывел писателя в ведущие мастера жанра.

---

«Уорд. — Почерк не слишком крупный, но и не слишком мелкий, не жирный, но и не чересчур слабый. — Мы не умерли».

Отец написал это на листке бумаги, положил его в книгу, а затем сунул ее внутрь своего старого кресла, позаботившись о том, чтобы вернуть на место прикрывавшую шов бахрому. Записка, отрицавшая факт их смерти, была помещена в такое место, где ее можно было найти лишь в том случае, если бы они умерли. Каким еще образом я мог бы оказаться в доме один? Что бы я стал делать в его кресле? Тот, кто спрятал записку, явно предполагал, что в тех обстоятельствах, которые привели меня в дом, я обязательно сяду в старое кресло — несмотря на то что прекрасно знаю о том, что оно самое неудобное в комнате. Поскольку именно так и произошло, он оказался прав. Я действительно некоторое время просидел в этом кресле. И для меня вполне логично было поступить так, если бы умерли мои родители, — или, по крайней мере, я хотя бы посмотрел на него, может быть, провел по нему рукой. Именно так должен был поступить охваченный горем сын.

Но — и эта мысль не давала мне покоя — это означало, что за какое-то время до смерти кто-то из них, или оба, задумался о том, что, вероятнее всего, может произойти после того, как они умрут. Они тщательно продумали возможную ситуацию и сделали выводы о моем вероятном поведении. Почему? Почему они думали о смерти? Это было странно, бессмысленно.

Если предполагать, что они на самом деле мертвы.

С мыслью о том, что последние несколько дней были фарсом, что мои родители, возможно, вовсе не погибли, нелегко было примириться. И все же сердце у меня забилось сильнее, как это бывало каждую ночь с тех пор, как позвонила Мэри. Даже если я и не слишком интересовался их жизнью, а порой готов был с ними поругаться из-за «Движимости» — мне хотелось, чтобы мои родители были живы. Но когда ранена плоть — тело в считанные секунды принимается за работу. Появляются белые кровяные тельца, заделывая повреждения любой ценой. Тело защищает себя, и точно так же поступает разум — медленно и неуверенно, словно за дело берутся равнодушные ремесленники, но несколько минут спустя вокруг травмы начинает формироваться защитный барьер, притупляя ее края и в конечном счете затягивая ее рубцовой тканью. Подобно осколку стекла, погрузившемуся глубоко в рану, неприятное событие больше не всплывает в памяти, но часто из-за неосторожного движения задевает нервные окончания, причиняя жгучую боль. Однако, несмотря на это, не возникает никакого желания взять нож и снова вскрыть рану.

Я вышел из дома, тщательно заперев за собой дверь, и пошел к жившей по соседству Мэри. Похоже, она обрадовалась и удивилась, увидев меня. Приготовила кофе и пирог в опасных количествах. Чувствуя себя несколько не в своей тарелке, я кружными путями выяснил, что мои родители, судя по всему, в предшествующие катастрофе дни и недели вели себя как обычно и что — как позднее подтвердил офицер Сперлинг — Мэри опознала их тела. Это мне уже было известно. Она говорила мне об этом по телефону, когда я был в Санта-Барбаре. Мне просто нужно было услышать это еще раз. Конечно, я сам мог увидеть тела в похоронной конторе, вместо того чтобы два дня сидеть в отеле. Но я этого не сделал, из-за чего сейчас мне было стыдно. Тогда я просто сказал себе, что для меня важно запомнить их такими, какими они были при жизни, а не в виде двух кусков изуродованного мяса. И это было правдой. Но я еще и боялся самой мысли об этом, да и просто у меня не было такого желания.

Выйдя от Мэри, я направился к соседям по другую сторону от дома. Мне почти сразу же открыла молодая женщина, застав меня врасплох. Одежда ее была обильно запачкана краской, а коридор позади нее наполовину выкрашен в цвет, показавшийся мне выбранным не слишком осмотрительно. Я представился и объяснил, что случилось с ее соседями. Она об этом уже знала, чего вполне следовало ожидать. Она выразила мне свои соболезнования, и мы немного поговорили. Ничто в ее поведении не намекало на то, что случившееся не стало для нее неожиданностью или что она замечала какие-либо странности у одного или обоих Хопкинсов. На том мы и распрощались.

Я позвонил в полицию, а затем поехал в больницу. Стоя посреди автостоянки после разговора с доктором, я решил, что трех подтверждений вполне достаточно. Мои родители умерли. Только глупец стал бы продолжать выяснять что-либо дальше. При желании я мог на следующий день поговорить с Дэвидсом — в конторе я его не застал и оставил ему сообщение, — но знал, что все, что он мне скажет, приведет к тому же самому выводу. Записка оказалась вовсе не тем, что могла бы подразумевать. Она ничем не могла помочь моему горю и изменить то, что уже случилось.

Однако должна была существовать какая-то причина для ее появления, даже если в итоге она заключалась бы в том, что один из моих родителей был не вполне психически здоров. Наличие записки что-то означало, и я понял, что мне необходимо знать — что именно.

* * *

Я обыскал гараж, а затем мастерскую отца в подвале. У меня было такое чувство, словно я должен найти нечто конкретное, но не знал что и просто искал наугад. Дрели, заточные станки, прочие инструменты непонятного назначения. Гвозди и шурупы разнообразных размеров, аккуратно рассортированные. Многочисленные куски дерева, ставшие бесполезными после его смерти. Ничто не казалось находящимся явно не на месте, все было разложено тщательно и со старанием, как и следовало ожидать. Если внешний порядок можно считать признаком умственного здоровья — мой отец был таким же, как всегда.

Вернувшись в дом, я обследовал первый этаж. Кухня и подсобное помещение, гостиная, кабинет отца, столовая и часть террасы, которую когда-то застеклили, превратив в веранду. Здесь я искал более внимательно, заглядывая под каждую подушку, под ковры, за каждый предмет мебели. Я посмотрел в ящиках шкафа, под телевизором, но не нашел ничего, кроме аппаратуры и пары DVD-дисков. Я вытащил все из буфета в кухне, заглянул в духовку и кладовую. Я перетряхнул каждую книгу, какую мне удалось найти, как на книжных полках в коридоре, так и среди пачек макарон, где они лежали по странной привычке моей матери. Книг было множество, и времени потребовалось немало. Особенно в кабинете отца, куда я отправился в первую очередь. Я перерыл ящики его стола, все полки, заглянул в каждую папку в дубовом комоде. Я даже включил его компьютер и бегло проглядел несколько файлов, хотя это казалось мне непрошеным вторжением. Мне бы не понравилось, если бы кто-то, кто по-настоящему меня любил, просматривал содержимое моего ноутбука. Меня бы тогда, вероятно, достали даже из-под земли и сожгли бы живьем. Вскоре стало ясно, что для того, чтобы прочитать всю информацию в машине, потребуется слишком много времени и что, скорее всего, там не окажется ничего, кроме счетов и рабочей переписки. Я оставил машину включенной, с мыслью вернуться к ней, если ничего другого не обнаружится, но мой отец не был любителем компьютеров. Вряд ли бы он поместил еще одно сообщение в таком месте, которое не мог бы сам потрогать руками.

Вскоре я начал чувствовать усталость — не от физических усилий, которые были минимальны, но от эмоционального напряжения. Тщательное исследование жизни моих родителей вызвало у меня еще более яркие воспоминания, особенно о совершенно банальных вещах.

Вставленная в рамку копия контракта на первый дом, проданный «Движимостью», увенчанная логотипом, который, как я теперь понял, был нарисован от руки — вероятно, матерью. Альбом с рецептами для детского питания, включая лазанью, запах которой я вновь почувствовал, едва прочитав список ингредиентов.

Решив немного передохнуть, я провел пятнадцать минут в кухне с бутылкой минеральной воды, которую нашел в холодильнике. Я еще раз попытался поставить себя на их место, подумать, что могло бы стать очевидным следующим шагом. Предполагая, что они оставили записку в кресле, чтобы привлечь мое внимание, имело смысл точно так же предположить, что и следующая записка или намек окажутся в некоем достаточно заметном для меня месте. Я даже представить не мог, где именно. Я перевернул все вверх дном — но ничего не нашел.

Поиски на втором этаже точно так же закончились неудачей. Я заглянул под кровать в их комнате, обыскал ящики всех шкафов. Глубоко вздохнув, начал перебирать содержимое гардероба, обращая особое внимание на те предметы, которые были мне знакомы, — старые куртки отца, поношенные сумочки матери. Я нашел несколько мелочей — чеки из магазинов, корешки билетов, горсть мелочи, — но ничего такого, что могло хоть что-то значить. На какое-то время я задержался над коллекцией старых галстуков, аккуратно сложенных у задней стенки отцовской половины шкафа. Большую часть из них я никогда прежде не видел.

Я даже обследовал чердак, забравшись туда через небольшой люк в потолке коридора на втором этаже. Отец в свое время провел туда освещение, но не более того. На чердаке не оказалось ничего, кроме пыли и двух пустых чемоданов.