Сергей Плеханов - Приключения-85

• Название: Приключения-85
• Автор: Сергей Плеханов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1985

Традиционный сборник остросюжетных повестей советских писателей рассказывает о торжестве добра, справедливости, мужества, о преданности своей Родине, о чести, благородстве, о том, что зло, предательство, корысть неминуемо наказуемы.

---

— Ну нет! — Золотов опять хохотнул. — Вы уж меня совсем примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть… Каждая икринка — осетр! Сколько я съел за вечер икринок? Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров! Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами! Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких… Царь-рыба!

А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царей-рыб? Вот здесь! — Он похлопал себя по отвисающему животу. — Вот когда ощущаешь себя венцом природы!

Он перевернул бутылку над бокалом вверх дном, выливая остатки. Шампанское наполнило бокал и побежало через край, заливая скатерть. Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь… Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.

Я высвободил руку и кивнул Марочниковой.

— Благодарю вас, мне пора.

Она слабо кивнула в ответ, не сводя с Золотова взгляда, в котором отчетливо читалась откровенная брезгливость. Очевидно, он даже через свою толстую шкуру почувствовал этот взгляд.

Когда я вернулся к своему столику, ребята допивали кофе.

— Ну ты даешь! — встретил меня Таганцев. — Как же ты такую девушку приманил?

Мы расплатились и прошли к выходу, на улице попрощались, ребята повернули налево, а я — направо.

Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да впереди, на ярко освещенной площадке перед памятником, сидела одинокая девушка. Это оказалась Марочникова.

— Почему вы не идете домой?

— Да так как-то… Засиделась, задумалась… — В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что карандашные контуры ее глаз чуть-чуть расплылись. Плакала?

— О чем же, если не секрет?

— О жизни. У каждого своя жизнь, и каждый сам ее устраивает. Так ведь считается? — В голосе чувствовалась горечь.

Точно, плакала.

— Считается-то так, но бывает и по-другому. И вообще, пустынный сквер в вечернее время не лучшее место для подобных размышлений.

— Сейчас пойду. — Она встала и, зябко поежившись, обхватила плечи руками. — Вы не можете меня проводить?

— Увы, нет. Танца вполне достаточно.

— Достаточно? Для чего?

— Для выговора.

— Но почему? — Марочникова снова опустилась на скамейку. — Что в этом плохого?

— Потому что внеслужебные контакты с лицами, проходящими по делу, являются грубым нарушением следственной этики.

— Вот оно как… А посидеть со мной вы можете?

Я замялся, но потом сел, стараясь держаться от нее как можно дальше.

Ситуация складывалась нелепая. Выйдя из ресторана в центре родного района, я сижу на скамейке с хорошенькой девушкой, с которой очень мило танцевал сорок минут назад и которая является свидетельницей по расследуемому делу. Готовый компрометирующий материал. Информация к размышлению о моральном облике следователя Корнилова.

Но, с другой стороны, сейчас она может сказать гораздо больше того, что сказала на допросе. Доказательством не зафиксированные в протоколе слова не станут, но ориентиром на пути к истине — вполне.

— Знаете, так бывает скверно на душе, а когда остаешься одна, то еще хуже… С вами я почему-то чувствую себя свободно, как с хорошим знакомым, и мне кажется, могу говорить о чем угодно…

— Да, я исповедник в силу профессии, — попытался я перевести разговор в шутку. — Только вот грехов не отпускаю.

— Жалко… Сейчас никто не отпускает грехов. Что же Маринке делать?

— Как говорится, искупать вину.

— Искупать… Как она там?

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?

— Скажите, я вам нравлюсь?

— Гм… Ну…

— Я неточно выразилась, — поправилась она. — Я вообще могу кому-нибудь нравиться?

— Несомненно, и, наверное, очень многим… — Я все еще пребывал в растерянности.

— А для Золотова я только безделушка, которой можно хвастать перед другими. Ему самому безразлично, как выглядит женщина! Он так и говорит: «Мне все равно, пусть будет рожа овечья, ничего, прикроем!» Для него главное — тряпки, деньги… Если у какой-нибудь уродины двадцать платьев да все руки в кольцах, он ей будет пятки лизать и каждое слово ловить! А мне: «Знай свое место!» Я для него не человек, а лошадь, даже стихи про это написал! Он ведь еще и поэт!

— Какие стихи?

— О, там очень тонкая издевка! Мол, кто он и кто я! Если найду, дам вам почитать.

Марочникова разволновалась не на шутку, она глубоко дышала, лицо раскраснелось и приняло неожиданно злое выражение.

— А сам-то… Если бы вы знали, какое он ничтожество!

Она на секунду замолчала и устало махнула рукой.

— Ладно, не хочу сейчас об этом говорить…

— На допросе вы были настроены по-другому. И считали Золотова «нормальным парнем».

— Ну вы же меня спрашивали об убийстве… К этому он отношения не имеет. А мои впечатления и переживания к делу не пришьешь, вас же интересуют факты. И вообще, со следователем лучше не откровенничать…

— Если вы так расцениваете Золотова, то почему же продолжаете с ним… — я запнулся, подбирая слово, — дружить?

— Куда от него денешься? Он как паук — оплетает со всех сторон… — Марочникова уткнулась лицом в спинку скамейки и заплакала. Плакала она тихо, но горько и безысходно…

Эти резкие смены настроения, быстрый переход от смеха к слезам и наоборот выдавали в ней натуру нервную, со слабым типом характера, вынужденную нести в себе какой-то тяжкий груз, который не с кем разделить.

— Ну, мне пора. — Я написал номер своего телефона, протянул листок Марочниковой и встал.

Марочникова подняла голову и смахнула слезы со щек. В глазах продолжала блестеть влага, и мне показалось, что она смотрит с некоторой укоризной. Очевидно, в ее представлении совсем не так должен вести себя мужчина в подобной ситуации.

— Знаете, как мне плохо одной… — Во взгляде теплилась надежда.

Я вспомнил разговор с Лагиным, когда он предостерегал меня от поджидающих следователя искушений.

— Я не гожусь на роль утешителя.

Искушение не овладело мною, так что даже не с чем было бороться. Слишком многое стояло между нами.

Начался мелкий дождик. В асфальте отражались уличные фонари и свет фар проезжающих автомобилей. Было свежо, даже прохладно. И я не мог надышаться чистым, без ароматов, дистиллированным воздухом умытого ночного города.

ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ

На следующий день с утра я занялся текущими делами. Напечатал обвинительное заключение по делу Криницына, подшил его, заполнил карточки статотчетности и пошел к прокурору.

Белов сидел, закопавшись в бумаги, и время от времени делал какие-то пометки большой синей ручкой.

— Дело Криницына, Павел Порфирьевич, — ответил я на его вопросительный взгляд.

— Хорошо. — Белов достал листок учета дел, находящихся в производстве следователей, и поставил птичку. — А что у вас с другими делами?

— Акименко и Годенко — почти окончено.

Белов сделал еще одну пометку.

— Дело Вершиковой, конечно, тоже окончите.

— Не уверен.

И в ответ на вопросительно выгнутую бровь я выложил прокурору все свои сомнения.

— Э, Дмитрий Арсентьевич, признаться, такого от вас не ожидал, — с укоризной проговорил он, когда я закончил.

— Чего «такого»? — не понял я.

— Такого мальчишества, даже, извините, дилетантства! «Кажется, наверное, не похоже…» Да разве это следственные категории? Вы же профессионал и должны оперировать только фактами. Фактами! Ваши внутренние сомнения к делу не приобщишь и в приговоре на них не сошлешься… — Белов говорил устало и даже несколько обиженно оттого, что ему приходится повторять банальные вещи, учить меня прописным истинам, азам следственного ремесла.

— Я это хорошо понимаю, Павел Порфирьевич, и все же…

— …искусство следователя, я имею в виду хорошего следователя, невозмутимо продолжал Белов, — в том и состоит, чтобы уметь интуитивные догадки превращать в доказательства. А все эти голые сомнения… — Он махнул рукой. — Грош им цена.

Белов замолчал, выжидательно разглядывая меня.

— По делу все сделано? — спросил он, не дождавшись реакции на свой монолог.

— Практически все. Осталось получить акт судебно-медицинской экспертизы.

— Получайте и заканчивайте следствие. Ясно?

Все было ясно. Я вел себя как неопытный стажер, еще не распрощавшийся со студенческой инфантильностью, и Белов недвусмысленно указал мне на это. Обидно. И я злился на себя за то, что еще после разговора с Лагиным не отделался от своих навязчивых сомнений. Все, баста! В акте экспертизы, конечно, ничего неожиданного не будет, иначе мне бы уже позвонили. Значит, приобщаю его к делу, составляю обвинительное — и в суд. Хватит плутать в трех соснах!