Ольга Орлова - Газданов

• Название: Газданов
• Автор: Ольга Орлова
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02644-6

Это первое подробное жизнеописание Гайто Газданова - одного из самых ярких прозаиков младшей ветви белой русской эмиграции. Осетин по происхождению, рожденный в Петербурге и большую часть жизни проживший во Франции, он считал себя русским писателем. Мало кто знает, что кроме первого романа `Вечер у Клэр`, который на исходе XX века принес ему заслуженную известность среди отечественных читателей, он - автор еще восьми романов и более сорока рассказов, составивших ему славу блестящего стилиста и тонкого психолога в русском зарубежье. События, пережитые эмигрантами, - Гражданская война, отъезд в Константинополь, нищая жизнь в Париже, литературные баталии на Монпарнасе, трагедия оккупации - в судьбе и творчестве Газданова оказались высвеченными с непривычной стороны. Благодаря этому, а также новым документальным находкам и исследованиям последнего времени образ Гайто Газданова и судьба его поколения представлены на фоне развернутой картины эпохи.

---

Рейзини был старше Гайто на год. Родился он в Греции, куда отец и мать его — выходцы из России — переехали в начале 1900-х. В 1920 году Николай приехал в Париж и стал заниматься литературой.

Гайто познакомился с Рейзини в конце 1920-х — в прошлом Николай Георгиевич был колоритной фигурой на русском Монпарнасе. Тогда же он помог Газданову устроиться в одно из крупнейших издательств «Ашетт», где и сам работал редактором. Но Гайто тогда не смог приспособиться к образу жизни французского служащего и быстро уволился. Вскоре они стали вместе сотрудничать в «Числах», где Рейзини редактировал философский раздел. После «Чисел» он ударился в коммерцию, поскольку прозябать не привык, а прокормиться журналистикой было трудно. И тут власти заподозрили его в финансовых махинациях и выслали из Франции. Так еще до войны Николай Рейзини оказался в Америке.

Гайто не очень интересовало, действительно ли Николай допустил какие-то финансовые нарушения в коммерческих делах, ибо он больше доверял своему личному опыту. Рейзини он знал давно, верил в его честность и потому легко принял его приглашение посетить Нью-Йорк.

Первые впечатления от этого города сохранили его записи «Из блокнота»:

«Жаркие сумерки в Нью-Йорке — та душная, влажная жара нью-йоркского лета, которую так трудно выносить.

Иду по Bowery. На мостовой, возле тротуара, лежит человек в лохмотьях. Труп? Пьяница?

Подходит высокий пожилой человек с окурком во рту и просит огня: — Можете себе представить, забыл спички дома. — И, прикурив, начинает хохотать, как сумасшедший. — Вы только подумайте, я никогда ничего не забываю, все это знаю, и вдруг я забыл спички дома. — И удаляется, продолжая хохотать…

Иду дальше — мрачный дом, гостиница. На гостинице надпись "Только для мужчин". Каких мужчин? Таких, как тот, который ничего не забывает?

Или таких, которые все забывали?

Еще дальше — кабаре. "Bowery — Folies". У стойки на высоких табуретах сидят молчаливые, неподвижные люди. А на эстраде старые женщины с перьями танцуют канкан, подымая неверными движениями синие ноги с чудовищно надутыми синими жилами. Глаза у них усталые, на морщинистых лицах и шеях блестит пот…»

Глядя в серые воды Гудзонского залива, Газданов вспомнил, как почти тридцать лет назад смотрел он в воду с набе­режной Сены, и как нелегко давалась ему любовь к Парижу, как медленно и мучительно постигал он город, как долго он не мог ощутить его родным. И вот теперь он понимал, что на похожее душевное усилие у него уже нет ни желания, ни энергии, — Нью-Йорк он не сможет полюбить никогда. Да и обстановка в издательстве ему не понравилась. Он поторопился покинуть Америку, навсегда сохранив о ней самое неприятное впечатление. «Кто же едет в Америку, если есть возможность этого не делать?» — заметит он позже в одном из писем редактору журнала «Грани» Леониду Ржевскому.

Сам Ржевский, талантливый прозаик и критик, умудрялся работать в Швеции, Германии и преподавать при этом в университетах США. В Америку он собирался уехать насовсем. Но Газданова такие перспективы не манили.

Спустя год по возвращении из Нью-Йорка Газданов получил реальную возможность не ехать в Америку — «американская» зарплата нашла его в Европе. Правда, у него уже не было возможности остаться в Париже.

2

«У меня есть пьеса, — вспоминал Игорь Померанцев об истории радио "Свобода", — которую я люблю до сих пор — "Любовь на коротких волнах". Эту пьесу невозможно опубликовать, она построена и сделана на архивных материалах, там есть шорохи парижской студии, там есть насморочный голос Газданова. Пленка способна запечатлеть парижскую погоду, парижский дождь, и все это исчезло бы на бумаге».

Действительно, работа на радио, подобно работе в театре, плохо поддается описанию; воссоздаваема она лишь отчасти. И так же, как ни одна запись спектакля не в силах донести стук сердец и атмосферу в зрительном зале, так же ни одна пленка не в состоянии передать тот отклик, который вызвали слова, прозвучавшие 1 марта 1953 года в эфире новой радиостанции:

«Слушайте, слушайте! Сегодня начинает свои передачи новая радиостанция "Освобождение"!

Соотечественники! С давних пор советская власть скрывает от вас самый факт существования эмиграции. И вот мы хотим, чтобы вы знали, что, живя за границей в условиях свободы, мы не забыли о своем долге перед родиной. Все мы — русские, как и другие народы Советского Союза, не намерены прекращать борьбу до полного уничтожения коммунистической диктатуры».

По отчетам руководителей идеологического отдела ЦК КПСС 1950-х годов, у КГБ не было технических возможностей точно подсчитать количество слушателей западных радиостанций, вещающих на русском языке. Сколько людей услышали тот весенний призыв, раздавшийся накануне смерти Сталина и предвещавший начало новой эпохи, не знал никто: ни те, кто сочинял этот текст, ни те, кто его глушил. Но, как признавали сами же коммунистические аппаратчики, уже к концу 1950-х годов прослушивание носило настолько массовый характер, что в провинциях Закавказья и Средней Азии можно было встретить города, где люди собирались целыми кофейнями и чайханами на вечерние передачи с Запада. О том, что финансирование этих радиостанций, как и издательств, публикующих «специальную» литературу на русском, было заложено отдельной строкой в бюджете США, как и о том, что курировало их деятельность ЦРУ, знали все: и те, кто вещал, и те, кто слушал. Однако это нисколько не меняло сути дела: в СССР сразу нашлись люди, желавшие слышать комментарии событий, пусть со звуковыми помехами, но отличные от официальных сообщений ТАСС, а в Европе всегда были люди, готовые подобные комментарии представить. Впервые их собрали в Мюнхене в 1952 году.

Собирали по всей Европе, собирали «технишенс» — людей, которые могут что-то делать руками и выполнять техническую работу, связанную с вещанием; собирали «райтерс» — грамотных пишущих людей, которые могут писать короткие новостные репортажи и сценарии тематических передач на самые широкие темы; собирали дикторов — обладателей убедительных, поставленных голосов, хорошей дикции, владеющих навыками декламации. Таким образом, персонал радиостанции представлял собой полный калейдоскоп послевоенной эмиграции: дворянская аристократия, бывшие казачьи атаманы в галифе, бывшие советские военнопленные и, конечно, старая литературная эмиграция. Такой пестрый состав продолжал работать на «Свободе» до середины семидесятых.

«Первым человеком, которого я встретил у подъезда в день моего появления на радио "Свобода" 1 мая 1964 года, – вспоминал корреспондент Семен Мирский, — был дядька, неверным шагом выходивший из здания. А я-то думал, что в этом бастионе антисоветчины международный праздник трудящихся не отмечается. Это была ошибка, одна из многих. Прошло какое-то время, и я узнал, что на "Свободе" работают люди самые разные: утонченные и не очень, бывшие власовцы, евреи и антисемиты. Короче я понял, что отъезд из СССР за рубеж не означал окончательного прощания с родиной, ибо на "Свободе" было все и да­же чуточку больше. Были и американские начальники, которых, разумеется, принято было ругать, но которые худо-бедно понимали, как нами надо руководить».

А начиналось все так: политический советник радио «Освобождение» Борис Шуб сначала отправился в Париж, где обратился с предложением о сотрудничестве к критику Владимиру Вейдле. Через некоторое время Вейдле был назначен директором тематических программ и представил руководству «Освобождения» Гайто Газданова.

Принимая любое жизненно важное решение, Гайто всегда думал о том, будет ли его деятельность полезной и в какой компании он окажется. Поэтому, соглашаясь работать на «Освобождении» («Свободой» радиостанция будет названа позже — в 1959 году), Газданов твердо знал, что уйдет в тот самый момент, когда его заставят говорить неправду, или то, что противоречит его убеждениям. А компания… Компания оказалась весьма достойной, и это был несомненный плюс.

В первые же годы сотрудничать с новым радио согласились Борис Зайцев, Игорь Чиннов, Георгий Адамович, Александр Перфильев, Александр Бахрах. Из Лондона приехал сын философа-интуитивиста Виктор Франк, за ним — князь Валериан Оболенский, который позднее возглавит нью-йоркское бюро. Газданов заключил контракт одним из первых — 7 января 1953 года и участвовал в подготовке главных новостей. С 28 февраля уже звучали первые позывные, а 1 марта в шесть утра «Освобождение» начало постоянную дневную работу.

И тем не менее согласие служить на новом радио было для Газданова непростым решением. И одной из причин было то, что служба на «Свободе» вольно или невольно означала участие в расколе, который произошел среди русской эмиграции по окончании войны. После победы СССР над Германией в Европе были чрезвычайно сильны просоветские настроения. Тысячи эмигрантов принимали советское гражданство, шли на службу в российские структуры и возвращались на родину, что, в свою очередь, вызывало гнев и возмущение тех, кто сохранял антибольшевистский настрой. Газданов относился к последним, однако принимать участие во взаимной распре не хотел, придерживаясь общих принципов демократии и человеческой порядочности.