Ольга Орлова - Газданов

• Название: Газданов
• Автор: Ольга Орлова
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02644-6

Это первое подробное жизнеописание Гайто Газданова - одного из самых ярких прозаиков младшей ветви белой русской эмиграции. Осетин по происхождению, рожденный в Петербурге и большую часть жизни проживший во Франции, он считал себя русским писателем. Мало кто знает, что кроме первого романа `Вечер у Клэр`, который на исходе XX века принес ему заслуженную известность среди отечественных читателей, он - автор еще восьми романов и более сорока рассказов, составивших ему славу блестящего стилиста и тонкого психолога в русском зарубежье. События, пережитые эмигрантами, - Гражданская война, отъезд в Константинополь, нищая жизнь в Париже, литературные баталии на Монпарнасе, трагедия оккупации - в судьбе и творчестве Газданова оказались высвеченными с непривычной стороны. Благодаря этому, а также новым документальным находкам и исследованиям последнего времени образ Гайто Газданова и судьба его поколения представлены на фоне развернутой картины эпохи.

---

Бессменным секретарем парижского Союза был Владимир Феофилович Зеелер. О нем ходила слава предупредительного и внимательного человека. Газданов, как и большинство тех, кому приходилось получать пособия и ссуды от Союза, никогда не забывал о заботе Зеелера по отношению к молодым писателям. Владимир Феофилович был прекрасно осведомлен о материальном положении каждого члена Союза и знал, что писательским трудом практически никто себе на жизнь не зарабатывал. Гонорары русских изданий были слишком малы и нерегулярны, а французы не жаловали русских писателей своим вниманием. А если и обращали внимание, то только на тех, чья литературная репутация уже давно состоялась.

Критик и публицист Шарль Ледрэ, испытывая искренний интерес к русской эмиграции, издал в 1935 году книгу «Три русских романиста — Бунин, Куприн и Алданов». Потом он считал, что к ним надо еще присоединить и Ивана Шмелева. Однако молодые оставались вне поля его зрения. А знаменитый парижский литератор Дени Рош, всерьез интересовавшийся русской культурой и немало поездивший по России, вообще отдавал предпочтение классике и старался побольше переводить Чехова и Тургенева.

Постоянным молчанием обходили эмигрантскую литературу и французские книгоиздатели. Так, известное французское издательство Галлимара, в ту пору игравшее роль своеобразного окна на французский книжный рынок, напечатало до 1940 года только троих русских авторов — Алексея Ремизова, Евгения Замятина и Владимира Набокова. После Нобелевской премии они обратили внимание и на Ивана Бунина. Других русских литераторов они знать не хотели. И нашим «монпарно» оставалось смотреть только в сторону эмигрантских изданий.

В 1927 году, отвечая на запрос одного депутата от либералов, министр внутренних дел Франции сообщил, что в Париже выходит 21 издание на русском языке. Цифра сама по себе показалась депутатам внушительной. Среди издательств были названы «Вол», «Возрождение», YMCA-Press, Поволоцкий, Парижская франко-русская печать, «Русская земля», «Родник», «Родина». Однако в отчете министра не было сведений о долговечности и масштабности русскоязычных проектов, и потому благодушная картина, успокоившая депутатов, не имела отношения к реальности. В 1920—1930-е годы издательства, журналы, газеты вырастали как грибы, но и жизнь они имели короткую, грибную. Многие из них закрывались, едва успев напечатать несколько громких авторов, и потому не успевали оказать существенное влияние на литературный процесс в эмиграции. Одним из исключений стало известное нам издательство Поволоцкого. В конце 1920-х и начале 1930-х директор этого издательства благоволил к младоэмигрантам и помимо Гайто Газданова напечатал Владимира Набокова, Ирину Одоевцеву, Вадима Андреева, Ивана Лукаша. Но такого рода удача улыбалась молодым не часто.

Не лучше обстояло дело и с периодической печатью, лишь изредка попадались незнакомые имена на страницах литературных разделов «Возрождения», «Дней», «Современных записок».

В 1928 году по инициативе Георгия Адамовича журнал «Звено» организовал для начинающих литераторов конкурс с целью публикации. В журнале был очень приличный литературный отдел, в котором сотрудничали Владимир Вейдле, Константин Мочульский. Гайто послал туда свои рассказы, но публикации не дождался, о чем даже пожалеть не успел — в том же году журнал закрылся.

Еще короче оказалась жизнь «Верст», которые прожили с 1926 по 1928 год, успев выпустить всего три номера, несмотря на представительный состав: главным редактором был Святополк-Мирский, он пригласил в журнал Ремизова, Цветаеву, Шестова. Несмотря на продекларированное стремление собрать лучшие достижения в эмигрантской советской литературе, в журнале первостепенное внимание уделяли столпам философии и сразу стали печатать Николая Бердяева, Льва Карсавина, Василия Розанова, Николая Федорова, а до молодежи дело опять не дошло. Очевидно, что ей нужен был свой печатный орган. И вот в то время, когда «Воля России» в Праге доживала свои последние дни, Париж облетела радостная весть — выпустили «Числа»!

2

И внешне и по содержанию журнал «Числа» был непохож на другие зарубежные издания. До сих пор его номера, большинство из которых можно найти в библиотеках России и Франции, вместе с запахом хорошей полиграфии хранят тепло и любовь, с которыми работали сотрудники над каждым новым выпуском. Красочные репродукции с любовью проложены тонким белым пергаментом. От хорошей бумаги, красивых шрифтов, широких полей веяло забытым благополучием, Петербургом и роскошью дореволюционного литературно-художественного журнала «Аполлон». За столь изысканный облик недоброжелатели сразу обвинили «Числа» в снобизме.

Однако яркая претенциозная внешность была не единственной особенностью, которая сразу определила значительность «Чисел» в эмигрантской литературе. На тот момент «Числа» были чуть ли не единственным изданием, публично заявившим о своей аполитичности.

«У бездомных, лишенных веры отцов или поколебленных в этой вере, у всех, кто не хочет принять современной жизни такой, как она дается извне, — обостряется желание знать самое простое и главное: цель жизни, смысл смерти. "Числам" хотелось бы говорить главным образом об этом. "Числа" должны, конечно, иметь ясное, недвусмысленное и твердое отношение к тому, что происходит в Советской России. Наша связь с эмиграцией не только в том, что сами мы эмигранты, эта связь — в разделении нами всех ее задач, но в сборнике не будет места политике, чтобы вопросы сегодняшней минуты не заслоняли других вопросов, менее актуальных, но не менее значительных».

Таков был главный пафос манифеста, опубликованного в первом номере 1930 года. Это заявление также вызвало откровенную неприязнь со стороны политически активной общественности, большинство из которой принадлежало, разумеется, к старшему поколению эмиграции. Этому вопросу был даже посвящен один из литературных вечеров, которые проводили «Числа» после выхода каждого номера.

Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский, поначалу явно благоволившие к журналу, убеждали редакцию изменить главную линию, однако главный редактор Николай Оцуп вежливо, но твердо продолжал настаивать на заявленной позиции. Его горячо поддерживала молодежь, благодаря чему «Числа» до последних дней сохраняли последовательность в этом отношении: за исключением публикации одной интереснейшей статьи Семена Франка «По ту сторону правого и левого», журнал всегда воздерживался от текущей политики.

Другой очевидной выигрышной особенностью «Чисел» являлся их интерес к несловесным видам искусства — к живописи, скульптуре, музыке и танцу, и даже спорту. Статьи о музыке Артура Лурье, Николая Набокова, Раевского, статьи о балете, написанные Сергеем Лифарем, подробные публикации о живописи — все это составляло отличительную черту «Чисел». В первом же номере выходит блестящая статья Бориса Поплавского «Молодая русская живопись в Париже», где он рассказывает о своих друзьях — молодых живописцах Дмитрии Ланском, Абраме Минчине, Терешковиче, Блюме. Через несколько страниц Поплавский с не меньшим вдохновением, правда уже под псевдонимом Аполлон Безобразов, пишет о боксе, пытаясь показать специфику его эстетики.

Читающая публика была очарована, заинтригована и раздражена. Во всех этих «странностях» сразу улавливалось откровенное стремление вписаться в современный культурный процесс на Западе, ибо язык оставался в этом процессе последним и непреодолимым барьером. Когда же речь заходила о красках, движениях, нотах и даже кулаках, национальные границы стирались и появлялось ощущение свежести, широты и новизны, которого так не хватало в спертом воздухе замкнутого эмигрантского мира. В отличие от «Верст», «Числа» на деле стремились собрать все лучшее, что родилось в эмиграции за последние годы. Но сделать это можно было только в том случае, если русские авторы и живописцы будут представлены на фоне тех имен, которые уже прочно утвердились на общеевропейском Олимпе, поэтому рядом с репродукциями Минчина, Блюма, театральными костюмами Гончаровой, скульптурами Лифшица были представлены картины Делакруа, Шагала, Вламинка, кадры из русских и американских фильмов.

Впрочем, литературный отдел тоже не желал ограничи ваться только русскими фамилиями. У «Чисел» не б ыло тем, табуированных временем или пространством. Печатались статьи Марины Цветаевой о Гёте, Георгия Федотова о Вергилии. Имена Джойса и Пруста не сходили с красочных страниц журнала. О них писали Сергей Шаршун, Юрий Фельзен, Борис Поплавский как о явлениях мировой культуры, таких же привычных и органичных, как Толстой и Достоевский.

«Что касается литературы, то кажется нам, что Джойс прожигает решительно все, даже Пруст перед ним кажется схематическим и искусственным, хотя, конечно, "Записок из подполья", "Бесов", "Смерти Ивана Ильича” и нескольких других книг не касается это опустошение. Но опустошение это несомненно огромно, ибо легко приложимы к Леопольду Блюму, крещеному еврею, сборщику объявлений слова Франциска Ассизского на смертном одре: "я знаю Иисуса Христа бедного и распятого, что нужды мне до книг"».