Борис Тихомолов - Романтика неба

• Название: Романтика неба
• Автор: Борис Тихомолов
• Издательство: Издательство литературы и искусства
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

В повестях, объединенных общим названием «Романтика неба» и во многом автобиографичных, летчик Герой Советского Союза Борис Ермилович Тихомолов рассказывает о том, как он шел от детской мечты к покорению неба. Написанная пером опытного и непосредственного участника событий, трилогия впервые в нашей литературе освещает боевой путь прославленной авиации дальнего действия.

Книга с сайта «Военная литература», также известного как Милитера.

---

— Виски!

Бармен проворно достал бутылку, вытер ее салфеткой, откупорил. Поставил рюмочки, хрупкие, маленькие, как наперсточки — десять штук. Разлил.

Майор широко улыбнулся, сделал рукой приглашающий жест:

— Плииз! — и взял рюмочку за тоненькую ножку. Поднимаем рюмки в полной тишине. Майор из вежливости ждет, что скажу я — старший в нашей группе. А может быть, он хитрит, зная, что именно я скажу? А мне только этого и надо! Хитри, хитри, майор, у меня свой план!

Оглядываю американцев, поднимаю рюмку над головой:

— За дружбу!

— О-о-о!..

Понято без переводчиков. Чувствую, что попал в самое-самое!

— За здоровье президента Рузвельта!

— О-о-о…

Тоже понято без переводчика.

Выпили. Поставили рюмки. Пауза. Теперь моя очередь угощать. Американцы смотрят на нас с интересом. Держу невозмутимый вид. Поворачиваюсь к бармену и показываю пальцем на самую пузатую бутылку. Бармен забирается на лесенку. Бутылка у меня в руках. Смотрю, тычу пальцем на обозначение крепости — 12 градусов. Презрительно морщусь:

— Нет. Слаба. Не пойдет! — И к бармену: — А ну-ка вон ту!

Вторая чуть покрепче — 16 градусов. Бракую и эту.

— Нет, не пойдет!

И третья, и четвертая. Я разочарован, огорчен. А ребята уже догадываются, что я задумал, тоже разочаровываются и тоже огорчаются.

— Разве это крепость?! Ерунда какая-то!

Тогда я говорю:

— Ваня!

Романов вытягивается передо мной в струнку:

— Слушаюсь, товарищ командир!

— Давай!

Иван энергичным движением ударяет себя ладонью по бедру и, рисуясь, медленно опускает два пальца в карман. Американцы изумлены. Искренне. Они даже пригнулись, стараясь угадать, что же это такое собираются учудить загадочные русские?

А Ваня тем временем вытягивает флягу. Вот появилась металлическая пробка-крышечка, потом горлышко, затем рифленый корпус с надписью. Английские буквы ползут одна за другой: «Ди… сти… ллед…»

Американцы грохнули дружным смехом:

— Дистиллед ватер?!

— О-хо-хо-хо-хо!

— А-ха-ха-ха-ха!

По-прежнему выдерживая невозмутимый вид, показываю бармену:

— Рюмки!

Тот в недоумении: рюмки стоят, чего же надо? Показываю пальцами:

— Такие!

Бармен ставит покрупнее. Но я куражусь.

— Нет, вон те!

Американцы, все еще смеясь, с неподдельным интересом смотрят, что же будет дальше. Говорю Романову:

— Ваня, разливай!

Тот разливает, а я сквозь зубы:

— Ребята, не подкачайте — пить как воду!

Сзади шепот:

— Понято!

Романов наполнил рюмки, жестом приказал бармену откупорить бутылки лимонада.

Поднимаю рюмку, киваю головой американцам:

— Плииз!

Все подняли. Все держат. Все ждут. Майор растерян: предлагать или не предлагать тост за Сталина, ведь в рюмках же вода!

Я поощрительно смотрю ему в глаза:

«Ну же! Ну! Смелее! Вы про нас тоже так же думали, что русские — вода. Что Гитлер хлопнет нас, как мух. Все принимали нашу доброту за слабость. Вы — тоже. Роковая ошибка! Давай, майор, давай!»

Майор решился. Что-то сказал по-английски, заключив свою фразу словом «Сталин». Его друзья закивали:

— Сталин! Сталин!

Подняли рюмки, но не пьют, выжидательно смотрят на нас.

Я сказал:

— Пошли, ребята!

Пригубил и, глядя на майора, принялся тянуть неразведенный спирт, как воду. И с каждым моим глотком лица у американцев меняли настороженность на обычную беспечность.

«А ведь это и в самом деле вода! — наверное, думалось им. — Что за странный народ эти русские!»

Я допил рюмку, поставил, взял стакан с лимонадом, чуть-чуть запил и поощрительно кивнул американцам:

— Плииз!

Майор совсем повеселел. Будет что порассказать своим друзьям, как они пили за здоровье маршала Сталина… дистиллированную воду! Ха-ха! И смело опрокинул рюмку, за ним его друзья.

— О'кэй!

Это выкрикнул кто-то из наших ребят, глядя, как майор, задохнувшись, так и остался с открытым ртом, как полезли глаза из орбит и брызнули слезы. Общие ахи, дружные охи. Майор, согнувшись пополам, и кашлял, и смеялся. Я хлопнул его ладонью по спине:

— О'кэй?!

— О'кэй! — прокашлял майор, выпрямляясь и вытирая слезы. — О'кэй!

Майор был не лишен юмора. Или, быть может, он понял скрытый смысл этого «русского тоста»?

Мы пожелали американцам успехов в открытии второго фронта, распрощались и ушли.

На обед мы, конечно, опоздали, столовая закрыта, это факт. Там строго. Что же делать? Есть-то хочется!

И тут наш взгляд упал на две стойки с белыми стеклянными шарами. На шарах по-английски надпись: «Бар», и вниз, под двухэтажный дом из красного туфа — ступеньки в подвальное помещение, откуда лились приглушенные звуки джаза.

Вообще-то я не любитель ресторанов: у меня к ним предубеждение. Слишком дорогое удовольствие, если идешь за свои «кровные». Ну, а если за «бешеные» — тогда другое дело! Но у меня никогда «бешеных» денег не водилось. Профессия не та! Не тот характер.

Мы переглянулись. Чуть-чуть поколебались (хватит ли наших туманов?), однако есть-то надо!

— Ладно, ребята, пошли!

Спустились в небольшой вестибюль. Направо — вешалка и негр-швейцар в золотых галунах. Налево — за широкими бархатными портьерами — вход в ресторан. Джаз-оркестр играет какое-то танго. Красиво играет, хорошо.

Швейцар с широкой радостной улыбкой принял наши фуражки, что-то быстро заговорил, пробежал вперед, раздвинул портьеры:

— Плииз!

Мы вошли. Танго оборвалось. Оркестранты, сидящие слева на подмостках, вытянув шеи, с нескрываемым интересом уставились на нас. Я кивком головы поздоровался с ними. В ответ засияли улыбки.

Дирижер, словно собираясь взлететь, взмахнул руками, и трубы, флейты, саксофоны грянули «Катюшу»!

— Здорово! Вот это да! — отметил Белоус. Небольшой зал на десять-двенадцать столов, высокая длинная стойка с батареей бутылок и рюмок, человек десять посетителей, в основном американские военные.

Среднего роста, седой, но подвижный бармен с черными проникновенными глазами влетел в зал, блеснув перстнями, приложил в почтительном поклоне руки к груди:

— О-о-о! Ита нам ба-алшая честь! Прахадите, пажалста, гаспада афицер! Пажалста!

Сам придвинул недостающий стул, усадил. И уже стоит официант — сама готовность! Большущие глаза, лохматые ресницы. Продувная бестия!

Бармен спросил:

— Что прикажете? — И посыпал разными мудреными названиями.

У меня похолодело под ложечкой: «Хватит ли наших денежек?»

Остановились на каком-то труднопроизносимом супе и рыбе в соусе. Пить? Нет, пить не будем.

Бармен понимающе кивнул. Да-да, конечно, русские — это такие странные люди!

Музыка ласкала слух. Звучали наши родные мотивы: Дунаевский, Шостакович, Соловьев-Седой, Чайковский.

Подали суп с мудреным названием. Это был крепкий бульон с разбитым в тарелку сырым яйцом, белок которого сваривался на наших глазах.

Романов поморщился:

— Борща бы.

Хлеба — кот наплакал: несколько тоненьких ломтиков.

Шепотом говорю:

— Ребята, на хлеб не наваливайтесь, чтобы досталось всем, а добавки просить неприлично.

— Понима-а-ем, заграни-ица, — вздохнул Белоус.

Бульон оказался вкусным и сытным. Мы доканчивали каждый свою порцию, когда к нам подошел американский офицер. Щелкнул каблуками, мотнул головой в почтительном поклоне, что-то спросил.

Мы непонимающе переглянулись. Военный улыбнулся и обратился к бармену.

— О-о-о! — сказал бармен, выходя из-за стойки. — Американский офицер просит у вас разрешений играть танго-о. Он хочет танцевать со свой подруга.

— Танго-о-о?! — удивился я. — Так пусть обращается к оркестру!

— О-о-о, нэт! — сказал бармен. — Оркестр в вашу честь играйт только советска мюзика. Все остальной — с ваш разрешений.

Я бросил взгляд на капельмейстера. Он выжидательно смотрел в нашу сторону.

— О'кэй! — сказал я и утвердительно кивнул головой.

Нам было неловко. Если бы не этот офицер, мы так бы и не знали, какой чести были удостоены. А погордиться лишний раз за родину, ей-ей, было не грех!

…Хотя все то, что говорилось в зале совещания Большей тройки, было для нас неведомо, мы не могли не ощупать связи с происходящим. Второй фронт — вот что было основой основ переговоров! Сталин один против двоих. Удается ли ему убедить своих оппонентов прекратить дальнейшее оттягивание с открытием второго фронта? Привезем ли мы домой на родину радостную весть?

И уже не радовала нас заграница, и раздражало воркование голубей, и не трогал шелест листвы на платанах. Хотелось домой. Пусть там пурга, мороз, скрипучий снег под ногами. Пусть. Но это родина, которая зовет!

И словно согласуясь с нашим настроением, в вечер под второе декабря вдруг похолодало. Выпал снег в горах Хузистана, морозный ветер опалил на платанах листья, и они шурша закружились по асфальту улиц.

А утром второго декабря — команда:

— Готовиться к вылету!

…Широкое крыльцо с белыми колоннами, шеренги советской и американской военной охраны, фоторепортеры, кинооператоры — все взволнованно ждут появления Рузвельта.