Мария Ермакова - Зеркала

• Название: Зеркала
• Автор: Мария Ермакова
• Жанр: Фэнтези

---

Инвари потрепал его по морде и поднялся, чтобы взглянуть, не ослабели ли бинты?

— Чем ты околдовал коня? — невольно вздохнул Гэри. — Ходит за тобой, как привязанный, и смирный, словно котенок!

— Это не я его, а он меня! — улыбнулся Инвари.

— А откуда он у тебя? — Шери, любовался отсветами, пламенеющими в больших конских глазах.

— Это долгая история, — отмахнулся юноша. — Между тем, спать пора! Пойдем-ка, дружок.

Конь послушно и осторожно развернулся и, еще прихрамывая, потрусил за хозяином.

Оставшиеся у костра переглянулись.

* * *

Утро выдалось тревожным. Инвари кружил по лагерю, отыскивая следы почуянной вчера беды, но, еще спящий, лагерь был тих и спокоен. Лишь всегда рано встававшие ребятишки собирали валежник и шишки для костров.

За спиной Инвари раздавался неотвратимый перестук копыт — невзнузданный конь не отходил от хозяина ни ночью, ни днем, должно быть, опасаясь, что тот снова потеряется.

Накануне Инвари долго не мог уснуть: кожу саднило под рубашкой — рана от кинжала никак не желала заживать. К тому же еловые и оховые ветви, из которых он соорудил себе ложе под стенами лазарета, немилосердно кололись даже сквозь плащ, а навязчивая мысль о том, что он забыл что-то важное и никак не может вспомнить — что это, не выходила из головы.

Когда, наконец, он уснул, перед глазами его появились строки, написанные летописцем Пта, хронистом и провидцем Ильрийского двора. Их смысл был страшен и временами вовсе непонятен, но, похоже, экспрессия летописца намертво впечатала слова в сознание подмастерья. Даже сейчас Инвари холодила нервная дрожь, когда на ум приходило: «И смеялся Осемнадцатиликий…». Имя этого Божества не называлось вслух, прячась за многочисленными прозвищами. Дэльфы называли его «ДомИно» и это имя было ближе других к истинному, о котором ведали Мастера; люди образованные — «Осемнадцатиликим», так как считалось, что у зла 18 личин; простецы именовали «Черной собакой тьмы» или «Черным псом», или просто «Псом». Ибо в человеческом понимании нет ничего страшнее предательства существа, чья ласка и преданность оборачиваются разорванным горлом и тогда все — ложь и тлен. Черной собаки, с чьих острых клыков стекает пена безумия, чьи глаза горят в ночи, как злые звезды. И смерть находит везде, и нет спасения!

Инвари нервно оглянулся — приснится же такое! Но воздух был свеж, и даже веяло чуть-чуть смоляным ароматом охов — деревьев Силы из самого Сердца Чащи, а веселые голоса детей беспокоили утреннюю тишину. Их фигурки шныряли в папоротниках, собирая хворост, ягоды и мелкую любопытную живность. Вот рядом с ним вынырнул из зарослей крепкий румяный парнишка. Ему было жарко, рубашка была расшнурована на груди, а в руке он держал зеленое лупоглазое чудо. По тяжелому дыханию мальчика было ясно, что чудо заставило побегать за собой.

— Гляди! — восторженно сказал ребенок, демонстрируя лягуша, и Инвари, улыбаясь, протянул руку и… застыл.

Ребенок доверчиво протягивал ему находку, но не на нее упал взгляд Инвари. Холодея, он присел на корточки и крепко сжал парнишку за плечо.

— Как тебя зовут? — ласково спросил он.

— Яни, — с достоинством отвечал тот.

Инвари отогнул воротник его рубашки и увидел красную петлю сыпи, уже захлестнувшую шею мальчика.

— Давно у тебя это? — Инвари показал на сыпь.

— С утра. Мать еще не видела — опять мыться заставит! — грустно констатировал ребенок.

— Знаешь что, Яни, — излишне спокойно предложил Инвари, — давай сходим, покажем твоего лягуша Афу? Он все про них знает. Ты ведь не боишься его, нет?

— Нет, — Яни вложил руку в ладонь Инвари. — А откуда он все знает?

Рассказывая про флавинов, Инвари подвел Яни к лазарету и, не заходя внутрь, кликнул Афа. Через мгновение тот выскользнул наружу, приветливо поздоровался с ребенком, восхитился находкой. Но, кинув взгляд на Инвари, посерьезнел и отвел их в сторону — в заросли кустарника.

Мальчик взахлеб рассказывал ему, как ловил лягуша. Кивая головой, Аф покосился на Инвари и одними губами пошептал:

— Что?

Инвари осторожно отогнул воротник рубашки.

— Взгляните.

Флавин опустился на колени и пристально осмотрел сначала лягуша — Яни настаивал на этом — а затем и петлю вокруг шеи мальчика, багровеющую на глазах. И тут Инвари впервые увидел, как бледнеют флавины — полосой, словно краски сползают с лица.

Яни растерянно замолчал.

— Может быть, я ошибся? — с надеждой спросил Инвари, зная ответ.

— Нет, юноша!

Аф достал из кармана штанов горсть неведомо откуда взявшихся красивых речных камешков.

— Нравятся? — спросил он мальчишку, высоко подкидывая их в воздухе и ловя все разом одной рукой. — Сможете так?

Яни восхищенно смотрел на представление. Лягуш выполз из его руки и скакнул в траву.

— Держите, — Аф протянул камешки Яну, — потренируйтесь здесь.

Мальчик занялся новой игрушкой, а Аф отвел Инвари в сторону.

— Вы спросили — как давно?

— С сегодняшнего утра.

— Это конец, дэльф! Завтра сляжет весь лагерь.

— Надо найти всех, с кем он общался…

— Боюсь, это будет куча народу…

— Значит, надо осмотреть всех!

— И отделить агнцов от плевел? — Аф невесело усмехнулся.

— Ради блага тех и других! — кивнул Инвари. — Еще не заразившиеся могут вообще не заболеть, но отделить их необходимо!

— А есть ли такие? — словно сам себя спросил Аф. — Что ж, недаром Гроза не любит вас, Один — вы приносите дурные вести!

Инвари только вздохнул в ответ.

Флавин посмотрел на ребенка.

— Он уже в испарине. Болезнь прогрессирует. К полуночи он умрет.

Инвари стиснул зубы.

— Вы начинайте осмотр, Аф, а я пойду к Гэри — пускай дурные вести лежат целиком на мне! Что-нибудь передать ему от вас?

Флавин грустно взглянул на Инвари. Его вертикальные зрачки расширились и казались безнадежно-бездонными.

— Вы и сами знаете, что сказать, юноша…

— И все же?

— Скажите что в лагере…, - Аф запнулся, — …красная чума.

* * *

Проведя в болезненном забытьи много времени, Утери очнулся. Что-то кололо его в бок. Охнув, он перевернулся на спину, пошарил рукой по полу и наткнулся на кусочек холодного влажного металла. В кромешной тьме он поднес к глазам Троицу и попытался представить, как она выглядит воочию — крестообразный кулон из серебра, каждый конец которого, кроме нижнего, оканчивался семилистником с капелькой алмазной росы в средоточии лепестков. Солнце и полумесяц украшали само перекрестие, а на нижнем конце символа была выплавлена золотая звезда с разной длины лучами, неровно покрытая глубокими бороздками. До боли сжимая пальцами острые края кулона, Утери молча плакал от бессилия, отчаяния и страха, пока слезы на иссякли совсем. Затем, спрятав Троицу глубоко в складки одежды, он осторожно ощупал голову и лицо — кости были целы, и постарался сесть. Чьи-то руки помогли ему.

— Кто это? — прошептал он.

В темноте казалось кощунством говорить громко.

— Это я — Логир. Вот вода, давай я промою твои раны.

— Вода? — удивился Утери.

— Братья не стали пить…

Логир не сказал более ни слова, но он и так понял. Раз в день сверху спускали бадью с грязной водой, и другую — с какими-то отбросами. Воду делили как величайшую драгоценность, оставляя бо льшую часть для искалеченных и больных. Ведь раненым или пребывающим в бреду братьям воды требовалось больше. Если ее не хватало, те, кто был сильнее, отказывались от своей доли до следующей раздачи.

Логир осторожно смывал с его лица запекшуюся кровь. Вода была холодной.

— Мы все тут умрем, — тихо сказал Логир. — И перед тем пожалеем, что родились на свет.

Он был старше Утери на двадцать лет и на восемнадцать лет дольше служил Свету. Утери нащупал его руку на своем лице, сжал.

— Не говори так! И ты, и я знаем, что Свет существует. Просто здесь темно.

В смехе, прозвучавшем в ответ, Утери почудились нотки безумия. Логир отцепил его пальцы и продолжил смывать кровь.

— Ты прав, брат, СЮДА свет не проникает!

— Неправда! — Утери был слишком слаб, чтобы сердиться. — Он здесь!

Он почувствовал, как в темноте шевельнулся воздух — Логир оглядывался вокруг.

— И где же он?

Утери помолчал. Ему показалось, что он не слышит дыхания братьев! Что он один на один в темноте с человеком, которого считал другом и которого сейчас… боялся.

— Здесь темно как в гробу! — зло сказал Логир.

— В наших сердцах… — прошептал Утери.

— Что?

— Свет, он здесь, в наших сердцах…

Логир долго молчал.

— Я молюсь Ей каждую минуту, — наконец, с трудом выговорил он, — я прошу не за себя! Я прошу за тебя, за братьев, за Нотэри, за других и даже за этих черных нелюдей. Но Она молчит. И тогда другой голос говорит мне, что живым я отсюда не выйду. И никто не выйдет. Адамант сгноит нас, растягивая наши муки насколько это возможно. Нотэри слишком самонадеянно отказал ему. Это говорит голос моего разума!