Евгения Белякова - Король-Бродяга (День дурака, час шута)

• Название: Король-Бродяга (День дурака, час шута)
• Автор: Евгения Белякова
• Жанр: Фэнтези

Он оставил трон и свое королевство, чтобы стать актером. Бросил ремесло лицедея, получив в дар бессмертие от поклонника своего творчества. И сбежал на самое дно трущоб Дор-Надира, где обрел дружбу, смысл жизни и самого себя. И, снова все потеряв, обратился к магии, чтобы найти способ покончить с бессмертием… Это история Джоселиана Первого, короля Невиана, для друзей и учеников — просто Джока. История его взлетов и падений, поисков и скитаний. История, которая растянулась на сто шестьдесят лет…

---

— Подвинься. Оттяни куртку. И ты все это время ехал с дырой в боку? Где кинжал? — сыпал вопросами я, выдирая пропитанную кровью рубаху из штанов. — Он глубоко вошел? Да что я, наверняка не глубоко, иначе я с тобой бы сейчас не разговаривал. А ты — идиот, ты знаешь?

Я наклонился, рассматривая рану. Скверно было дело, скверно.

— Почему не остановил кровь, как я тебя учил? А, ну да, ты же без полной концентрации не можешь, а какая уж тут концентрация, когда во весь опор по ночной дороге… Рэд, угадай, кто из нас дубина тупоумная? Даю подсказку: это не я, не девчонка, и не Громобой.

Он заскрипел зубами. Знаю, я топтался по его самолюбию и по святой уверенности в том, что старых людей обижать нельзя, потому что они мудры, всегда правы и беззащитны. Но такой уж я — едкий и злой на язык, он мог бы и привыкнуть… Стоило ему сразу сказать мне, что Хил его пырнула…

Он молчал, уставясь на круп коняги, казалось, еще чуть — и запахнет паленой шерстью. Желваки на его скулах так и ходили — туда-сюда, туда-сюда.

— Похоже, внутренние органы не задеты.

Заживлять рану и останавливать кровь и на себе трудно, я не говорю уж о том, чтобы проделывать это с другим; но я, несмотря на то, что был почти полным профаном в целительстве, все же сумел немного подлатать его. Свел пальцами края разреза и пропустил через него толику энергии. Рана частично затянулась и стала напоминать большого темно-красного червя, вольготно расположившегося на коже. Я вытер руки о штаны и хлопнул ученика по плечу.

— До свадьбы заживет.

Рэд издал едва слышный рык, хотя только что, когда я копался у него в боку, не издал ни звука — из чего я сделал вывод, что он капельку расстроен.

— Что-то не так? Ну, не молчи, говори…

Рэд закусил губу, но вскоре потрудился сказать что-то членораздельное:

— А если она очнется и попытается убежать?

Солнце уже показалось за краем холмов, и я сделал вид, что любуюсь рассветом, хотя, признаюсь, просто размышлял над его вопросом. Дело было в том, что я понятия не имел, что буду делать. Как украсть Хил, я придумал, а вот как удержать ее рядом — нет. Проблема была и в том, что она с детства была очень недоверчивой, и в том, что я не мог сказать ей всей правды — да она и не поверила бы. Значит, придется врать. Или, другими словами — сочинять, а это звучит куда как благороднее, только вот что сказать? Проблема эта увлекла меня настолько, что я пропустил мимо ушей некоторое количество хмыканий моего ученика, и очнулся где-то на пятом 'Г-хм!'

— А? Что? То есть — я не заснул, если ты про это. А разве надо будет что-то говорить?

Он тяжко вздохнул.

— Сомневаюсь, что она будет гореть желанием учиться у вас… как я.

Брови мои поползли вверх, я даже наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо сутулившемуся из-за боли Рэду.

— Парень, ты что — ревнуешь?!

— Кто?! Я?! — он порывисто разогнулся, но тут же со стоном скорчился опять, держась за бок, и полным страдания голосом возопил: — К кому? К этой пигалице?!

— Хто это пигАлица? — послышалось сзади.

Доброе утро, девочка.

Я подумал тогда — на что я готов? Лгать, изворачиваться, льстить, воровать, и — да, да! — даже убить, если нужно будет. Чтобы она осталась со мной. Я терял ее несколько раз — мне не понравилось. Такое больше не повторится.

— Э-э-э, девочка моя, возможно, эта история покажется тебе неправдоподобной, но… — я решил бить в лоб, не тратя время на вступление, — ты с Юга, ты и сама это чувствуешь, и наверняка заметила, что не похожа на здешних жителей, и на своих… 'родителей'.

— Так они меня соврали?

— Да, деточка. Нехорошие люди.

А чем я лучше? Да ничем. Просто уверен в своей правоте и в ее… принадлежности мне.

— Откуда ты это фсе знать?

— Я был знаком с твоими настоящими родителями, — она порывисто вздохнула, и я предвосхитил ее следующий вопрос: — Они умерли, давно. Тебя украли работорговцы, отвезли на север, но там на них напали. Во время боя, судя по всему, ты получила сильный удар по голове и потеряла память. Потом, видимо, эти циркачи нашли тебя, приютили, так что не такие уж они и плохие, просто решили не травмировать ребенка. Да и детей им хотелось.

— Так… у меня никого не оставается?

Сказочка у меня получилась такая складная, что аж самому стало тошно; только вот в сказках девицы, узнав такие вести, начинают биться в истерике и требовать посещения могилы папы с мамой. Хил же только сжалась, и зябко повела плечами — но у меня сердце екнуло. Уж лучше бы она рыдала. Маленькая храбрая птичка.

Но уже через секунду я зарекся жалеть маленьких птичек. Потому что ее опущенная голова и дергающееся плечо — это были признаки раздумий. И как я мог забыть… Хил подняла на меня глаза, черные, как ночь, и тихо, но внятно сказала:

— И почему я должна ферить тебе, старик?

Я не размышлял ни минуты. Я просто запел на джамби, языке Хавира:

О, пустыня золотая, жарким зноем залитая

Даришь тем, кто умирает восхитительный мираж

Юркой змейкою сознанье покидает мирозданье,

Жизнь тебе — послушной данью не захочешь, да отдашь

Здесь что в солнце, что в ненастье медленной голодной пастью

Дюны тянутся со страстью ко всему, что может жить

Пусть проходит время мимо — тихо, неостановимо

подойдут неуловимо, чтобы влагу иссушить.

Отдохни. Мы все здесь — гости, ветер зло бросает горсти

На белеющие кости — кто ошибся, тот остыл.

Тихим шорохом песочным, жарким ветерком восточным

Шепчет нам о сладкой ночи голос демона Пустынь.

Боль и отчаянные попытки вспомнить, на ее лице, словно целиком состоящем из слез. И в то же время — ярость… злость. На память, на Судьбу. Как же она в этом похожа на меня. Я закончил петь, и по выражению ее глаз понял, что добился своего, значит, сердце в который раз правильно мне подсказало.

— Майниль джаши ах кефрраг… — повторила она. — Я не софсем понимаю, что это сначит. Слова во мне… больше похоши на сон. Это что-то о пустыне?

— О бескрайней пустыне. И о людях, потерявшихся в ней.

— Хорошо… — голосок ее все еще немного дрожал, но она явно была полна решимости выгрызть зубами из меня все, что возможно. — Я ферю насчет… моего прошлого. Но почему я должна езжать вместе с фами?

Ну, это было еще проще.

— Видишь ли, я — волшебник. Я могу… Я ХОЧУ научить тебя магии, деточка… Из тебя получится хорошая волшебница.

Возможно, если бы у нее было больше времени — выучить язык, привыкнуть к новой обстановке, почувствовать уважение и любовь к своим 'родителям', в ответ на это предложение она дала бы мне в нос, вырвалась и удрала. А так она только переспросила:

— Магии? Это как?

Я зажег над ладонью маленький язычок синего пламени, самый простейший фокус, которым баловались все до одного студенты начальных курсов в Академии. Хил восторженно присвистнула.

— Ух ты… я тоже так сумею?

— И так, и по-другому, и еще многое, удивительное и волшебное… Ну как, согласна?

— Идет! — она, по южному обычаю, плюнула на ладонь и протянула руку мне, скрепляя сделку. Я с готовностью ответил тем же. Огонек зашипел и исчез.

— Прежде чем брать ее в ученицы окончательно, ее надо хорошенько отмыть. — Пробасил с облучка Рэд. Человеку, незнакомому с северянами, могло показаться, что он язвит. Но я то знал — мой увалень искренне обеспокоен. Да к тому же, по каким-то там их северным правилам, совершать такие важные вещи, как обряд принятия в ученики, следовало чисто вымытыми, нарядно одетыми и только после трехдневного поста.

— А этьот большой и глупофастый парень — он что, Фаш слуга? — с невинным видом цокая языком, спросила Хилл. Я отметил это 'Ваш' — наши отношения перешли в разряд деловых и она отбросила фамильярности. Рэд же возмущенно засопел.

— Имей уважение, детка. Он мой ученик, и в отличие от тебя — уже давно.

Хилл мгновенно сменила выражение лица и с непосредственностью ребенка запрыгнула к Рэду на скамью. Участливо шмыгнула носом.

— Ой, прости. Я не снала. А я тебя отшень больно напорезала?

— Нет, не очень, — смягчился Рэд. — Я тебя стукнул, наверное, больнее…

— Софсем нет! Я уже и не чуфстфую ничего!

Оставив их выяснять, кто кого сильнее приложил, я со вздохом облегчения вытянулся на мешках. Над головой вежливо спорили ученики, Громобой фыркал, птички пели, и я почувствовал себя совершенно счастливым.

***

НАСТОЯЩЕЕ

ГОРЫ АГА-РААВ

Пришла. Все-таки — пришла.

Выпестованная воспитанница — выпестованная — пестик — лепесток…

Люблю играть словами. Эмоциями. Душами.

Ну что, золотая моя, мы заговорим первыми или будем разглядывать Меня, как букашку? Это ее тщательно культивируемое презрение ко мне — как панцирь, в который она прячется. Ничто и никто не может поколебать ее устоев, мыслей, представлений о мире… Разве что я, да и то, только в те моменты, когда эти изменения не разорвут ее пополам. Все-таки слишком я ее жалею — другой бы на моем месте… Например, она до сих пор верит, что впервые меня увидела четыре года назад, в столице.