А-Викинг - Долгий сон

• Название: Долгий сон
• Автор: А-Викинг
• Жанр: Эротика

Среди мутного потока отечественной эротической прозы, рассказы А-Викинг — словно струя родниковой воды. Яркие персонажи, непревзойденная острота чувств, великолепный слог писательницы дарят читателям незабываемые впечатления.

---

Да ладно уж, тут как бы с собой совладать! Ведь и вправду как к скамье идет, как ложится, как круглый зад кладет да потом под прутами взбрыкивает — тут уж нет сил, как охота за тугие бока приподнять, крепкий зад повыше вскинуть и…! Ух, упаси господи от греха окаянного!

Упрямо мотнул головой:

— И не перечить! Тута тебе не игрушечки! Под чужими полежишь — зато разговоров не станет.

Катька задавила решительное «нет» и вдруг севшим голосом спросила:

— А ты у Степана меня пороть будешь? Или меня Степан будет?

— Степан… — неохотно ответил дядька.

— А ты даже глядеть не станешь, как чужой мужик меня голышом на лавке распинает? — она и сама не поняла, что этот вопрос задавала не девчонка, а вдруг проснувшаяся женщина… Вопрос как последняя надежда, как палочка-выручалочка. Черт с ним, со Степаном — но ей нестерпимо захотелось, чтобы снова Иван, чтобы всегда только Иван…

— Вот потому и не буду… что у чужих. А ты гляди, Катеринка — там бабы к тебе ох как приглядываться будут… Бабы Степановы, жена да бабка, велели тебе не подол заголять, а совсем нагую сечь…

Ничего нового в этом нет — почти всегда секут голыми, но то, что это намеренно и особо подчеркнули, неприятно резануло по сердцу.

Катерина отвернулась, спрятала глаза под упавшей на лицо прядью волос… Но Иван почувствовал что-то новое, искрой мелькнувшее в накаленном, почти злом, обиженном воздухе между ними. Оба смолчали. Оба механически и коротко доделали мелкие дела по хозяйству. Также молча Катерина вышла к калитке, в пол-оборота посмотрела на сидевшего у крыльца Ивана, спрятанного за клубом самосадного дыма. Коротко вздохнула и пошла к чужим…

Не проронив ни словечка, кроме послушно-вежливого «здравствуйте», деревянным идолом простояла в уголке, пока юркий чернявый Степан при сборе всего семейства стегал свою Светку. Та была ровесницей Катерины, но тонкая, словно лозинка, вертлявая в отца, глупо-смешливая от непривычной ситуации — в комнате была подружка, которая не просто поглядит за поркой, но и сама потом попробует того же! Мать и бабка Светки вроде и занимались какими-то своими делами, но привычно видели все, что творилось в большой горнице. Светка в ночной сорочке вытянулась на толстой пластине скамьи, Степан снял с гвоздя крепкий ремень и возникшая словно ни откуда бабка самолично задрала подол Светкиной рубашки едва не до лопаток, оголяя спину и бедра. Светка сразу же замерла, накрепко стиснула половинки зада и резко задергалась в такт отцовским ударам. Так и отлежала все сорок ремней, звонко ойкая и добела сжимая узковатые, но сильные бедра.

Степан ухмыльнулся, показывая концом ремня на лавку:

— Давай, вторая доченька, твой черед.

Катерина шагнула к лавке, как сквозь вату услышав ворчание Светкиной матери:

— Ты еще в шубе ложись… Сымай рубашку напрочь, не в гостях, а пороть привели…

Катерина задавила обиду, и решительно стянула рубаху прямо там, где стояла. Не прикрывая руками яркой, спелой наготы, прошла через всю горницу к лавке и, словно не замечая оторопелых глаз, вежливо спросила у Степана:

— На лавку? Или на двор, на козлы дровяные? А то что ж мне… стыд не дым, глаза не выест!

Пряча глаза от жены, Степан порол Катеринку с плеча, мстительно отпечатывая на белом заду девушки налитые полосы широких рубцов. Она лежала почти без движений, только изредка судорога пробегала по красивым ногам и изгибала в талии юное тело. Она почти и не понимала, как сильно хлещет ремень, как колышутся от тяжести ударов полушария зада, только одно слово вспыхивало перед зажмуренными глазами:

— Чужие… чужие…

Не считала удары. Краем сознания только уловила, что давно уж за полсотни, когда знакомая даже на ощупь рука коснулась головы и волос:

— Ну все, Катеринка, подымайся… пошли домой…

Он вошел незваным и нежданным — теперь Степан виновато отводил глаза не от жены с тещей, а от Ивана, расширенными глазами смотрела на огромного мужика еще не отошедшая после собственной порки Светка… А Катерина, тоже не глядя на него, равнодушно накинула рубашку, натянула платье и также отрешенно пошла следом за ним, не забыв в дверях остановиться и поклониться хозяевам дома.

Не успела затвориться за ними их собственная домашняя дверь, как Иван тяжко бросил:

— Прости меня, Катеринка… Хотел, чтоб без пересудов… прости за чужую лавку… Я хотел…

— Не надо, дядюшка Иван! — она подняла на него глубокие ясные глаза. — Я все понимаю… На той неделе мне к кому идти, на чьей лавке распинаться?

— Ну перестань же, Катеринка! — скрипнул зубами Иван.

Она повернулась к нему и посмотрела снизу вверх, не доставая головой до плеча и все равно глядя как глаза в глаза.

— Хорошо… Не буду. Я всегда тебя слушалась. Только напомни, как надо слушаться!

Он понял ее… Медленно кивнул:

— Напомню…

А она сделала шаг навстречу, не стесняясь никого и ничего, закинула руки ему на шею, обвила и прижалась горячим телом к широкой груди:

— Не хочу на лавке… От чужой пока еще живот стыдом сводит… Хочу на кровати… На твоей…

Почти оттолкнула, метнулась в сени, тут же вернулась с тяжелым пуком мокрых прутьев. И металась на Ивановой кровати, бесстыдно и жадно раскидывая ноги, то снова судорогой плотно сводя ляжки, подбрасывая зад, подметая спину волной волос и хрипло, надрывно и сладко считая:

— Двадцать… двадцать пять… Еще-о-о!!! С-сымай кожу с зада-а-а!!! Со-орок…

Обмякла на семидесяти, в мягком тумане парилки очнулась, с рычанием дикой кошки повела бедрами под его руками, что втирали мазь в исполосованную наготу, нашла силы поймать эти сильные руки, завести под голодные без ласки груди и призывно вскинуть зад:

— Бери меня…

Тихо и сладко улыбнулась от мимолетной боли между ног, и снова проваливаясь в забытье, счастливо слушая несвязное бормотание своего мужчины:

— Никаких чужих, красочка моя… любовь моя… все сам… только сам… теперь всегда сам…

2003 г.

След Медведя

Автору «Будней империи» — с огромной благодарностью!

Где-то очень далеко, аж в другом углу кабинета и за тридевять земель от нее, сопел и пыхтел над горячим кофе любимый начальник. По столу в художественном беспорядке ворошились бумаги и бумажки — деловая активность должна была потрясать на дистанции в километр! Потому что Сашка была занята куда более интересным делом — вывела на экран компьютера недавно присланный друзьями рассказ Медведя и теперь, прикусив от восторга губы, наслаждалась каждой строчкой…

«Не знаю, как ее звали прежде, здесь же она получила имя Тина и успела к нему привыкнуть. Она давно смирилась со своим положением, которое, похоже, было ей совершенно не в тягость. Есть прирожденные музыканты, художники, зодчие. Тина была прирожденной рабыней, счастье и предназначение которой состояло в служении господину…»

Покосилась в сторону начальника… Незаметно и осторожно… Вздохнула — нет, на императора он никак не походил… Даже на господина средней руки тоже. А вот дядя Паша с охраны! Не император, но с виду — солиднейший господин! Аж оторопь берет, как из под бровей глянет… Хотя откуда мне знать, какие они были, настоящие императоры… Может тоже лысоватые, но уж точно без очков.

— Сашенька, почему у вас опять бумага в принтер не заправлена? Ну сколько можно говорить, чтобы проверяли!

Вздрогнула, зашуршала в боковой тумбочке, вытащила из пачки бумагу…

— Извините… Уже готово!

«Специально для нее на стене висела тяжелая плеть примерно двух локтей в длину, свитая из восьми толстых узких ремней. В обязанности Тины входило хорошенько смазывать плеть жиром, и если я находил, что та пропитана недостаточно, Тина получала дополнительное наказание…»

Сейчас бы не замечание делал, а… Ох, а что тут «а…?» Представила на стенке над компьютером висящую плеть из восьми ремней… Поежилась, когда эта плеть скомкала на спине блузку — вот тебе за бумагу! вот за принтер! Отпустила сжатые пальцы на крышке стола — это еще ласково, даже не по голой спине. А вот Тинку! Там за уголком отдыха, где полукругом стекла зимнего сада — колонна. Шершавая, в пупырышках… К ней бы встать, прижаться, сжать намертво губы, чтобы на крик из кабинетов морды любопытные не высовывались и побыть немножко Тиной…

«…Тина отчаянно извивалась, стоны ее, прорывавшиеся сквозь кляп, становились все громче. Иногда казалось, что ремни, которыми она была привязана, вот-вот лопнут, однако прочные, почти в палец толщиной, полоски кожи держали крепко. Вниз, к коленям, потом вверх до талии, потом снова вниз… Плеть продолжала свистеть в неспешном, но неумолимом ритме, разрисовывая пухлый зад женщины густой сетью быстро набухающих рубцов. Я делал небольшие перерывы, давая Тине слегка отдышаться. Тело ее от поясницы до колен было покрыто вздувшимися полосами, из которых кое-где сочилась кровь…»