Петр Константинов - Синий аметист

• Название: Синий аметист
• Автор: Петр Константинов
• Издательство: Свят
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

Петр Константинов родился в 1928 году. Окончил Медицинскую академию в 1952 году и Высший экономический институт имени Карла Маркса в 1967 году. Опубликовал 70 научных трудов в Болгарии и за рубежом.

Первый рассказ П. Константинова был напечатан в газете «Новости» («Новини»). С тех пор были изданы книги «Время мастеров», «Хаджи Адем», «Черкесские холмы», «Ирмена». Во всех своих произведениях писатель разрабатывает тему исторического прошлого нашего народа. Его волнуют проблемы преемственности между поколениями, героического родословия, нравственной основы освободительной борьбы.

В романе «Синий аметист» представлен период после подавления Апрельского восстания 1876 года, целью которого было освобождение Болгарии от турецкого рабства. Повстанцы потерпели поражение, но дух их не сломлен. Борьба, хотя и тайная, продолжается.

«Синий аметист» — это широкая панорама нравов, общественных отношений и быта того смутного, исполненного героизма времени. Правдиво отражена сложная духовная и общественно-политическая обстановка накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг., показаны социальное расслоение и духовный климат в Пловдиве.

---

На постоялом дворе Тырневых их уже ждал Калчев. Кто знает, почему, но семинаристу показалось, что Коста не удивился, увидев посыльного. Он даже помог девушке выбраться из телеги.

Их ввели в одну из комнат на первом этаже. Христо быстро закрыл наружные ставни на окнах. Калчев зажег небольшую керосиновую лампу.

Карловка при свете оказалась еще моложе — сейчас она выглядела совсем девочкой. На ней была темная юбка и серая блузка. На плечах лежала шаль, концы которой, перекрещиваясь на груди, были завязаны сзади. Лицо у девушки было смуглым, что еще больше подчеркивало живость больших карих глаз. Она спокойно и внимательно оглядела собравшихся в комнате мужчин.

— Добро пожаловать! — протянул ей руку Калчев. Христо тоже поздоровался с гостьей за руку.

— Извините, — сказала она. — Кто из вас будет господин Калчев?

Тырнев с улыбкой сказал на Косту.

Гостья отстегнула манжет, ловко вывернула его и вынула из-за подкладки письмо.

— Это вам, — протянула она письмо Калчеву. — Велено ответ поешь со мной. — Голос был немного хрипловатым, но теплого, приятною тембра.

Коста подошел к лампе. Лицо его выглядело взволнованным.

— Вы учительница? — спросил он девушку.

— Да, — ответила та. — Мне сказали, что вы — тоже учитель.

— Бывший… — махнул рукой Калчев и начал читать письмо.

Потом он на секунду замер, еще раз перечитал какое-то место и поднял глаза на девушку.

— Невяна Наумова. — в задумчивости произнес он. потирая лоб. — Где вы живете в Карлово?

— По сопотской дороге, последний дом слева, — глаза девушки пытались что-то подсказать Калчеву.

— По сопотской дороге… — повторил Калчев. — Значит, вы — дочь Сотира Наумова, учителя… Так я у вас бывал, милая барышня Но тогда вас не было дома, вы учились в Пловдиве.

— Верно, — ответила Невяна. — Отец мне рассказывал о вас.

— Сотир Наумов… Какой человек был — скала… За два месяца истаял. А какое сердце… — Коста умолк, глядя прямо перед собой, потом еще раз перечитал письмо. Закончив, он медленно свернул лист.

— Оружие мы вам дадим, у нас есть… А вот что касается людей — он покачал головой. — самим взять неоткуда… И так повсюду. Все придется делать тем, кто остался…

Христо принес еду В одной тарелке была нарезана брынза, посыпанная красным перцем, а в другой — вареная фасоль. Поставив тарелки перед гостьей, он достал салфетку, в которой была завернута краюшка хлеба, и приветливо предложил:

— Ну учительница, что бог послал… Поешь маленько…

Невяна оглянулась.

— А где же возчик, бай Цвятко?

— Не беспокойся — улыбнулся Христо. — Я и бай Цвятко накормил. Оставил его, пусть поспит. Мы с ним старые друзья, давно знаем друг друга.

Калчев спрятан письмо в карман.

— Я напишу Пулеву подробный ответ. Но сначала поешьте и отдохните немного… Дорога нелегкая…

Учительница взяла кусочек хлеба и положила на него ломтик брынзы. Бросив взгляд на Калчева, она смущенно улыбнулась и стала жевать.

— Черт бы побрал этих карловцев, — покачал головой Калчев. — Неужели кроме вас некого послать?

— Самое разумное было послать меня, — ответила Наумова. — Ну кто может подумать, что женщина, у которой есть разрешение на провоз пряжи, может везти оружие?… Да и кого другого пошлешь?… Комитетские известны туркам во всей округе…

— Умная голова у бай Илии, — засмеялся Калчев. — Все продумал. — Потом спросил: — Ну как вы там, в Карлово? Люди вернулись по домам? Я, почитай, с тех пор никого не видел… Как настроение у народа?…

Наумова смотрела куда-то вбок, но лицо ее оживилось.

— Народ… — повторила она. — Народ все тот же… Нужно совсем немного, чтобы снова вспыхнуло пламя борьбы… — И, помолчав, добавила: — Несколько дней назад разнесся слух, что русские перешли Дунай. После обеда вдруг зазвонили колокола — хлев какой-то загорелся, вот и звонили на пожар… А кто-то предположил, что русские идут. Пошел дождь, а люди бегут к калоферской дороге, как сумасшедшие… Хорошо, что турки ничего не поняли. Холмы у Митиризово почернели от собравшихся толп… Все стоят под дождем и ждут, когда покажутся всадники… Так и стояли… Утром какой-то турок-торговец сказал, что с гор спускаются отряды казаков. А то пастухи-каракачаны перегоняли стада в Козий лес…

Учительница умолкла. Бруцев сидел с краю стола и ничего не слышал из того, что она рассказывала. Не отрывая взгляда от ее лица, он думал: «Какие у нее изумительно красивые глаза!..»

Кирил Бруцев занимал чердачное помещение в доме Матея Доцова. Пономарь приютил Кирилла после того, как его выгнали из семинарии. Поводом к скандалу послужили найденные монахами пропагандные листовки «Вперед» — те самые брошюрки желтого и зеленоватого цвета, которыми в течение трех лет снабжал Бруцева Моис Шампуазо, бледный, тщедушный курьер французского посольства. Для семинариста листовки стали подлинным духовным откровением.

Когда огромная тяжелая дверь внушительного здания на Тепеалты захлопнулась у Бруцева за спиной, семинарист сплюнул, поднял воротник пальто и зашагал к мастерской Матея Доцова, которую он считал единственным почтенным заведением на торговой площади.

Осенью 1875 года свечник привел Кирилла на одно из тайных собраний революционного комитета в Каршияке. Семинарист до сих пор помнит, каким странным светом были озарены лица собравшихся мужчин, их грубые голоса, плотно прижатые друг к другу плечи. В тот же вечер Бруцев был принят в тайный революционный комитет. Он отказался поклясться на Евангелии в верности товарищам и общему делу, но непослушными, подрагивавшими от волнения губами прикоснулся к холодному дулу револьвера.

Когда этой весной в Пловдив прибыл Искро, пономарь и его устроил в комнату Бруцева. Тем самым тесное чердачное помещение превратилось в настоящее убежище пловдивских заговорщиков…

После встречи в доме Тырневых Бруцев испытывал необычное, странное волнение. Когда он вернулся домой, на душе было легко и радостно. Впервые ночной мрак, окутывающий пловдивские холмы, не ложился на душу кошмарным гнетом.

Искро еще не спал. Кирилл хотел рассказать ему о случившемся, но почему-то сдержался. Он умылся во дворе под колонкой и лег. Но еще долго не мог заснуть, не в силах стряхнуть с себя необъяснимое напряжение.

Утро показалось Бруцеву необыкновенно свежим и приятным. Искро куда-то ушел, и Кирилл засел за книги. Чтение его носило бессистемный характер. Он любил перелистывать книги, отыскивать места, которые произвели на него особенно сильное впечатление, вновь и вновь перечитывать их. На этот раз Бруцев принялся за «Письма восставшего Парижа». Кровь и опьянение, радость и безумие людей, умиравших на баррикадах, еще больше возбудили его и без того неспокойный дух. Он живо представил себе картину, описываемую в книге: густой дым, стелющийся над баррикадами, ружейную пальбу, голоса людей, сражающихся на улицах горящего города, ставшего их кумиром и гробовщиком. Бруцев на секунду закрыл глаза, опустив книгу на колени. Потом медленно поднялся, оделся и вышел, прихватив с собой две брошюрки.

Было время послеобеденного отдыха, когда на тихих улочках можно услышать лишь перестук молотков сапожников да звук пилы резчика по дереву. Перед Танасовой кофейней сидело несколько старых турок, допивавших обеденный кофе перед тем, как разойтись на покой по прохладным комнатам своих домов. Кирилл легко шагал по улице. В другой раз эта сонная восточная тишина вызвала бы привычную досаду, но сейчас он просто не замечал ее. Семинарист торопился к Гагаузовым — один из братьев обещал дать ему коня, потому как после обеда Бруцев должен сопровождать телегу с карловской гостьей и оружием до Каратопракских полей, где чаще всего попадались военные патрули.

Проходя по торговой части города, неподалеку от кожевенной лавки, Кирилл неожиданно увидел Невяну Наумову. Девушка куда-то спешила и не заметила Бруцева. Но он узнал ее даже со спины — по шали, накинутой на плечи, по походке, по особой посадке головы.

Кирилл Бруцев ускорил шаги и свернул на боковую улицу. Не будет ли неразумным, опасным, противоречащим правилам конспирации, если он подойдет к девушке? Он даже не мог бы с точностью сказать, успел ли подумать об этом. Догнав девушку, вымолвил:

— Мадемуазель Наумова…

Девушка остановилась, и Кирилл увидел незнакомые черные глаза, испуганно глядевшие на него… Он был готов провалиться сквозь землю, и не только потому, что ошибся.

Телега, уже готовая к отъезду, стояла в тени двора. Бай Цвятко куда-то ушел. Учительница обедала. Тырнев поджарил ей яичницу и теперь хлопотал рядом, стараясь угодить гостье. Калчев сидел возле Невяны и пересказывал содержимое письма, которое он посылал Илии Пулеву. И только Бруцев молчал. Опершись спиной о стену, он размышлял о том, что самым странным у Невяны были ее глаза. В тени, когда она укладывала пряжу поверх винтовок, они показались ему пестрыми, а теперь их цвет был другим, кроме того, изменилось их выражение: они стали глубокими и задумчивыми.