Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

• Название: Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи
• Автор: Иван Елагин
• Издательство: Согласие
• Жанр: Драматургия
• Год: 1998
• ISBN: 5-86884-064-X

Иван Елагин (1918-1987), один из самых значительных поэтов русского зарубежья, большую часть своей жизни, прожил в США. Отмеченный еще И.Буниным как смелый и находчивый мастер стиха, высоко ценимый И.Бродским и А.Солженицыным, Елагин, оставаясь до конца своих дней русским поэтом, сумел соединить в своем творчестве две культуры - русскую и американскую. Его поэтический опыт в этом смысле уникален. Во второй том вошли стихотворения из сборника Ивана Елагина `Под созвездием Топора` (1976), `В зале Вселенной`(1982), `Тяжелые звезды` (1986), стихотворения не собранные в книги, и пьеса `Портрет мадмуазель Таржи` (1949).

---

ТЯЖЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ

* * *

Нынче я больше уже не надеюсь на чудо,
Бога прошу, чтоб меня не сломила беда.
Всё, что я мог, я сказал ПО ДОРОГЕ ОТТУДА,
Только теперь я уже по дороге туда.

Книги названье — для домыслов острая пища.
Только названье моё говорило о том,
Как продолжается жизнь по дороге с кладбища,
Смыслы другие пристали к названью потом.

Вот на последнем мосту на границе России
Осатанелый вагон прогремел колесом.
Я с той поры только ОТСВЕТЫ вижу НОЧНЫЕ,
Только кружусь по вселенной в ПОЛЁТЕ КОСОМ.

Кажется мне, что ещё и сегодня я слышу,
Как громыхал по мосту окаянный вагон,
Пусть я в грозу забежал под защитную крышу,
Только НА КРЫШЕ моей восседает ДРАКОН.

В детстве у дома сугроб подымался саженный,
Нынче в окно мне глядит небоскрёбов гора.
Всё-то кружусь и кружусь я по ЗАЛУ ВСЕЛЕННОЙ,
А надо мною СОЗВЕЗДЬЕ висит ТОПОРА.

Все мы живём, приближаясь к прощальному мигу,
Все мы боимся уйти, не оставив следа.
Что же, — пора написать мне последнюю книгу —
Книгу о том, что сбылось ПО ДОРОГЕ ТУДА.

* * *

Всё растёт и растёт он, кладбищенский мой околоток,
И о мёртвых весёлая птица на ветке поёт.
Отгуляешь своё, задерёшь к облакам подбородок
И с торжественным пеньем отправишься в звёздный поход.

Ну, а лет через сорок какой-нибудь Петька иль Димка
Фотографию старую тронет ленивой рукой.
Я взгляну на него с пожелтевшего ломкого снимка,
А он даже не спросит у матери, кто я такой.

Мой потомок живой, понапрасну столкнулись с тобой мы,
Пусть твой день без помехи привычной пойдёт колеёй,
Ты с твоими друзьями — совсем из другой вы обоймы,
Все твои на земле, а мои уже все под землей.

Я своё отгулял, я отбыл на земле мои сроки,
Отчего же мне терпкою завистью сердце щемит,
Что ты можешь прочесть даже эти печальные строки,
А моё поколенье забыло земной алфавит.

Для чего же всю жизнь это небо мы любим и славим,
Для чего эта синяя даль меня с детства звала,
Если здесь, на земле, все богатства свои мы оставим —
Наши песни, и мысли, мечты, и слова, и дела?

* * * Сергею Голлербаху

Я забился за кулисы,
Я закрылся на крючок,
Раздражительный и лысый
Неудачник-старичок.

Самому непостижимо,
Как я старый стал и злой,
Как себе на щёки грима
Наложил я жирный слой.

Только в этот раз паршиво
Я усвоил роль свою,
И с отчаяния пиво
В одиночестве я пью.

Вот герольд уже на сцене
Встал с трубой, укрытый тьмой,
А по сцене бродят тени.
Очень скоро выход мой.

Как раздвинется завеса,
Трубы небо затрясут,
И тогда начнется пьеса
Под названьем «Страшный суд».

* * *

С ворохами рыжей рвани
Только что простились мы.
На космическом экране —
Чёрно-белый фильм зимы.

Я закашлялся от стужи,
Я прикрыл перчаткой рот,
Я, шагнувши неуклюже,
Угодил в снеговорот,

И, барахтаясь бессильно
В навалившемся снегу,
Я предчувствую, что фильма
Досмотреть я не смогу.

* * *

Всё снега, да снега, да метели,
Нелюдимый скалистый простор.
В горностаевых мантиях ели,
Как монархи, спускаются с гор.

И оленей пугливое стадо
От дороги уходит в снега.
Вот какое оно — Колорадо,
И такая ж, наверно, тайга.

* * *

Я становлюсь под старость разговорчив,
Особенно по вечерам зимой.
Презрительное выраженье скорчив,
Сидит напротив собеседник мой.

Пойми, пора мне разобраться толком
Кто я такой? Ответь мне напрямик,
Зачем я заблудившимся осколком
Летел с материка на материк?

Да, знаю я, что тёмные есть силы,
Но светлые ведь тоже силы есть:
Нам тёмные вытягивают жилы,
А светлые несут благую весть.

Но ты ответь мне, в чем свобода воли,
Моя заслуга и моя вина,
В тех радостях, в тех бедствиях, в той доле,
Которая мне на земле дана?

Но он в ответ не говорит ни слова.
Ему скучна вся эта болтовня.
Насмешливо из зеркала большого
Мой собеседник смотрит на меня.

* * *

Про эту скрипучую
Берёзу в саду
Слова наилучшие
Я не найду.

Тут не до лексики!
Благоговей!
Всё золото Мексики
Виснет с ветвей.

И в Пенсильвании
Лист колдовской
Кружит, позванивая
Русской тоской.

* * *

Что вспоминать? Плакать о чём?
Над головой — тёмная высь.
В сон уходя, тёплым плечом
Ближе ко мне ты примостись.

Мысли бегут быстро, как дым.
Где-то с небес валится гром.
Слышу, как в лад с сердцем твоим
Сердце моё бьёт под ребром.

Нас на часов шесть или семь
Запорошит сонной пургой.
И до утра где-то совсем
Мы на звезде бродим другой.

Может быть, там, в звёздной пыли,
Я, наконец, что-то пойму.
С правдой земли, с ложью земли
Сладить уму не моему.

Длинная жизнь! Сколько ночей,
Дней, вечеров, сумерек, зорь.
Лучше, мой друг, с ходом вещей
Ты на земле больше не спорь!

Я написал несколько книг,
Всё о себе, о прожитом,
Только пора мне напрямик
Честно сказать людям о том,

Что у меня важный пробел,
Что у меня крупный провал,
Что я на мир жадно смотрел,
А понимать — не понимал.

* * *

Мой взгляд, отделившись быстро
От моего зрачка,
Перелетает искрой
По проводам стиха.

Жизнь с её благодатью,
Как даровой матерьял,
Я на стихи растратил,
В рифмах порастерял.

Не каких-то глаголов виды,
Не лексические слои,
В этих строчках мои обиды,
Мои слёзы, жесты мои.

И в стихи я из сердца буду,
Пока я на земле стою,
Как в сообщающиеся сосуды,
Перекачивать кровь мою.

* * *

Воздух темнел на Владимирской горке,
Где-то внизу тарахтели моторки,
Месяц за веткой спускался в проём,
Заколыхалась листва ворохами.
Мы на скамейке сидели втроём,
Мы говорили друг с другом стихами.
Недалеко над днепровской водой
Кто-то запел о любви молодой.
А от тайги до британских морей
Тёмные вышки росли лагерей.

Если бы не было этого дня,
Если бы не было этого вечера, —
Значит — и не было в мире меня,
И обо мне разговаривать нечего.
В небе заката лежит поперечина,
В ней уже мало осталось огня.

Сам себе долю бродяжную выбери
И по окольным дорогам кружись.
Но и за четверть секунды до гибели
Помни, что чудом была твоя жизнь.

Каждому встречному дереву радуйся,
Кланяйся солнцу, приветствуй дожди.
И ничего, что ты прожил без адреса,
Только ответа на письма не жди.

Всё, во что верил, и всё, за что ратовал, —
Кажется, кануло в тёмный пролом.
Может быть, ангел почтовый припрятывал
Письма твои у себя под крылом?

Вслушайся в звёздную ночь одиночества
И ничего от людей не таи:
Ангелу, может, доставить захочется
По назначению письма твои.

* * *

Привыкали мы всякую ересь
Читать на страницах газет.
Твердят, с географией сверясь,
Что я эмигрантский поэт.

Я знаю — всё стерпит бумага,
Чем люди её нагрузят.
Но если я даже бродяга,
У книг моих есть адресат.

Пускай и ухабы и встряски —
Моё кочевое житьё,
Но разве должно быть в участке
Прописано слово моё?

Иль, может быть, критик циничный
Действительно способ нашёл
В стихи мои столб пограничный
Забить, как осиновый кол?

Художника судят по краскам,
Поэта — по блеску пера.
Меня называть эмигрантским
Поэтом? Какая мура!

* * *

Гурьбою по булыжной мостовой
Сухие листья гнались друг за другом,
Да из-за веток яблони кривой
Звезда глядела на меня с испугом.

А я припоминал за пядью пядь
Всю жизнь мою и славил Божью милость,
И мне хотелось людям рассказать
О том, что на земле со мной случилось.

И жизнь мою укладывал я в стих
С паденьями, со взлётами, с грехами,
Да у меня и не было других
Причин, чтоб разговаривать стихами.

* * * Он красоту от смерти уносил! Бунин

Олень упал. Пробила шею пуля.
За деревом, его подкарауля,
Стояла смерть в дублёном кожухе,
В папахе старой и с ружьём в руке.
Олень хрипел и скрёб рогами пень,
И, умирая, вздрагивал олень.
Казалось, что он жаловался громко,
Казалось, что, собрав остаток сил,
Он Бунину рассказывал о том, как
Он красоту от смерти уносил,
Как жил в лесу, щипал кусты по скалам
И спал, укрывшись звёздным покрывалом.

И в тот же самый день в больнице где-то
Родился человек и стал кричать.
О нём уже заполнена анкета,
Указаны его отец и мать,
Какой в нём вес, глаза какого цвета,
Стоит на папке номер и печать.
В хранилище особого отдела
Заведено на человека дело.
И кажется, что в этой папке плотной
Весь человек упрятан как живой —
Он с метрикой, он с книжкою зачётной,
С дипломом он и с книжкой трудовой,
Он с паспортом и с воинским билетом,
Он на расправу справкам и анкетам
И бюрократам выдан с головой!
Там аккуратно сложен каждый листик,
Там человек измазан дёгтем лжи
И вывален в пуху характеристик!
И в сыске искушённые мужи
Там только ждут условленного знака,
Чтоб, шутку безобидную твою
Истолковав превратно и двояко,
Состряпать уголовную статью.

А мне бы жить и умереть оленем,
Над озером в заснеженном лесу,
Где каждый вяз могучим разветвленьем
Удерживает звёзды на весу.
Пускай всю жизнь облавы, и погони,
И ледяные ветры всех ночей,
Но только б не за проволокой в Зоне
Под отческим присмотром стукачей.

ПАМЯТИ СЕРГЕЯ БОНГАРТА

Ну вот, погостил и ушёл восвояси,
За друга в пути — мой сегодняшний тост!
Он с нашей планеты уходит по трассе
Поэтов, художников, ангелов, звёзд.

Я знаю — ему и сейчас не до смерти.
Я знаю, что смотрит он пристально вниз,
Туда, где остался стоять на мольберте
Последний набросок — прощальный эскиз.

Серёжа, мы в Киеве, в тёмной квартире.
Когда-то с тобою мы встретились здесь.
На старой газете картошка в мундире,
А в кружках какая-то горькая смесь.

И всюду подрамники, кисти, окурки,
И прямо с мольберта глядит с полотна
Парнишка в распахнутой лихо тужурке,
Склонённый в тоске над стаканом вина.

Так вот в чём искусства могучее чудо:
С такою тоскою глядит паренёк,
Таким одиночеством дует оттуда,
Что глянешь — и ты уж не так одинок.

Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметали с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести.

Еще и сегодня убийственно-густо
От взрывов стоит над планетою дым,
И всё-таки в доме просторном искусства
Есть место стихам и картинам твоим.

И ты не забудешь на тёмной дороге,
Как русские сосны качают верхи,
Как русские мальчики спорят о Боге,
Рисуют пейзажи, слагают стихи.

* * * Рюрику Дудину

Где машина мчится за машиной
И под мост ныряет, как в провал,
Эллина в тунике с дудкой длинной
Кто-то на стене нарисовал.

Кружатся однообразно сутки,
День и ночь машины мчат и мчат,
День и ночь играет он на дудке,
Как тысячелетия назад.

Ничего, что ветры воют дико,
Что снега бегут над ним гурьбой,
Что с годами синяя туника,
Выцветая, стала голубой,

Что вблизи встаёт махиной жуткой
Небоскрёб во весь гигантский рост…
Как тебя с твоей смешною дудкой
Занесло сюда, под этот мост?

Ты о чём горюешь одиноко,
И в уединении своём,
Может быть, играешь песню Рока
Тем, кто тут мелькает за рулём?

Ты глядишь из мрака ниши узкой
И напоминаешь мне о том,
Что и я с моею дудкой русской
Оказался где-то под мостом.

* * *

Меж небом и землёю в коридоре,
Похожие на поседевших птиц,
Мои друзья и я в житейском море
Качаемся на палубах больниц.

А было путешествие отменным,
Благоговейно поклонились мы
Камням Европы, всё еще священным,
Америки увидели холмы.

Спеша путем подъёмов и обвалов,
Мы чувствуем по холоду в груди,
Что никаких других не будет палуб,
Что гавани остались позади.

* * *

Сам я толком не знаю,
Что от жизни я жду.
На подножку трамвая
Я вскочил на ходу.

Да, наверное, круто
Повернув невзначай,
Где-то сбился с маршрута
Непутёвый трамвай.

И вагон как попало
Скрежетал, громыхал
С одного перевала
На другой перевал.

Отовсюду нагрянув,
Обступили меня
Карусели каштанов
И домов толкотня,

Блёстки звёздных колючек,
Пляс осенней трухи,
Мне не выдумать лучших,
Чем вот эти стихи.

И, пожалуй, что в этом
Биография вся:
Оставался поэтом,
На подножке вися.

ПРИТЧА О ВРЕМЕНИ,ИЛИ РАЗГОВОР ПЕРЕД НОВЫМ ГОДОМ

— Ты что суетишься?
— Да вот,
Спешка к празднику, к Новому Году.

— А по мне новогодних забот
Хоть и вовсе бы не было сроду.
Что мне нового год принесёт?
Время? С вечною рифмою — бремя?!
Новый камень, что в мой огород
Зашвырнёт вероломное время?
Каждый миг, каждый времени шаг
Мне на плечи ложится поклажей,
Новый Год — он не просто мне враг,
Он командует армией вражьей.
Так зачем же, подумай, врагу
Мне устраивать пышную встречу?

— Я попробую, если смогу,
На твои обвиненья отвечу.
Знаешь, так уж издревле пошло:
Тёща всякая — зло безусловно,
И, конечно, такое же зло,
Скажем, тёща Надежда Петровна.
Ну, а бабушка, наоборот,
Теплота, доброта и забота —
Тешит сказками, песни поёт
И всегда опекает кого-то.
Только разум смущается наш,
Тут какой-то просчёт, безусловно,
Так как бабушка — это она ж,
Та же тёща, Надежда Петровна.
Да, пугает нас времени нож,
Точно ад надвигается Дантов,
Только всё ж неизменно хорош
В полночь бой новогодних курантов.
Пусть кругом всё идет ходуном
За столом с новогодним вином,
Все мы любим весёлую встряску.
Вместо тёщиных каверз мы ждём,
Что расскажет нам бабушка сказку.

МОНОЛОГ ПЕНСИОНЕРА

Всё-таки целебны
У отставки качества:
С лямкою служебной
Расквитался начисто!

Отгавкал своё, оттявкал,
Отрявкал, теперь — отставка!

Грызитесь из-за прибавки,
А я посижу на травке!

В отставке живу, в отставке
От вас и от вашей лавки,
От вашей трамвайной давки,
От канцелярской гонки —
В сторонке стою, в сторонке!

Чуть не жизнь на вас убухав,
Еле ноги уволок
От интриг, от сплетен, слухов,
От подвохов, дрязг и склок!

От клоаки свалочной
И от клики сволочной
С её привычкой лавочной
Всегда бежать за ветчиной,
Чтобы урвать добавочный
Кусок очередной!

В отставке живу, в отставке!
Кусайте друг друга, шавки!

Ставьте десять раз на дню
Друг на друга западню!

Своему коллеге ловко
Мышьяка подсыпь в стакан!
У коллеги — мышеловка,
У тебя зато — капкан!

Надевайте тёмной ночкой
На коллег удавочки!
А я нюхаю цветочки
Да сижу на лавочке!

* * *

Всё оказалось очень просто:
Я заглянул в полуподвал,
И там от Каменного гостя
Я жизнь свою застраховал.

И мне нотариус румяный,
Прощаясь, нежно руку жмёт,
Клянётся мне, что с донной Анной
Не будет никаких хлопот.

Он, с каждым годом богатея,
Ведёт успешные дела,
И даже печень Прометея
Застраховал он от орла.

* * *

В различных проявленьях бытия
Усматривал философ связь живую.
Так, например: я мыслю, значит, я,
По мнению Декарта, существую.

Тут логики несокрушимый вал,
Но верить ей не стану раболепно.
Я плохо мыслил, а существовал —
Осмелюсь утверждать — великолепно.

Как знать, на небе пятом иль седьмом,
А может быть, на небе двадцать третьем
Мы будем обладать иным умом
И логику совсем иную встретим.

И может быть, за этим звёздным рвом
Столкнёмся мы с совсем другим порядком,
И мозг, что был природы торжеством,
Слепой кишки окажется придатком.

Опять я убеждаюсь и опять,
Что жалок ум, что интеллект заносчив,
Что мир куда верней воспринимать
На глаз, на вкус, на нюх, на слух, на ощупь.

* * *

Я слушал стиха соловьиную медь,
Хотелось уметь этой медью греметь,
Но жизнь меня вкривь потащила и вкось,
А всё-таки жалко, что не удалось.

Зачем же хитрить напоследок с собой?
Будь счастлив своей эмигрантской судьбой,
На позднее чудо надеяться брось,
А всё-таки жалко, что не удалось.

Ну что же, плыви по вселенной, поэт,
Твой адрес теперь между звёзд и планет,
С землёю в разлуке и с музою врозь,
А всё-таки жалко, что не удалось.

Хотелось найти мне такие слова,
Которые так же шумят, как листва,
Чтоб солнце стихи пронизало насквозь,
А всё-таки жалко, что не удалось,

Что замыслы все разлетелись, как дым,
Что стих не согрел я дыханьем своим,
Что зря понадеялся я на авось.
А всё-таки жалко, что не удалось!

* * *

Посмотри, как торопится птица,
Видно, время и мне торопиться,
Видно, время и мне подошло
Распрямить для полёта крыло.

Посмотри, как торопится птица,
Видно, мне торопиться пора,
Закружился каштан темнолицый,
Как шаман, посредине двора.

И листва у дороги шоссейной
Все откосы усыпала сплошь,
На костлявых танцоров Гольбейна
Каждый вяз придорожный похож.

…Скоро с этого аэродрома
Ты отправишься, мой самолёт,
В неизбежный, крутой, незнакомый,
Невозвратный, последний полёт.

* * *

Где-то вверху, за холмы уходя,
Гром грохотал тяжело.
Шлёпают крупные капли дождя
О ветровое стекло.

Может быть, так же, сквозь дождь, Одиссей
В море смотрел с корабля.
Кинулась сразу махиною всей
Мне под колёса земля.

Крупные капли дождя тяжелы,
Наискось бьют по стеклу.
Сосен стволы выплывают из мглы
И уплывают во мглу.

День, поскорее приди и рассей
Этот ненастный покров.
Может быть, так же кружил Одиссей
Возле чужих островов.

Верно, казалось, что рядом встают
Стены Итаки во тьме.
Моря ночного чудовищный спрут
Ёрзал уже по корме.

С шумом и там подымались и тут
Щупальцы смерти самой.
Но хорошо, что хоть в песнях поют,
Что он вернулся домой.

БЕЖЕНСКАЯ ПОЭМА