Олдос Хаксли - Шутовской хоровод

• Название: Шутовской хоровод
• Автор: Олдос Хаксли
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-8301-0004-5, 5-8301-0006-1

Теодору Гамбрилу опостылела его учительская жизнь. Эти бесконечные службы в школьной церкви утомительны. Но он уже знал, как ему нажить деньги. Сегодня утром во время церковной службы на него снизошло озарение. Дело в том, что скамьи в церкви слишком жёсткие. «На языке техники, — сказал Гамбрил Младший, — мои Патентованные Штаны можно описать как брюки с пневматическим сиденьем».

И Теодор Гамбрил — даже вместе со своими Патентованными Штанами — лишь часть одного большого хоровода, в котором вертятся его знакомые, и знакомые его знакомых, люди, так или иначе связанные с наукой или искусством.

© blin.exler.ru

---

— А как же Бетховен? — продолжал Липиат. — А как же Блейк? Куда вы отнесете их по вашей системе?

Мистер Меркаптан пожал плечами.

— Они остаются в передней, — сказал он. — В будуар я их не допускаю.

— Возмутительно, — сказал Липиат с растущим негодованием, все неистовей размахивая руками, — вы возмущаете меня — вы и ваша мерзкая, фальшивая цивилизация под восемнадцатый век; ваша уринальная поэзия, ваше искусство для искусства — а не для Бога; ваши гнусненькие совокупления без любви и без страсти; ваш скотский материализм; ваше животное равнодушие к чужим страданиям и ваша тявкающая ненависть ко всему великому.

— Прелестно, прелестно, — пробормотал мистер Меркаптан, поливая салат прованским маслом.

— Как вы можете надеяться создать что-либо достойное или прочное, если вы даже не верите в достоинство и прочность? Я смотрю вокруг себя, — и Липиат блуждающим взглядом обвел полный зал, — и вижу, что я одинок, духовно одинок. Я борюсь один против всех. — Он ударил себя в грудь: титан, одинокий титан. — Я поставил перед собой задачу: снова возвратить живописи и поэзии принадлежащее им по праву место среди великих моральных сил. Слишком долго они служили забавой, игрушкой. За это я положу свою жизнь. Свою жизнь. — Его голос дрогнул. — Надо мной смеются, меня ненавидят, побивают камнями, осмеивают. Но я иду своим путем. Ибо я знаю, что правда на моей стороне. И в конце концов эту правду признают все. — Это был разговор с самим собой, только вслух. Впечатление было такое, точно Липиат занялся саморекламой.

— И все же, — сказал Гамбрил с жизнерадостным упрямством, — я настаиваю, что слово «грезы» недопустимо.

— Inadmissible,[30] — отозвался мистер Меркаптан, переводом на французский придавая этому слову какое-то новое значение. — В эпоху Ростана — сколько угодно. Но теперь…

— Теперь, — сказал Гамбрил, — это всего лишь намек на Фрейда.

— Все дело тут в литературном такте, — объяснил мистер Меркаптан. — Неужели у вас его нет?

— Слава Богу, нет, — с ударением сказал Липиат. — У меня вообще нет такта. Я говорю и действую прямо, без обиняков, как подсказывает мне чувство. Ненавижу компромиссы.

Он стукнул по столу. Этот жест совершенно неожиданно вызвал взрыв надтреснутого мефистофельского смеха. Гамбрил, Липиат и мистер Меркаптан быстро подняли глаза; даже Ширу-отер вскинул огромную шарообразную голову и повернул широкий диск своего лица в ту сторону, откуда раздался звук. Перед столиком стоял молодой человек с белокурой веерообразной бородой, глядевший на них сверху вниз блестящими голубыми глазами и улыбавшийся так двусмысленно и загадочно, словно мысли его были проникнуты каким-то непонятным и фантастическим ехидством.

— Come sta la sua Tcrribilta?[31] — спросил он и, сняв свой неописуемый котелок, отвесил Липиату глубокий поклон. — Узнаю тебя, Буонарроти! — с чувством закончил он.

Липиат принужденно рассмеялся: теперь он не казался титаном.

— Узнаю тебя, мой Колмэн! — слабо отозвался он.

— Напротив, — поправил его Гамбрил, — почти не узнаю тебя. Эта борода, — показал он на белокурый веер, — чего ради, разрешите узнать?

— Подражание русским, руссианнзм, — сказал мистер Меркаптан, качая головой.

— Ах, в самом деле, чего ради? — Колмэн понизил гол ос до конфиденциального шепота. — Из религиозных соображений, — сказал он и перекрестился.

Христу подобный и личной жизни,
Как ревностный католик,
Я в подражание Спасителю
Отращиваю бороду.

Есть бобры, обобрившие себя ради царствия небесного. Но есть также и бобры, бывшие таковыми еще во чреве матери.[32] — Он разразился кощунственным смехом, который прервался так же внезапно и намеренно, как и начался.

Липиат покачал головой.

— Мерзость, — сказал он, — мерзость.

— К тому же, — продолжал Колмэн, не обратив никакого внимания, — у меня есть другие, — увы! — гораздо менее благочестивые поводы для этой перемены наружности. Борода позволяет человеку завязывать восхитительные знакомства. Проходишь, например, по улице и слышишь «Бобер»: предлог начать разговор и познакомиться. Этому драгоценному символу, — и он нежно погладил золотую бороду ладонью, — я обязан восхитительно-опасными связями.

— Замечательно, — сказал Гамбрил и выпил в одиночестве. — Немедленно перестаю бриться.

Шируотер оглядел собеседников: брови у него поднялись, лоб покрылся морщинами.

— Этот разговор, кажется, выше моего понимания, — серьезно сказал он. Под огромными усами, под густыми кустистыми бровями рот был маленьким и наивным, кроткие серые глаза смотрели по-детски вопросительно. — Что означает в данном контексте слово «бобер»? Полагаю, вы имеете в виду не грызуна Castor Fiber?[33]

— Но это же великий человек, — сказал Колмэн, подымая котелок. — Скажите мне, кто он такой?

— Наш друг Шируотер, — сказал Гамбрил, — физиолог. Колмэн поклонился.

— Физиологический Шируотер, — сказал он, — преклоняюсь перед тобой! Перед тем, кто не знает, что такое бобер, я отрекаюсь от всяких прав на превосходство. Во всех газетах только и пишут, что о бобрах. Скажите, вы никогда не читаете «Дейли экспресс»?

— Нет.

— «Дейли мейл»?

Шируотер покачал головой.

— «Миррор»? «Скетч»? «Грэфик»? И даже — я совсем забыл, что физиологдолжен быть по убеждениям либерал, — даже «Дейли ньюс»?

Шируотер продолжал качать своей большой шарообразной головой.

— И вечерние газеты?

— Нет.

Колмэн снова обнажил голову.

— О всемогущая и праведная Смерть! — воскликнул он, надевая котелок. — Вы никогда не читаете никаких газет — и даже восхитительных статеек нашего друга Меркаптана в еженедельниках? Кстати, как поживают нынче ваши прочие статьи? — И Колмэн концом своей массивной трости легонько ткнул мистера Меркаптана в живот. — Са marche — les tripes?[34] A? — Он снова повернулся к Шируотеру. — Даже их не читаете?

— Никогда, — сказал Шируотер. — Я занят более серьезными вещами.

— Какими серьезными вещами, разрешите узнать?

— Ну, в данный момент, — сказал Шируотер, — преимущественно почками.

— Почки! — Колмэн в экстазе забарабанил по полу железным наконечником палки. — Почки! Расскажите мне все о почках. Это страшно важно. Это подлинная жизнь. И я сяду за ваш столик, не спрашивая позволения у нашего Буонарроти, и наплюю на Меркаптана, а что касается этого вот гамбрилоида, так на него я вообще не стану обращать внимания. Я сяду и…

— Кстати о сидении, — сказал Гамбрил. — Мне хотелось бы уговорить вас заказать себе пару моих патентованных пневматических брюк. Они…

Колмэн только отмахнулся.

— Не сейчас, не сейчас, — сказал он. — Я сяду и буду слушать, как физиологус говорит о почках, а сам тем временем буду поедать их — sautes. Sautes,[35] обратите внимание.

Он положил шляпу и палку на пол подле себя и подсел на уголок, между Липиатом и Шируотером.

— Двое верующих, — сказал он, на минуту кладя руку на плечо Липиата, — и трое жестокосердных неверных — лицом к лицу. Так, Буонарроти? Мы с вами оба croyants et pratiquants,[36] как сказал бы Меркаптан. Я верую и единого дьявола, отца недержателя мочи и кала, в Самаэля и и супругу его, всепорочную девку. Ха-ха! — Он рассмеялся своим жестоким искусственным смехом.

— Попробуйте вести тут цивилизованные разговоры, — пожаловался мистер Меркаптан, с присвистом произнося ц, любовно задерживаясь на в и растягивая первые два и в слове «цивилизованные». В его устах это слово, казалось, приобретало какую-то новую значимость.

Колмэн не обратил на него ни малейшего внимания.

— Расскажите мне, физиологус, — продолжал он, — расскажите мне о физиологии Архетипа.[37] Это страшно важно; Буонарроти, я знаю, разделяет мое мнение. Есть ли у него boyau rectum,[38] как сказал бы тот же самый Меркаптан, или нет? Вольтер понял, много лет назад, что от этого зависит все. О его ногах мы знаем из высокоавторитетных источников, что они были «прямые; а подошвы его ног были, как копыта теленка». Но внутренности… вы должны рассказать нам о его внутренностях. Ведь правда, Буонарроти? А где мои rognons sautes?[39] — крикнул он официанту.

— У меня желчь разливается, когда я вас слушаю, — сказал Липиат.

— Надеюсь, это не смертельно? — Колмэн заботливо посмотрел на своего соседа; потом покачал головой. — Тяжелый случай; кажется, смертельно. Поцелуй меня, Стиви, и я умру счастливой. — Он изобразил воздушный поцелуй. — А чего копается физиологус? Ну, толстокожее, — раз, два, три! Отвечайте. В ваших руках ключ от всего на свете. Ключ, понятно вам это? Помнится, когда я околачивался еще в школе и торчал там в биологической лаборатории, вскрывая лягушек, — мы распинали их булавками пузом вверх, как зелененьких христосиков, — так вот, когда я сидел как-то там, размышляя над лягушечьими кишками, вошел лабораторный служитель и обратился к нашему биологу: «Пожалуйста, сэр, не дадите ли вы мне ключ от Абсолюта». И вы только подумайте — биолог спокойно сунул руку в карман штанов, извлек оттуда маленький французский ключ и, не говоря ни слова, передал его мальчишке. Что за жест! Ключ от Абсолюта. Надо сказать, впрочем, что нашему мальцу нужен был всего только абсолютный спирт — вероятно, чтобы замариновать какой-нибудь мерзкий выкидыш. Упокой, Господи, душу его. А теперь, Castor Fiber, давайте-ка нам ваш ключ. Расскажите нам об Архетипе, расскажите нам о первозданном Адаме, расскажите нам все о прямой кишке.