Ольга Романовская - Дама с единорогом

• Название: Дама с единорогом
• Автор: Ольга Романовская
• Жанр: Фэнтези

Скучна и одновременно опасна жизнь конца 13 века на границе с непокорным Уэльсом. Но что эта балансирующая на острие клинка повседневность по сравнению с простыми человеческими дилеммами: кого любить и кого ненавидеть, кого считать союзником, а кого предателем, пойти наперекор устоям или до конца дней сожалеть о своем малодушии? Выбор сердца гораздо сложнее и гораздо опаснее любой засады, потому что мы сами расставляем себе ловушки и отрезаем пути к отступлению.

---

— Та, что срезала гвоздику.

— Мэрилин, не томите же! Отец Бертран мой друг, я хочу помочь ему.

— А Вы сами у него спросите, — рассмеялась баронесса. — Покажите ему гвоздику и спросите. Посмотрим, сможет ли священник не солгать!

— Это ведь какая-то женщина из замка? — допытывалась Эмма. — Служанка? Дочь садовника? Кто же она, Мэрилин, ради всего святого, кто?

— Та, с которой он играет в шахматы.

— Но не Ваша же мать!

— Фи, Эмма, он любит молодую! Какая же Вы недогадливая! Неужели Вам нужно, чтобы однажды, воспылав желанием, он согрел Вам постель?

— Это неправда… — Она буквально рухнула на постель, закрыв лицо руками.

— Правда, правда! — злорадно добивала свою жертву Мэрилин. Она торжествовала. — Отец Бертран влюблён в Вас и давно. И если бы любовью божественной — нет, самой, что ни на есть, низменной и плотской! Сдерживает его только то, что Вы никогда не бываете одна, а ему нужно блюсти личину добродетели. Думаете, он так ратовал о помолвке Джоан из сострадания, милосердия? Как бы не так! Ему хотелось быть ближе к её матери, хотелось, чтобы Вы были ему чем-то обязаны, чтобы он потом мог этим воспользоваться. А Уитни? Отец Бертран вовсе не добрый самаритянин, чтобы не брать платы за обучение, просто ему нужны вовсе не деньги.

— Грязная ложь! Бесстыжая лгунья, вон отсюда! — Раскрасневшаяся Эмма метнула в Мэрилин подушку. — Бог покарает Вас! Убирайтесь, убирайтесь отсюда!

— Не за что Богу меня карать! — расхохоталась баронесса. Она упивалась эффектом своих слов — Всё это правда, чистая правда! Так Вам и нужно, добродетельная Эмма! Не нужно было так привечать священника.

— Замолчи! Не смей произносить ни моего имени, ни имени отца Бертрана своим поганым языком! — Не выдержав, Эмма вцепилась ей в волосы. Мэрилин вскочила и, отступив на несколько шагов, усмехаясь, крикнула:

— Он тебя вожделеет, Эмма Форрестер, будь он хоть самим архиепископом! И сын твой мёртв!

— Какой сын? — сникла Эмма. — Уитни?

— Как бы не так, твой любимчик Гордон! Мёртв и зарыт в канаве.

Это было хуже удара ножом. Эмма упала на постель и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

— Она целый день плачет, — сочувственно произнесла экономка. — К ней поутру заходила хозяйская дочь, с тех пор всё и началось. Сами знаете, у госпожи Мэрилин злой язык — может, она ей что сказала? Пошли бы, утешили бедняжку.

Когда Бертран вошёл в спальню Эммы, она ничком лежала на постели. Услышав шаги, она подняла голову и, едва разжимая пересохшие губы, прошептала:

— Святой отец, помолитесь за упокой души моего Гордона!

— Как, Ваш сын мёртв? — удивился священник, осторожно присев рядом с ней. Взгляд его упал на валявшийся на полу Часослов. Его Часослов. Сердце больно сжалось.

— Да. Мэрилин не солгала. Тут был один человек, который видел, как хоронили моего сына. Свекровь мне не сказала, пожалела. Мой мальчик, мой бедный мальчик! — со слезами на глазах зашептала она.

— Нужно стойко переносить испытания. Господь посылает их для укрепления нашего духа. Любим Богом не тот, кто в радости и покое проживает жизнь, а тот, кто страдает более других. Сказано же: "Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю". Нам ли сомневаться в словах Господа нашего?

— Блаженны, ибо утешатся, — повторила Эмма и, вытерев глаза, села. — А мой мальчик, попадёт ли он в Царствие Небесное?

— Если Бог сочтёт сие нужным. Но, зная Гордона как кроткого и набожного юношу, думаю, врата райские без труда распахнутся перед ним.

— Да услышит Вас Господь! Святой отец, — она замолчала, собираясь с духом, — я хотела спросить Вас…

— Спрашивайте.

— Правда ли то, что говорила о Вас Мэрилин? Правда ли, что сердечный жар сжигает Вашу душу? И причиной ему я…

Бертран покраснел, но солгать под её вопрошающим взглядом не смог:

— Если Вы спрашиваете, люблю ли я Вас, то это чистая правда.

— Любите как сестру или как женщину? — допытывалась Эмма.

— Как самое прекрасное и чистое творение Господне, как бесценный опал в короне мира.

— Каким же цветом пылает Ваша любовь?

— Увы, цветом пламени, — вздохнул священник. Тайна была раскрыта, и он ждал приговора.

И он был вынесен:

— Такая любовь несовместима с Вашим саном. Отриньте её и покиньте Форрестер. Обещайте никогда не бывать здесь, разве что судьба случайно занесёт Вас в наши края. Возвращаю Вам Часослов. — Она наклонилась, подняла книгу и подала Бертрану. — Да смилостивиться над Вашей заблудшей душой Господь! А теперь уходите.

Он встал и прижал к груди Часослов. Ему хотелось опуститься на колени, умолять, но он знал, что она будет глуха, как некогда он был глух к страстным признаниям Мэрилин.

— Вы поселили в своём сердце ненависть и презрение? — тихо спросил Бертран.

— Нет, святой отец, — обернувшись, покачала головой Эмма. — Я не судия, чтобы порицать Вас. Нет судии, кроме Бога, кто бы мог вынести Вам приговор. Уходите, уезжайте сегодня же ради спасения Вашей души!

Вскоре ему представился повод уехать: брат предлагал ему место в свите честерского епископа.

* * *

Каратели хорошо поживились в Норинском замке, но в одном они проявили благородство: победители не тронули часовню.

В память о проявленной храбрости защитников замка с почестями похоронили.

Новый лагерь разбили в трёх милях от прежнего и, маясь от временного безделья, объедали не успевших сбежать жителей, охотились и веселились. После очередной охоты слуги развели на деревенской площади костёр, чтобы поджарить мясо. Рыцари попивали эль и трофейное вино. Постепенно многочисленные разговоры слились в один общий: говорили о женщинах.

— Знавал я одного беднягу, — начал Безил Оторширд, известный любитель сплетен, — который влюбился в хорошенькую девушку. Знаете, этакий ангелок с невинными глазками и ладной фигуркой. А губки, чёрт побери, губки — алые, пухленькие, так и созданы для поцелуев! По дурости Джон решил поступить по науке пустозвонов-трубадуров, то есть поначалу вздыхал, потом молил о нисхождении и, наконец, стал её поклонником. Но ему не повезло — дамочка решила уйти в монастырь. Видите ли, всё мирское ей опротивело! Ну, он, как и положено мужчине, с горя напился и вместе с друзьями навестил строптивицу. Ох, и сладкой оказалась будущая монашка, мир много потерял, лишившись такого персика! Эта дура утопилась.

— К чему эта трогательная история? Проделка Джона — дело пустяшное, — усмехнулся рыцарь напротив, опорожнив очередную, пятую или шестую, кружку эля.

— Уильям Фаркенвуд, а Вас никто не спрашивал! — в сердцах заметил Безил. — Заткнитесь, окажите такую любезность, а не то я Вам зубы выбью!

— Действительно, Оторширд, — вставил слово третий, — Вы доказали прописную истину. Понравилась девица — хватай её за юбку!

— Не преувеличивайте, — возразил другой. — Знавал я тех, кого так завоевать не удастся: у них всегда рядом братья.

Рыцари дружно расхохотались.

— А мне, вот, посчастливилось добиться любви хорошенькой девушки без всякого насилия, — самодовольно заметил баннерет Леменор.

— Ну-ка расскажите нам о своих проделках! — уцепился за его хвастливую фразу Оторширд. — Как же Вы познакомились с этим ангелочком?

— Ну, — улыбнулся Артур, — как-то по весне я охотился, встретил её, нашептал пару слов — и она у моих ног.

— Так просто? — усомнился Безил. — Что хотите со мной делайте, не верю! Любовь женщины сама не приходит, хотя нашему герою, — он покосился на Артура, — лучше знать. Жаль, что нам не удалось взять в плен графа Норинстана! Он бы поведал, как простому христианину вести себя с дамой.

Взрыв хохота приветствовал последнюю фразу оратора. Ободрённый успехом, Оторширд продолжал:

— Посмотрите, на карлика, примостившегося у паперти. Правда, он похож на госпитальера? Ему пошла бы монашеская ряса. Я уже вижу его, стоящего на коленях с чётками в руках. Уморительная картина!

Сопровождаемый громким хохотом, "карлик" встал. Он был необычайно толст; лицо уродовал широкий, плохо заживший рубец на правой щеке.

— Я не монах, — с чувством собственного достоинства возразил он, смерив обидчика гневным взглядом, хотя на большее, пожалуй, был не способен. — Я рыцарь.

— Он рыцарь, рыцарь-монах! А какое смирение в голосе? — продолжал издеваться Безил. — Агнец Божий! Нет, друзья, он священник, тайком пробравшийся к нам, чтобы шпионить для матушки-церкви. А рост-то! Видно, мать родила его от эльфа.

— Кто Вам дал право оскорблять меня?

— Оскорблять? Что это Вам в голову взбрело? Просто мы тут о монахах беседуем. А Вы подумали, что о Вас?

Толстячок промолчал и, выругавшись, ушёл.

После короткой перепалки наступило молчание: рыцари подыскивали новый объект для насмешек.