Ольга Романовская - Словенка

• Название: Словенка
• Автор: Ольга Романовская
• Жанр: Фэнтези

Тихая жизнь течет в небольшой деревне, где живет Гореслава — младшая дочь Наума. Не пошла она в сестер — сбегала не на посиделки с подругами, а в лес, к любимым травам. Как-то раз она находит на берегу озера мертвого свея — и закрутилось беличье колесо ее жизни, забросило далеко от родного дома. Многое ей предстоит пережить, многое найти и потерять, но судьба всегда вознаграждает смелых. Не сбылось проклятие имени, принесло оно ей не горе, а славу и любовь, о которой и мечтать не смела.

Мой старый фанфик, навеянный "Валькирией" Марии Семеновой.

---

— Не хочешь ли со мной погулять по бережку вечером? — бросил её вслед Слава.

— Не пойду. Устала я от гуляний.

— Как хочешь. Передумаешь — рад буду.

Снова кони резвые, шеи по — лебединому изогнув, поскакали по улице; доносился долго ещё молодецкий посвист.

Во дворе встретилась Гореславе Миланья. Шла она с полным кувшином молока.

— Дома ли Хват Добрынич?

— Дома. Лавку починяет.

— Один он?

— Один. Белёна Игнатьевна к корове в поле пошла, а Добрыня Всеславич с старшим сыном у князя плотничают.

Подождала Наумовна, пока чернавка молоко в клеть отнесёт, и в избу поднялась.

Парень с усердием делом своим занимался, не заметил, как девка вошла.

— Осерчал ты на меня, Хват Добрынич, разговаривать со мной не желаешь. Из — за Изяслава ли?

— Не за что мне на тебя сердиться, просто не хочу битым ходить.

— Коли Егор был бы на твоём месте, славно бы кулаки поразмял.

— Силён он да ещё князевой сестры сын.

— Испугался ты, что ли? Не гоже парню бояться. Прощения у тебя прошу за Изяславовы дела. Глуп он да и злился напрасно.

— Помирилась с ним?

— Нет. Не прощу я его.

Гореслава к печи подошла и угли в ней помешала.

— Мать велела передать тебе, чтоб с Миланьей к Светославе Третьковне сходила, а опосля отнесла б старостиной дочери отвар, что чернавка с утра приготовила.

— Светослава Третьяковна в посаде живёт?

— Там; Миланья дом знает.

Чернавка в избу вошла, бочком вдоль стены прошла.

— Идите, что ль. Да не забудьте, что два платка она просила козьих.

Миланья в сени вышла, там спутницу свою дожидалась. Наумовна вслед за ней вышла, но на пороге остановилась.

— Простил ли ты меня, Хват Добрынич?

— Простил.

— Друг ты мне снова?

— Друг.

С радостью на сердце шла Гореслава к Светославе Третьяковне, теперь у неё одна беда была — болезнь Эльги.

Светослава Третьяковна была женой одного из черенских гостей и приходилась роднёй Добрыне Всеславичу — бабка её была сестриной меньшицы плотничьего деда, поэтому только у неё Белёна Игнатьевна и брала товары разные почти за бесценок.

10

Пожелтевшие принесли с собой месяц листопад. Берёзы — красавицы в разноцветных уборах стояли вдоль Быстрой. Девки, аукаясь, грибочки в ернике собирали. Несколько дней стояла година, редкая для осени; Нево ненадолго успокоилось перед лютым груднем; последние мореходы заводили свои ладьи в Черен.

Гореслава работала без устали, помогала Белёне Игнатьевне сушить хозяйские жупаны да голицы на низком осеннем солнышке. В тот день погожий несла она к Тёмной старую доху Егора Добрынича.

Как множество гривен поблёскивали на солнце листья кустарников, нежно трепетали на ветру сухие былинки.

Хорошо было на сердце у Наумовны, словно Даждьбог щитом своим осветил. Гореслава всегда привечала Бога солнца более других и поэтому не снимала никогда с пояса оберег — уточку с конской головой. Бог её, видно, тоже осеннему солнышку радовался: всё сегодня у девки в руках спорилось.

Шла Гореслава мимо поля, шла да на лес посматривала. Уж заждался её батюшка — леший, корит непутёвую за то, что долго в гости не заходила. Да, в родном печище Добромира давно уж послала бы её с незамужней Ярославой в лес по грибы — ягоды. Набрала бы девка полный кузовок, а опосля зерно бы в муку перемолола. Ничего, дедушка Леший, приду я к тебе в гости, принесу с собой гостинец.

У реки она Эльгу повстречала. Бледная она была, одни глаза на лице и остались. Рядом с ней, подложив на камень старый мужнину вотолу, сидела Всезвана Первяковна и бельё стирала.

— В избе бы постирала, да Зарница теперь там из — за всех кутов пыль метёт, — улыбнулась старостина жена, Наумовну заметив. — Ох, и холодна нынче вода!

— В конце листопада холодней будет, — тихо заметила Эльга, — такая, как в Норэгре.

— Ты всё так же в тот край спешишь, — Наумовна отложила в сторону доху и на руки подула — больно вода в реке холодна была.

— Нет, здесь я останусь. Не отпустит меня матушка, а батюшку не воротишь. В Черене родилась, тут мне и жизнь прожить.

— Шла бы ты домой, лапонька моя, — Всезвана Первяковна на дочь беспокойно посмотрела. — Только — только со двора; как бы снова в объятья лихорадок не попала.

— Хорошо, матушка, — Эльга отошла немного от реки, поплотнее свиту запахнула.. — Долго ли тебе ещё работать?

— Нет, рукав один остался.

— Подожду я тебя, вместе пойдём.

… Шелестели листья под ногами; ветер жалобно, словно дитя малое, между деревьев плакал.

— Не люблю я листопад, — Эльга развязала пояс; свита по ногам забила. — Грустно мне становится, когда ветер воет.

— А мне для печали в печище времени не хватало: в поле я работала да в избе домостройничала.

— Нет, никогда я так не работала. Чернавка у нас одна была, Таланой звали. Вот она с зари до заката солнышка трудилась.

— Где ж она теперь?

— Сбежала. Слышала я, к свеям опять попала.

— Видела я в Черене много иноземных гостей; были среди них и те, кто свеями себя называли, но не слышала доселе, чтоб к ним кто из родного дома бежал.

— Не сама ж она к ним пришла, по глупости своей ушла со двора, а от глупости добра не жди. Продали они Талану какому — нибудь словенину или же к себе, в страну свейскую увезли.

Эльга вдруг замолчала; Гореслава её расспрашивать о чернавке больше не стала.

В доме плотника засела Наумовна за прялку, шерсть чесала, нить плела и думала о родном печище. Скоро грудень придёт, принесёт с собой Саврасую и кузнеца, что по замёршей дороге отвезёт к родным.

Летел листопад; словно листья с деревьев пролетали дни.

Наумовна вместе с Миланьей в лес по грибы — ягоды ходила тропинкой, что вдоль берега Нева бежала; и не боязно было им взбираться и спускаться по камням. Всё верно баяли люди: есть земля, где камней больше, чем травы, а сосны величаво смотрят вниз на воду.

Как — то раз довелось им увидеть, домой возвращаясь, как по берегу княжья гридня прочь от Черена уезжала. Ладно бежали холёные кони, поблёскивая мокрыми от росы спинами; молодцы горделиво в сёдлах сидели, а кто — то из них на гудке играл. И было их около дюжины.

— Кто — то дань не заплатил, — прошептала Миланья. Она щекой к шершавой сосенке прислонилась и тоскливым взглядом кметей провожала. И показалось тогда Наумовне, что остановился на мгновенье рыжий конь, и русый кметь поднял голову, посмотрел на неё. Но быстро скрылись за поворотом вершники, а Нево топот конских копыт заглушило.

Девки осторожно по тропинке спускались с полными кузовками к дороге, дождями размытой.

Над водой птицы кружили белые, крикливые, мореходов приветствовали

Гореслава на минутку замерла на середине тропы, чтобы посмотреть на Нево. Она увидела вдалеке полосатый парус, быстро к берегу приближавшийся.

— Снеккар, — объяснила Миланья. — На них гости заморские приплывают.

Полосатый парус трепетал на ветру, постепенно скрываясь за зеленью ёлочек — шатров. Снеккар покачивался на волнах; гребцы бодро поднимали и опускали вёсла в холодную воду; плеск её слабым эхом долетал до берега.

Ладья быстро исчезла среди камней, видимо, вошла в бухту перед Череном.

Тропинка, петляя, привела их к Быстрой. Девки пошли быстрее; тяжёлые кузовки уже не оттягивали руки до земли.

Хват Добрынич лук свой охотничий проверял, тетиву натягивая. " Миланья, — крикнул он чернавке, — принеси из избы тул и налучье". Миланья быстро на крыльцо взбежала, позабыв про тяжёлый кузовок. Гореслава помедлила немного, присела на бревно и кузовок рядом с собой поставила.

— На охоту собираешься, Хват Добрынич?

— Пока зори тихие, да сивер не окреп ещё — самое время на зверя идти.

— На какого же?

— Ну, не на медведя же. Егор пошёл бы, а я хозяина зверей лесных уважаю.

— Бирюка с собой возьмёшь?

— С Лисичкой только белок пугать, — Хват рассмеялся. — Перуново войско из города, а я в — лес.

— Может, и медведя подстрелишь?

— Нет, мне бы волка убить. Был бы тебе славный кожух.

— Что ж, иди, охотник. Вернешься, кашей с пылу, с жару накормлю.

Добрынич кликнул угрюмого пса, взял у Миланьи кожаный тул и налучье и пошёл к воротам.

— Да, отдохнёшь с часок и за работу принимайся, — Хват остановился и на Гореславу глянул. — Ты Егора не дожидайся, запрягай Гнедую и поезжай в лес за дровами.

— Думаешь, сама донести не смогу?

— Спины потом не разогнёшь. Для лучины и печи много веток я нарубил. Знаешь ли полянку рядом со сгоревшей сосной?

— Как же не знать. Ягода возле неё сладкая.

— Возьми с собой Миланью да поезжай туда. Вернуться только б вам до Перунова гнева. Глаз у меня зоркий, заприметил я облачко чёрное посолонь.

— Уж как — нибудь не промокну. Только чего ж мне, девке, ветки собирать?