Сергей Довлатов - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
• Автор: Сергей Довлатов
• Издательство: Азбука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-267-00029-9, 5-267-00041-8 (3т.)

В третий том Собрания сочинений Сергея Довлатова входят: книга «Ремесло» (часть первая — «Невидимая книга», часть вторая — «Невидимая газета») — история двух попыток издать на родине книгу и создать в США эмигрантскую газету; повесть «Иностранка» — история русской женщины в Нью — Йорке; сборник «Чемодан» — рассказы из ленинградской жизни; «Холодильник» — незаконченная книга рассказов, наподобие «Чемодана»; «Из рассказов о минувшем лете» — три рассказа о писательской жизни в Америке, написанные летом 1988 г.

---

Люди одеты похуже, чем в Доме кино. Однако получше, чем в Доме науки и техники.

В Австрии мы жили три недели. Почти не выходили из гостиницы. У входа дежурили эти самые, которые не просто, а за деньги. В общем, ясно. У одной была совершенно голая жэ. Папка бы ахнул. В этом плане свободы больше чем достаточно.

Леве из вещей купила носки шерстяные и джемпер. Себе ничего.

В Америку летели около семи часов. В самолете нам показывали кино. Вы думаете — какое? В жизни не догадаетесь. «Великолепная семерка». Стоило ли ехать в такую даль?

Поселилась я у Лоры с Фимой. Левка ходит в детский сад. А я все думаю, чем бы мне заняться.

Свободы здесь еще больше, чем в Австрии. В специальных магазинах продаются каучуковые органы. Вы понимаете? Мамуля бы сейчас же в обморок упала.

Чернокожих в Америке давно уже не линчуют. Теперь здесь все наоборот. Короче, я еще не сориентировалась. Скоро напишу. И вы пишите.

Обнимаю. Ваша несознательная дочь Мария».

Таланты и поклонники

Как-то раз появился Зарецкий. Узнав, что хозяев нет дома, выразил смущение:

— Простите, что врываюсь без звонка.

— Ничего, — ответила Маруся, — только я в халате…

Через минуту он пил кофе с бело-розовым зефиром. Сахарная пудра оседала на тщательно выглаженных кримпленовых брюках…

Зарецкий любил культуру и женщин. Культура была для него источником заработка, а женщины — предметом вдохновения. То есть культурой он занимался из прагматических соображений, а женщинами — бескорыстно. Идея бескорыстия подчеркивалась явным сексуальным неуспехом.

Дело в том, что Зарецкого раздирали противоречивые страсти. Он добивался женщин, но при этом всячески их унижал. Его изысканные комплименты перемежались оскорблениями. Шаловливые заигрывания уступали место взволнованным нравственным проповедям. Зарецкий горячо взывал к морали, тотчас же побуждая ее нарушить. Кроме того он был немолод. Самолеты называл аэропланами, как до войны…

Он ел зефир, пил кофе и любовался Марусиными ногами. Полы ее халата волнующе разлетались. Две верхние пуговки ночной сорочки были расстегнуты.

Зарецкий поинтересовался:

— Чем изволите зарабатывать на пропитание?

— Я еще не работаю, — ответила Маруся.

— А чем, ежели не секрет, планируете заниматься в будущем?

— Не знаю. Я вообще-то музработник.

— С вашими данными я бы подумал о Голливуде.

— Там своих хватает. А главное — им уж больно тощие нужны.

— Я поговорю с друзьями, — обещал Зарецкий.

Потом он сказал:

— У меня к вам дело. Я заканчиваю работу над книгой «Секс при тоталитаризме». В этой связи мной опрошено более четырехсот женщин. Их возраст колеблется от шестнадцати до пятидесяти семи лет. Данные обработаны и приведены в систему. Короче — я буду задавать вопросы. Отвечайте просто и без ложной застенчивости. Думаю, вы понимаете, что это — сугубо научное исследование. Мещанские предрассудки здесь неуместны. Садитесь.

Зарецкий вытащил портфель. Достал оттуда магнитофон, блокнот и авторучку. Корпус магнитофона был перетянут изоляционной лентой.

— Внимание, — сказал Зарецкий, — начали.

Он скороговоркой произнес в микрофон:

— Объект четыреста тридцать девять. Шестнадцатое апреля восемьдесят пятого года. Форест Хиллс, Нью-Йорк, Соединенные Штаты Америки. Беседу ведет Натан Зарецкий.

И дальше, повернувшись к Марусе:

— Сколько вам лет?

— Тридцать четыре.

— Замужем?

— В разводе.

— Имели половые сношения до брака?

— До брака?

— Иными словами — когда подверглись дефлорации?

— Чему?

— Когда потеряли невинность?

— А-а… Мне послышалось — декларация…

Маруся слегка раскраснелась. Зарецкий внушал ей страх и уважение. Вдруг он сочтет ее мещанкой?

— Не помню, — сказала Маруся.

— Что — не помню?

— До или после. Скорее все-таки — до.

— До или после чего?

— Вы спросили — до или после замужества.

— Так до или после?

— Мне кажется — до.

— До или после венгерских событий?

— Что значит — венгерские события?

— До или после разоблачения культа личности?

— Вроде бы после.

— Точнее?

— После.

— Хорошо. Вы занимаетесь мастурбацией?

— Раз в месяц, как положено.

— Что — как положено?

— Ну, это… Женские дела…

— Я спрашиваю о мастурбации.

— О, Господи! — сказала Маруся.

Что-то мешало ей остановить или даже выпроводить Зарецкого. Что-то заставляло ее смущенно бормотать:

— Не знаю… Может быть… Пожалуй.

С нарастающим воодушевлением Зарецкий говорил:

— Отбросить ложный стыд! Забыть о ханжеской морали! Человеческая плоть священна! Советская власть лишает человека естественных радостей! Климакс при тоталитаризме наступает значительно раньше, чем в демократических странах!..

Маруся кивала:

— Еще бы…

Зарецкий вдруг совсем преобразился. Начал как-то странно шевелить плечами, обтянутыми лиловой бобочкой. Вдруг перешел на звучный шепот. Задыхаясь, говорил:

— О, Маша! Ты — как сама Россия! Оскверненная монголами, изнасилованная большевиками, ты чудом сохранила девственность!.. О, пусти меня в свою зеленую долину!

Зарецкий двинулся вперед. От его кримпленовых штанов летели искры. Глаза сверкали наподобие хирургических юпитеров. Магнитофон затих, тихонько щелкнув.

— О, дай мне власть, — шептал Зарецкий, — и я тебя прославлю!

Маруся на секунду задумалась. Пользы от этого болтливого старика — немного. Радости — еще меньше. К тому же надо спешить за ребенком.

Зарецкий положил ей руки на талию. Это напоминало приглашение к старомодному бальному танцу.

Маруся отступила. Ученый человек, и так себя ведет. А главное, пора идти за Левой…

Зарецкий был опытным ловеласом. Его тактические приемы заключались в следующем. Первое — засидеться до глубокой ночи. Обнаружить, что автобусы не ходят. Брать такси — дороговато… Далее — «Разрешите мне посидеть в этом кресле?» Или — «Можно я лягу рядом чисто по-товарищески?..» Затем он начинал дрожать и вскрикивать. Оттолкнуть его в подобных случаях у женщин не хватало духа. Неудовлетворенная страсть могла обернуться психическим расстройством. И более того — разрывом сердца.

Зарецкий плакал и скандалил. Угрожал и требовал. Он клялся женщинам в любви. К тому же предлагал им заняться совместной научной работой. Порой ему уступали даже самые несговорчивые.

Так бывало ночью. В свете дня приемы часто оказывались недействительными.

Маруся сказала.

— Я скоро приду.

Через минуту появилась, одетая в строгий бежевый костюмчик.

Зарецкий, хмурясь, уложил магнитофон в портфель. Затем таинственно и мрачно произнес:

— Ты — сфинкс, Мария!

— Почему же свинство?! — рассердилась Муся. — Это что еще за новости! А если я люблю другого?

Зарецкий саркастически расхохотался, взял жетон на метро и ушел.

С этого дня Марусе уже не было покоя. Женихи и ухажеры потянулись вереницей.

Видимо, свободная женщина распространяет какие-то особенные флюиды. Красивая — тем более.

Мужчины заговаривали с ней всюду, где она появлялась. В магазинах, на автобусной стоянке, перед домом, около газетного киоска. Иногда американцы, чаще — соотечественники.

Они звонили ей по телефону. Являлись в дом с какими-то непонятными предложениями. Даже посылали ей открытки в стихах. Например, диссидент Караваев прислал ей такое стихотворение.

«Марусь! Ты любишь Русь?!»

С Караваевым Маруся познакомилась в аптеке.

Он пригласил ее на демонстрацию в защиту Сахарова. Маруся сказала:

— С кем я оставлю ребенка?

Караваев рассердился:

— Если каждый будет заботиться только о своих детях, Россия погибнет.

Маруся возразила:

— Наоборот. Если каждый позаботится о своем ребенке, все будет хорошо.

Караваев сказал:

— Вы — типичная эмигрантка, развращенная Западом. Думаете только о себе.

Маруся задумалась. Один говорит — сама Россия, изнасилованная большевиками. Другой — эмиграция, развращенная Западом. Кто же я на самом-то деле?..

Караваев предложил ей сообща вести борьбу за новую Россию. Маруся отказалась.

Издатель Друкер тоже призывал ее к борьбе. Но — за единство эмиграции.

Он говорил:

— Нас мало. Мы разобщены и одиноки. Мы должны объединиться на почве русской культуры.

Друкер пригласил Марусю в свое захламленное жилище. Показал десяток редких книг с автографами Георгия Иванова, Набокова, Ходасевича. Преподнес ей злополучного «Фейхтвагнера». И вновь заговорил насчет единства: