Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

• Название: Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
• Автор: Лев Сокольников
• Жанр: Современная проза

---

Вопросы, вопросы…настойчиво и мощно откуда-то приходят, и никто не ограждает от них… Даже бес временами бывает бессилен.

Ещё одно достоинство пальто, кроме прямого назначения согревать моё тщедушное тело, заключалось в том, что ни у меня, ни у родителей никто не спрашивал:

— А где это вы таким сукнецом разжились!?

Быстро добрался до центра города: катиться под гору всегда легко. Улица входила к центру города.

В центе — скверик, он и сегодня на том месте. И на подходе в сквер я увидел страшную картину: на деревьях висели люди!!!

Вот оно, начало того, о чём со страхом говорили обитатели монастыря в начале войны: немцы приступили к делу, на выполнение которого и пришли в город! Начали вешать с центра, а как скоро доберутся до монастыря — об этом думать не мог. Нечем было думать, на месте "думалки" был страх с каплями утешения: "если начали с центра, то до монастыря не скоро доберутся, между сквером и монастырём длинная улица с домами! До нас им нужно будет перевешать жителей целой улицы! Не завтра меня повесят, время есть"!

Это были первые и последние повешенные, которых я видел.

В сквере увидел и большие тупорылые машины с гибкими "усиками" направленные вперёд и в стороны. Для чего были "усы" на машинах — никак не мог понять. Интерес к деталям вражеской автомобильной техники был полностью задавлен висевшими людьми!

Жуткая картина ударила по сознанию так, что мгновенно заставила забыть о солнечном дне, о морозе и резво двинула тщедушное тело моё в валенках сестры в монастырь! Скорее, в родное гнездо! Если в городе людей развешивают на деревьях, то такое может придти и в монастырь! И без меня!?

Был ли я трусом? Да, был им, поэтому близко не подошёл к деревьям и не рассмотрел лица висевших: кто они были? Молодые, старые? — быстро топал по улице и не замечал, что она имеет подъём! Час, или полтора назад, улица имела приличный наклон в градусах, по этой улице мы катались на санках, по ней совсем недавно отец и я "отступали" из трамвайного парка в памятный вечер первого налёта вражеской авиации — и тогда не было подъёма! Просто чудо какое-то! И это чудо — страх: он ускорял продвижение в родную келью. Оно и понятно: мне шёл восьмой год, большой уже, чего там. Могли повесить, как и тех, что уже висели на деревьях скверика?

В семье не было разговоров о повешенных в городском сквере, а что говорили другие — не знал. И о своих впечатлениях не имел привычки с кем-то делиться, "держал всё в себе" и при этом не страдал от ночных кошмаров.

И монастырь, промучившись молчанием какое-то время, заговорил о повешенных, не мог монастырь пропустить такое событие молчанием:

— Повесили комсомольцев-подпольщиков, предатели их выдали! — как всегда имена "предателей" не назывались. Результаты "предательства" — вот они, висят на деревьях сквера, оккупанты получили ещё одну порцию ненависти от аборигенов, а имён и фамилий тех, кто приложил руку к гибели молодых ребят — нет! Но ведь так не бывает…

Неизвестно, какое время провисели казнённые граждане города. Не могу сказать и такое: сколько нужно висеть повешенным, чтобы живые соотечественники, глядя на них, или устрашились раз и навсегда, или прониклись лютой ненавистью к вешателям? Что тогда шло первым?

Повешенные вошли в "славную историю борьбы с оккупантами на захваченной (временно!) территории", как "герои-подпольщики, навечно покрывшие себя неувядаемой славой"! Так требовали верить "сверху", так поминали повешенных многие годы, и я был в числе тех, кто с ненавистью относился к оккупантам. Забавно получалось: оккупанты были рядом — ненависти к ним не было, изгнали их, разгромили — ненависть появилась:

— Сволочи!

И как-то спустя много лет, во время празднования очередной победной даты в мае, сидел в том скверике на лавочке и наслаждался музыкой духового оркестра. Май, красота, солнце, тепло и радость! Но почему-то вспомнился страшный морозный, оккупационный день, когда впервые увидел повешенных людей. Рядом сидела пожилая женщина, везёт мне на женщин в роли "развратителей"! Говорили о прошлом, в войне с чужаками победили мы, повод был и детально — о сквере. Спросил:

— Вы были в оккупации?

— Была.

— Может, помните, как в этом сквере однажды наших людей повесили? Подпольщиков, комсомольцев?

— Какие "комсомольцы"!? - "взвилась" женщина — какие "подпольщики"!? Это шпана была, отпетое хулиганьё! До войны от них вечерами проходу не было, по ним тюрьма плакала! Немцы-то, со "своим уставом в чужой монастырь" пришли и думали, что оккупированные по их законам жить будут! Вислоухие! На ночь спать по дома отправлялись, а машины на замки не закрывали! Привычки-то свои, а шпана — наша! Вот и встретились… "Комсомольцы" смекнули, что к чему и быстро принялись за дело… Машины очищали от лишнего, а лишним были немецкая выпивка — "шнапс", консервы, хлеб, шоколад. Было чем поживиться. Шпана — она и есть шпана, глупая и наглая! Всё, что воровали у немецкой шоферни — тут же и вылезало наружу. Шнапс их и погубил, шнапс всегда губил. Как жить "шикарно" на виду, когда многим есть нечего было — враги устроили успешную засаду на ночь, а утром, "по законам военного времени", долго не рассуждая, и повесили. Рядом с машинами… Тогда-то, по непонятному наитию, я и оказался на месте казни… но не в момент совершения, опоздал…

… и потому быстро "суд вершили", что у вас "формулы" разные…

— Что за "формулы"?

— Уверенность: "грех воровства меньший, чем лишение жизни за грех", а враги стояли на противоположных рубежах: "убить ворюгу — меньший грех, чем воровство".

— У нас было и другое: "лучше убить десять невиновных, чем прозевать одного преступника".

Ах, как ужасно слышать такое! И все "вожди" наши прошлые — сплошь сифилитики-палачи-параноики, и герои — совсем не таковые, а ворьё! Как жить!? Во что верить!?

— Не грусти о повешенных "комсомольцах"! Теперь ты знаешь, кем были "герои", тебя "просветила", не понимая всей глубины ужасного деяния, незнакомая женщина… Пусть для остальной публики древняя пропойная шпана останется "борцами за свободу".

И всё же они герои и достойны быть причисленными к "лику святых". Если они, пусть и криминалом, приносили врагам ущерб — они герои! Представь ярость какого-нибудь Ханса, обнаружившего пропажу одеял, шоколада, галет, колбасы и прочего добра, что выдавали немецкой шоферне? — вот оно что: "…и нет ничего тайного…", мой бес — немец! Только откуда? Из Пруссии? Баварии? Судет? Саксонии? Штирии?

— Признавайся, вражина, в теле, какого группенфюра пребывал когда-то? И как долго!?

— Выше тела "герра оберста" Вермахта не проживал, но недолго: скучно с военными! Ограниченные они!

— Хорошо, допустим, проклятые оккупанты не стали бы так жестоко с отечественным ворьём поступать, но ограничились публичной поркой с одномоментным внушением мысли о том, что "кражи — есть "нихт гут и "Зер шлехт"! — и, не медля, отправили бы воров-соотечественников на "каторжные работы" в Рейх. Ведь не учини бессмысленную расправу, так, глядишь, город попал бы с книгу "рекордов Гиннеса" в звании "Город, в котором за оккупацию не было убито ни одного жителя"!

— Тогда "книги рекордов" ещё не было…

— Разве?

— Думаешь, что ссылка в Рейх на каторжные работы исправила бы "добрых молодцев"? Они бы и в Германии не прекратили заниматься любимым делом. Разве на сегодня не пришли к выводу о том, что шпана "интернациональна"?

— Не знаю.

— Не ответ. Думай!

— Чего думать? Не стОит этого делать, всё равно хороших мыслей от тебя не дождёшься! Какую-нибудь гадость обязательно нашепчешь!

— Какой гадости боишься?

— Гадостей от тебя выслушал много, но сейчас просится такая: "врагов стоило бы запустить в Россию для очистки русской нации от погани". Самим не избавиться: "жалко" и "воспитывать нужно". "Воспитывают". Что творится и до сего дня? "Преступность в стране растёт, ещё немного — и война не нужна будет, без неё сгинем". Поговорка "горбатого могила исправит" для нас сегодня "актуальна" настолько, что мешает жить! А если бы тогда, как ты фантазируешь, вместо петли их отправили в Рейх, то, уверен, они бы там организовали "законспирированную, со строгой дисциплиной, русскую преступную группировку". Ещё неизвестно, что было бы хуже для врагов: повесить родную уголовщину на месте, или везти в Рейх?

— "Уголовную хронику по "ящику" смотришь?

— Да.

— Что тянет чужие мерзости смотреть?

— Не знаю…

— Я знаю: "они — плохие, я — хороший"!

— А что остаётся думать, когда показывают тридцатипятилетнего паразита ни единого дня не работавшего? Ныне отнимает побоями у матери пенсию и пропивает!? Чтобы сделали враги с паразитом?

— Вопрос на сообразительность: "кто породил паразита"? Разве не мать? И зачем врагам, очищая вас от паразитов, было портить свою репутацию? Тогда враги с помощью петли "вылечили" пяток ваших "горбатых", но этого, как показало время, мало. Ответ знаешь, а хитришь: "не знаю"! Нехорошо-с!