Дмитрий Денисов - Изначальное желание

• Название: Изначальное желание
• Автор: Дмитрий Денисов
• Жанр: Фэнтези

Желание… какое простое слово. Но что это такое? И откуда оно рождается? Во все времена люди пытались дать ответ на этот вопрос. И с каждым разом ответ становится все точнее и понятнее. И однажды появился тот, кто отважился отыскать Изначальное Желание, которое и является отголоском всех остальных… во всей Вселенной…

---

— Где ж ты такому научился?

По моим губам скользнула легкая усмешка.

— С мое по миру поброди — и не такому научишься! Сам то как? Цел?

— Да цел, вроде…

— Ну и хорошо. Я ведь нарочно тебя в стог закинул. Иначе бы так шлепнулся…

— Да, шарахнулся бы — не горюй. С моей-то тяжестью.

Внезапный порыв ветра всколыхнул конскую гриву, тронул мои пепельные локоны, и заставил перешептываться поля. Потянуло свежестью реки. Я блаженно засопел, и снова покосился на него.

— Ну теперь-то веришь мне?

Он снова пристально вцепился в меня глазами и сощурился.

— Не, и сейчас не верю!

— Отчего же?

Пудила в последний раз отряхнулся и покачал головой.

— Не кузнец ты! Хоть убей — не кузнец. Ни один кузнец на свете не мог бы так легко подбросить мастера Пудилу. Такое под силу лишь сказочным богатырям. Но не смертным мужам.

— Я не тот и не другой, — подчеркнул я.

— Так кто же? — ползли вверх его густые брови.

— Ты сам назвал меня Робертом.

— Но кто ты?

— Это неважно.

Пудила нахмурился, обиженно шмыгнул, и бойко стеганул Гриворыла.

— Ннооо, пшел уже!

И мы со скрипом тронулись дальше. Некоторое время он еще дулся и бурчал нечленораздельно, но я прекрасно слышал, ведь я слышу. Он бормотал о том, как всегда зарекался не брать с собой попутчиков. И как всегда пренебрегал зароком. Я только и делал, что виновато разводил руками, и простодушно улыбался, мол, я — не я. Но вскоре мы снова общались как прежде. Он уже откровенно восхищался моими атлетическими способностями, и допытывался, откуда они у меня. Я уклончиво отвечал, выдвигая туманные объяснения. Или откровенно лукавил, чтобы снова не изломить его примитивное хрупкое мышление. И мы весело коротали время.

А время ползло вместе с нами вдоль пыльной укатанной дороги, иссеченной множеством различных колес. Я видел эти следы своим внутренним взором, словно старые записи в огромной книге. Я видел, кто здесь ехал в прошлом году, я видел — что он вез. И столь четки оказались те воспоминания, что никакие дожди, снега и бури не смогли смыть вековечную память, въевшуюся в плотную толщу тракта. Время и воспоминания — два извечных спутника, бредущие неведомо куда. Уходит время, а с ним уходят и воспоминания. Чем дальше, тем туманнее они. Но есть один страж, что призван оберегать их. И имя ему память.

Я оглянулся. Теперь и наши следы вошли в историю этой дороги. Теперь и я оставил здесь свою запись. Жаль только — никто ее не может потом прочесть. Никто не наделен такими чувствами. По крайней мере, не встречал пока таких.

— Далеко еще до города? — спросил я, вглядываясь в голубеющую даль.

— Не очень, — отозвался Пудила. — Еще три деревеньки — и доехали. Ты поесть не желаешь?

— Нет, не желаю.

— Есть тебе побольше надо, — высказал он свое мнение. — А то вон как исхудал да побледнел.

— Ты еще скажи — чтобы сил больше было.

— Силы тебе не занимать. А вот вид приятный всегда нужен.

— Зачем? — насторожился я.

— Ну, дивчин соблазнять, — подмигнул кузнец. — Они румяных да крепких любят.

— Это поначалу. А когда понимают, что толку нет от такого?

— Всегда толк есть. Ты на меня глянь.

— Да, ладный ты мужик, Пудила. Но и ты посмотри на меня хорошенько. Посмотри. Видишь?

— Чего?

— Ну, ты сам только что произнес, мол я худой да страшный.

— Про страшного я не говорил, — бегло оправдался он.

— Но думал, — с легким вызовом добавил я. — Не бойся, я не обижусь. Потому как я действительно страшный. Но не потому, что уродился таким, а потому, что сам желаю таким быть.

— Зачем тебе? — не мог поверить он.

— Зачем? Да потому как я каждый раз себе и другим доказываю, что истинный лик — не внешний. Не то, что мы видим с первого взгляда, есть истина. Не те слова, что мы слышим от кого-то, есть правда. А лишь то, что стоит за ними. Те действия, которые искусно завуалированы словами. Тот разум, что таится за внешностью. И пусть я омерзителен, но я могу вскружить голову любой дивчине. Я знаю, как надлежит мне мыслить, чтобы ее желания разжечь.

— Ну ты и загнул! — развеселился Пудила. — Это все у вас в Заморье так девок охмуряют? Да… Нет, у нас проще. У нас кто румян да удал, тот и полюбится.

— Вот именно — удал, — согласился я. — А был бы я румян и привлекателен? Разве стало б то интересно. Все равно, что вооруженный до зубов рыцарь, укрытый надежным панцирем, выедет против жалкого крестьянина, у которого из оружия один лишь ухват.

— Ухваты разные бывают! — с видом знатока ввернул Пудила.

— Да не о том речь. Так вот, победа рыцаря гарантирована. И если выехал он силами мериться, то не равны те силы изначально. Тут и так ясно. Только равные силы могут мериться. А зачем мерить большое и маленькое. Это и так очевидно. Так и я. Я без брони. Я безоружен. Но я мыслю. И желаю. И хочу. У меня даже ухвата нет, но я побеждаю. Лишь воля моя — ключ к успеху.

— Ух, ну ты совсем утомил, — недовольно прогудел кузнец. — Ты, Роберт, хороший человек, хоть и странный. Но все одно — голову мне не морочь.

Я вздохнул и пожал плечами.

— Я же сказал, что тебе не по пути со мной, если выкрутасы мысленные тебе не по нраву.

Он тоже обреченно вздохнул.

— Да хоть и по нраву, так все одно я ничего в толк не возьму. А вот как панцирь добротный сладить — это я всегда рад потолковать. Раз сам кузнец, так расскажи чего-нибудь? Чего ты ковал там, в своем Заморье?

Я добродушно улыбнулся. И воззрился в прозрачно-голубую гладь.

— Счастье.

— Это как?

— Да все так же: тяжелым трудом, изо дня в день. Да только подобно оно твоему панцирю — призвано оберегать, но не вечно. Всегда даст трещину, и промнется в самый неподходящий момент.

— Так на то заплаты ввариваем, — напомнил Пудила. — А после для надежи проклепываем.

— Клепай — не клепай, а все без толку. Изначально надо замышлять крепкий и надежный панцирь. Все просчитать, продумать, железо грамотно просеять, расплавить, убрать шихту, сварить, отлить заготовку, отковать, вытянуть равномерно, придать форму. Закалить и в меру отпустить. А там уже и полируй себе, чернь да золото наводи, чекань, режь да трави. Это уже изыски. Можно и без них. Но с ними приятнее, ведь они — удел высокого мастерства. Тут уже высшее мастерство соперничает.

Он с глубоким уважением воззрился на меня.

— Хм, видать и вправду кузнецом был. А на мои панцири взглянуть не желаешь?

— Почту за честь, — склонил я голову в поклоне.

Он развернулся и рывком сдернул холщовый полог. В глаза ударил нестерпимый свет. Яркие блики вспыхивали и сияли на гладких стальных бронях, заботливо уложенных рядами. У меня вырвалось невольное восклицание.

— Ого!

— Чего? — жадно засветились глаза Пудилы.

— Здорово. А ну-ка…

Я протянул руку и взял ближайший нагрудник. С видом знатока постукал его костяшками пальцев, прикладывая ухо и прислушиваясь к звону. Поскреб ногтем, провел ладонью. Да, действительно, работа достойная.

— Хм, Пудила, ты столь же искусен, сколь и силен. Далеко не каждому кузнецу по плечу такое.

— А то! — польщено улыбнулся он.

Панцирь переливался под ярким солнцем, и горел не хуже зеркала. По всему краю шла фигурно прокованная отбортовка, напоминающая свитый канатик. В центре золотом был наведен треугольный щит, с изображением лилии в перекрестье меча и топора. По бокам красовались щитодержатели — лев и олень. А под ними девизная лента. Так, что тут? «Достоинство и великодушие» — гласила надпись на ленте. Как обычно — громкие помпезные слова, высокие идеалы дворянства, как правило, соответствующие их сущности с точностью до наоборот. От герба во все стороны, подобно лучам расходились полосы растительного орнамента — сеть сложных завитушек. И все такой искусной вычурной работы — глаз не отвести. Довершали дело литые золотом пряжки, призванные крепить нагрудник к наспиннику и набедренной юбке. Да, ценитель прекрасного всегда жив во мне.

— Пудила, ты великолепен, — искренне покивал я, проводя ладонью по гравированной поверхности. — А рисунок сам рисовал?

— Нет, меня на такое не хватит, — стыдливо заметил он. — Это герб одного из придворных графов. Так он не единожды отправлял посыльных с рисунком герба. Они и следили за точностью, пока я его начертывал. Надеюсь, ему понравится.

— Не то слово — понравится.

— Посмотрим.

Я приглядывался к позолоченному рисунку, карябал ногтем, и даже принюхивался, улавливая почти выветрившийся запах едкой кислоты.

— И как ты золото наводил? Всечкой?

— Ну да. Сначала рисунок кислотой по воску вытравил, затем резцами прогрыз, а после на горячую вклепал туда золотой пруток. И начистил. Не очень-то и сложно.

— Для тебя. Остальным это не по зубам.