Оскар Уайльд - Баллада Редингской тюрьмы

• Название: Баллада Редингской тюрьмы
• Автор: Оскар Уайльд
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5- 273-00092-0

«Баллада Редингской тюрьмы» была написана Уайльдом во Франции, куда он уехал, отбыв двухлетнее заключение в каторжной тюрьме по обвинению в нарушении нравственности; впервые она была опубликована отдельным изданием в 1898 г. за подписью С. З. З., что означает тюремный номер Уайльда в Редингской тюрьме: камера 3 на третьей площадке галереи С. Имя автора на титульном листе появилось лишь в седьмом издании поэмы в 1899 г.

В основе сюжета баллады лежат реальные события: казнь в тюрьме в июле 1896 г. одного из заключенных — гвардейца-кавалериста Чарлза Томаса Вулриджа, приговоренного к смерти за убийство из ревности своей жены.

Оскар Уайльд. Собрание сочинений в трех томах. Том 3. Издательство «Терра». Москва. 2000.

Перевод Константина Бальмонта.

---

Оскар Уайльд • Баллада Редингской тюрьмы

Памяти К. Т. В. — бывшего кавалериста

королевской гвардии, умершего в тюрьме

его величества Рединг, Беркшир, 7 июля

1896

1

Он не был больше в ярко-красном,
   Вино и кровь он слил,
Рука в крови была, когда он
   С умершей найден был,
Кого любил — и, ослепленный,
   В постели он убил.

И вот он шел меж подсудимых,
   Весь в серое одет.
Была легка его походка,
   Он не был грустен, нет,
Но не видал я, чтоб глядели
   Так пристально на свет.

Я никогда не знал, что может
   Так пристальным быть взор,
Впиваясь в узкую полоску,
   В тот голубой узор,
Что, узники, зовем мы небом
   И в чем наш весь простор.

С другими душами чистилищ,
   В другом кольце, вперед,
Я шел и думал, что он сделал,
   Что совершил вон тот, —
Вдруг кто — то прошептал за мною:
«Его веревка ждет».

О, боже мой! Глухие стены
   Шатнулись предо мной,
И небо стало раскаленным,
   Как печь, над головой,
И пусть я шел в жестокой пытке, —
   Забыл я ужас свой.

Я только знал, какою мыслью
   Ему судьба — гореть.
И почему на свет дневной он
   Не может не смотреть, —
Убил он ту, кого любил он,
   И должен умереть.

――――

Но убивают все любимых, —
   Пусть знают все о том, —
Один убьет жестоким взглядом,
   Другой — обманным сном,
Трусливый — лживым поцелуем,
   И тот, кто смел, — мечом!

Один убьет любовь в расцвете,
   Другой — на склоне лет,
Один удушит в сладострастьи,
   Другой — под звон монет,
Добрейший — нож берет: кто умер,
   В том муки больше нет.

Кто слишком скор, кто слишком долог,
   Кто купит, кто продаст,
Кто плачет долго, кто — спокойный —
   И вздоха не издаст,
Но убивают все любимых, —
   Не всем палач воздаст.

――――

Он не умрет позорной смертью,
   Он не умрет — другой,
Не ощутит вкруг шеи петлю
   И холст над головой,
Сквозь пол он не уронит ноги
   Над страшной пустотой.

Молчащими не будет ночью
   И днем он окружен,
Что всё следят, когда заплачет,
   Когда издаст он стон, —
Следят, чтоб у тюрьмы не отнял
   Тюремной жертвы он.

Он не увидит на рассвете,
   Что вот пришла Беда,
Пришел, дрожа, священник в белом,
   Как ужас навсегда,
Шериф и комендант, весь в черном,
   Чей образ — лик Суда.

Он не наденет торопливо
   Свой каторжный наряд,
Меж тем как грубый доктор смотрит,
   Чем новым вспыхнул взгляд, —
Держа часы, где осужденья
   Звучат, стучат, стучат.

Он не узнает тяжкой жажды,
   Что в горле — как песок,
Пред тем, когда палач в перчатках
   Прильнет на краткий срок
И узника скрутит ремнями,
   Чтоб жаждать он не мог.

Слова молитв заупокойных
   Не примет он, как гнет,
И, между тем как ужас в сердце
   Кричит, что он живет,
Он не войдет, касаясь гроба,
   Под страшный низкий свод.

Не глянет он на вышний воздух
   Сквозь узкий круг стекла,
Молясь землистыми губами,
   Чтоб боль скорей прошла,
Не вздрогнет он от губ Кайафы,[1]
   Стирая пот с чела.

2

Уж шесть недель гулял солдат наш,
   Весь в серое одет,
Была легка его походка,
   Он не был грустен, нет,
Но не видал я, чтоб глядели
   Так пристально на свет.

Я никогда не знал, что может
   Так пристальным быть взор,
Впиваясь в узкую полоску,
   В тот голубой узор,
Что, узники, зовем мы небом
   И в чем наш весь простор.

Он не ломал с тоскою руки,
   Как те, в ком мало сил
И кто в Отчаяньи Надежду
   Безумно оживил, —
Нет, только он глядел на солнце
   И жадно воздух пил.

Не плакал он, ломая руки,
   О том, что суждено,
Но только утро пил, как будто
   Целительно оно.
О, жадно, жадно пил он солнце,
   Как светлое вино!

С другими душами чистилищ,
   В другом кольце, вперед,
Я шел, — и каждый, кто терзался,
   Про свой не помнил гнет,
Но мы за тем следили тупо,
   Кого веревка ждет.

И странно было знать, что мог он
   Так весело шагать,
И странно было, что глазами
   Он должен свет впивать,
И странно было знать, что должен
   Такой он долг отдать.

――――

Цветут и дуб и вяз роскошно
   Весеннею порой.
Но страшно видеть столб позорный,
   Что перевит змеей, —
И, стар иль юн, но кто-то должен
   Предел не выждать свой!

Высок престол, и счастье трона
   Всех манит и зовет,
Но кто хотел бы, с крепкой петлей,
   Взойти на эшафот
И сквозь ошейник бросить взгляд свой
   Последний в небосвод?

Прекрасны пляски, звуки скрипок,
   Любовь и Жизнь с Мечтой;
Любить, плясать, под звуки лютни,
   Толпою молодой;
Но страшно — быстрою ногою —
   Плясать над пустотой!

И мы за ним с больным вниманьем
   Следили, чуть дыша:
Быть может, к каждому такой же
   Конец ползет, спеша?
Как знать, в какой нас Ад заманит
   Незрячая душа.

――――

И наконец меж подсудимых
   Он больше не ходил.
Я знал: он в черной загородке,
   В судебном зале был.
Его лица я не увижу,
   Как долго б я ни жил.

Мы встретились, как в бурю, в море,
   Погибшие суда.
Без слов, без знака — что могли бы
   Мы говорить тогда?
Мы встретились не в ночь святую,
   А в яркий день стыда.

Тот и другой в глуши тюремной
   Людской отбросок был,
Нас мир, сорвавши с сердца, бросил,
   И Бог о нас забыл,
И за железную решетку
   Грех в тьму нас заманил.

3

Двор Должников — в камнях весь жестких,
   Там слизь со стен течет,
С высоких стен; близ них гулял он:
   Над ним — свинцовый свод,
И слева-справа страж ходил с ним,
   Боясь, что он умрет.

Или молчащими он ночью
   И днем был окружен, —
Они следили за слезами,
   Они ловили стон,
Боясь, чтобы не отнял жертву
   У эшафота он.

Был комендант без послаблений,
   Устав он твердо знал.
Смерть — факт научный, — доктор умный
   Все факты признавал.
В день дважды приходил священник —
   И книжку оставлял.

И дважды в день курил он трубку
   И кружку пива пил,
Его душа была спокойна,
   В ней страх не властен был,
Он говорил, что он доволен
   Уйти во тьму могил.

Но почему так говорил он,
   Страж ни один не знал:
Тот, кто в тюрьме быть должен стражем,
   Язык свой замыкал,
Кому судьба в тюрьме быть стражем,
   Тот маску надевал.

Когда б спросил, душа не в силах
   Была б так быть нема,
А что же может сделать Жалость
   Там, где убийцам — Тьма?
Какое слово он нашел бы
   Для братского ума?

――――

Мы проходили, образуя
   Наш — Шутовской — Парад.
Что в том! Ведь были мы одною
   Из Дьявольских Бригад:
В ногах — свинец, затылки бриты, —
   Роскошный маскарад.

Канаты рвали мы[2] — и ногти,
   В крови, ломали мы,
Пол мыли щеткой, терли двери
   Решетчатой тюрьмы, —
Шел гул от топота, от ведер,
   От адской кутерьмы.

Мешки мы шили, били камни, —
   Шел звон со всех сторон, —
Мы били жесть и пели гимны,
   Наш ум был оглушен,
Но в сердце каждого был ужас:
   Таился в сердце он.

Таился так, что дни, как волны,
   Меж трав густых ползли.
Забыли мы, чего обманщик
   И глупый ждать могли.
Но раз, с работы возвращаясь,
   Могилу мы прошли.

Зияла яма жадной пастью,
   Возжаждавшей убить,
Кричала грязь, что хочет крови,
   Асфальту нужно пить.
Мы знали: завтра между нами
   Один окончит быть.

И мы вошли, душой взирая
   На Смерть, на Суд, на Страх;
Прошел палач с своей сумою, —
   Он спрятался впотьмах;
И мы дрожа замкнулись — каждый
   Под номером — в гробах.

――――