Леонид Бежин - Ду Фу

• Название: Ду Фу
• Автор: Леонид Бежин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Ду Фу (712-770) - величайший поэт Китая. Судьба поставила его в самый центр исторических событий: Ду Фу пришлось быть свидетелем народных войн и дворцовых переворотов, взлетов и падений его страны. Патриотическую лирику Ду Фу называли "поэтической историей" эпохи, в то же время Ду Фу - мастер пейзажной лирики, а также многих других жанров китайской поэзии. В книге рассказывается о жизненном пути поэта, о его встречах с выдающимися людьми эпохи, приводятся переводы стихов Ду Фу и отрывки из исторических сочинений, позволяющие представить картину жизни средневекового Китая.

---

А верховая езда? Ничто так не развивает силу и ловкость молодого человека, не воспитывает в нем смелость и отвагу, как скачки на норовистом скакуне. Во времена Ду Фу к лошадям относились восторженно - ими любовались, страстно спорили о достоинствах той или иной породы, не жалели денег на красивых жеребцов. Целые табуны лошадей пригонялись купцами из среднеазиатских княжеств - Ферганы, Самарканда, Хорезма. Лучшие скакуны попадали в императорские конюшни, где их содержалось несколько тысяч. Иные лошади становились знаменитыми по всей стране, и о них создавались легенды. Придворные живописцы старались запечатлеть их облик на шелке. Прославленным мастером изображения лошадей был Хань Гань: мышцы его скакунов напряжены, ноздри раздуты, и кажется, они готовы сорваться с привязи и ветром унестись вдаль. С живописцами соперничали поэты, посвятившие немало прекрасных строк среднеазиатским скакунам. Естественно, что и Ду Фу. одинаково владевший искусством стихосложения и искусством верховой езды, попытался воспеть красоту лошади в стихотворении «Ферганский скакун господина Фана»:

Вот прославленный конь
из ферганской страны!
Как костяк его прочен
и накрепко сбит!
Словно стебли бамбука
два уха стоят,
Ураган поднимают
две пары копыт!

Ты любое пространство
на нем покоришь,
Можешь с ним не бояться
несчастий и бед.
Если есть у тебя
быстроногий скакун,
Для тебя с. этих пор
расстояния нет!

Мчаться во весь дух на коне, распевая песни, пли поднимать в полет охотничьего сокола, высмотревшего в небе добычу, - что может быть радостнее! И Ду Фу отдавался этой радости сполна. Одетый в отороченный мехом халат, обутый в мягкие охотничьи сапоги, подпоясанный наборным поясом, с ремешков которого свисали нож, точило, огниво в другие предметы, необходимые в дороге, он бродил среди зеленых холмов, свистом подзывал к себе соколов и ястребов, и прирученные птицы с вышитым ошейником и яшмовым звоночком на хвостах плавно опускались к нему на парчовый нарукавник. Преследовал диких животных в дубовых лесах, натягивал тугую тетиву, целился, и каждый выстрел из лука приносил добычу. Рядом с Ду Фу были друзья, с которыми он знакомился в дороге. Особенно близко подружились они с человеком по имени Су Юй, тоже заядлым охотником и любителем верховой езды. Оба они разбирались в тонкостях соколиной охоты, знали, как ловить ястребов сетью, выкрашенной дубовым соком, чтобы ее не было видно с высоты полета, или брать птенцов прямо из гнезд. Могли назвать все породы охотничьих птиц, выделив достоинства каждой: черноглазые длиннокрылые балабаны пригодны для охоты на цапель и крупную дичь, а сапсаны - на уток и других водоплавающих. Из кречетов особенно ценятся белые луговые и соколы с «морозом». Затем идут ястребы-перепелятники, ястребы-тетеревятники и прочие породы ястребов, о которых не уставали беседовать друзья, скакавшие бок о бок на быстроногих конях...

Они радовались как дети каждому меткому выстрелу и оба хлопали в ладоши, когда их стрелы, блеснув оперением на солнце, попадали в цель. Но недаром говорится в древних книгах, что радость, достигнув предела, превращается в скорбь. Скорбное известие ожидало Ду Фу, пока он предавался вольным скитаниям и азарту соколиной охоты. В 740 году скончался отец - эта смерть заставила его проститься с Су Юем и срочно повернуть домой. Он мчался почти без отдыха, стегая плетью разгоряченного коня; глаза ему застилали слезы. Странно было представить, что он уже не застанет отца в живых... Дома Ду Фу встретили молча, проводили в комнату, где лежал отец. Ему вспомнилось, как в детстве отец учил его грамоте, заставляя отыскивать «ключи» у иероглифов, помогал делать бумажного змея и бранил за то, что он прокалывал дырки в оконной бумаге, чтобы смотреть на улицу. Сейчас он отдал бы все, чтобы вернуть хотя бы одно мгновение из прошлого. Но прошлое уходит и не возвращается, и теперь сыну надлежит выполнить последний долг перед отцом. Ду Фу остается главным в семье (именно он, а не мачеха, потому что, по конфуцианским традициям, старшим может быть только мужчина). Предстоят хлопоты по устройству похорон и траурных жертвоприношений. Вскоре покойника обрядят в траурные одежды, и процессия двинется к кладбищу. Там уже готов могильный склеп, куда поставят два гроба - внешний и внутренний, сделанные из дорогих сортов дерева, украшенные росписью и резьбой. Рядом со склепом, окруженным вечнозелеными соснами и кипарисами, соорудят кумирню для принесения жертв и поставят каменную стелу с выбитым на ней кратким жизнеописанием умершего и стихотворной эпитафией.

Ду Фу похоронил отца на фамильном кладбище, установив его поминальную табличку рядом с табличками других славных представителей рода. По конфуцианским правилам траур продолжался двадцать семь месяцев, на протяжении которых нельзя было пить вино, есть мясо и играть на цитре. Сохраняя верность обычаю и тяжело переживая смерть отца, Ду Фу приказал построить хижину неподалеку от могилы и перенести туда лишь самые необходимые вещи: кувшин для умывания, смену одежды, несколько книг. Здесь он и поселился в скорбном уединении. Но не успел закончиться траур по отцу, как последовала еще одна смерть - его любимой тетушки Пэй, жившей в Лояне. Не слишком ли много потерь! Не слишком ли много испытаний посылает ему судьба! В состоянии глубокой скорби и отчаяния Ду Фу отправился в Лоян на похороны и по просьбе родных сочинил надгробную надпись, посвященную памяти наставницы. Эта потеря была особенно тяжелой: он словно снова потерял родную мать. Теперь Ду Фу остался совсем одиноким, лишь сестра и младшие братья служили ему утешением. Не из-за смерти ли близких в нем, убежденном конфуцианце, проснулась тяга к даосизму и буддизму. Ду Фу хорошо знал: о чем не говорил Конфуций, говорили Лаоцзы и Будда, дававшие средневековому китайцу ответ на вопрос, что ожидает человека там, у Желтых Источников, за последней земной чертой...

ДУ ФУ ПОСЕЩАЕТ ХРАМ ВЕЛИКОГО ЛАОЦЗЫ

В пригородах Лояна есть немало достопримечательностей, и одна из самых известных - храм мудреца Лаоцзы. В зимние дни там особенно тихо: старые кипарисы отбрасывают прозрачные тени, зеленая черепица чуть тронута инеем, желтые стропила как бы отливают золотом, и когда дует ветер, едва слышно позванивают нефритовые подвески на концах крыши. Стены храма расписаны У Даоцзы, который славился своим искусством по всему Китаю. Художник мастерски изобразил пять даосских святых, величественно шествующих друг за другом, сопровождающую их свиту чиновников, которые вытянулись в цепочку наподобие диких гусей. Каждая кисточка головного убора источает сияние, каждое знамя словно колышется на ветру. И настенные росписи, и даосский алтарь, и горящие в нишах ароматные свечи, едва колеблемые ветром, внушают каждому, кто сюда приходит, возвышенные чувства и благочестивые мысли. Поэтому неудивительно, что в храм Лаоцзы так стремятся паломники. И Ду Фу, снова оказавшийся в Восточной столице, решает однажды посетить священное место, отдавая дань почтения даосскому мудрецу.

Ду Фу, конечно же, знает, что Лаоцзы отвергал многое из того, чему учил Конфуций, и последователи конфуцианства яростно спорили с приверженцами даосской школы, в пылу полемики часто бросая им необоснованные упреки. Так, конфуцианцы считали, что даосизм мешает человеку быть почтительным сыном своих родителей и подданным своего государя, хотя на самом деле сторонники Лаоцзы вовсе не отрицали авторитет родителей и государственную власть. Более того, философы даосской школы разработали собственные принципы управления государством, собственную политическую теорию, успешно соперничавшую с теорией Конфуция и Менцзы. Поэтому, сатирически изображая даосов как бы застывшими в позе бессмысленного «неделания», конфуцианцы явно грешили против истины, но и даосы в долгу не оставались, едко высмеивая своих противников за излишнюю озабоченность практическими делами и полнейшую неспособность услышать Флейту Неба, звучащую в руках Неведомого Музыканта. Тем не менее в этой борьбе побеждали конфуцианцы, хотя их победа никогда не становилась окончательной. Многие китайские императоры, строго следовавшие заветам Конфуция, в душе были даосами, а когда к власти пришел Сюаньцзун, он окружил имя Лаоцзы таким же священным ореолом, как и имя Конфуция, и создал в стране его культ. Император собственноручно составил комментарий к трактату Лаоцзы «Каноническая книга о Пути вселенной и каждого человека». По высочайшему повелению жизнеописание мудреца было включено в династийные анналы. Вдохновленный даосской мудростью, Сюаньцзун запретил смертную, казнь и утвердил закон о гуманном отношении к животным. «Каноническую книгу о Пути» стали изучать в школе, а затем в ранг канонических были возведены и другие даосские сочинения, в том числе трактаты «Лецзы» и «Чжуанцзы». Сюаньцзун также учредил экзамен по даосской философии на звание «Знаток мистических учений», а в 741 году императорское правительство объявило о возведении храмов Лаоцзы в обеих столицах и в провинции.