Игорь Ушаков - Семейная сага

• Название: Семейная сага
• Автор: Игорь Ушаков
• Жанр: Современная проза

О жизни трех поколений одной русской семьи после революции. Роман написан в форме мозаичных новеллок, сопровождается стихотворными инкрустациями от лица главного героя.

---

Кажется, я в него по-настоящему влюбилась. И боюсь, что по мне это видно, потому что иногда я вся вспыхиваю и заливаюсь краской под его слегка насмешливым взглядом.

Но здесь, в отделе, это нормально. По-моему, в него влюблен весь отдел, состоящий поголовно из девушек и молодых женщин. Он и с другими чертежницами так же открыт, так же прост. Он такой загадочный… Девчонки сплетничают о нем, рассказывают всяческие интимные небылицы. Откуда? Он же ни к кому не пристает, у него никого нет. Это я точно знаю, просто чувствую своим женским чутьем.

А как он рисует! Одним движением руки, практически не отрывая ее от бумаги, он может нарисовать женщину в платье, идущую навстречу ветру, или старичка с тростью, придерживающего рукой шляпу…

Илья — удивительный парень! Все же мне везет:

встретила такого хорошего и интересного человека!

А вчера он пригласил меня в наш оперный театр на

"Прекрасную Елену" Оффенбаха. Это было замечательно! Я первый раз была в театре. Илья сказал, что наш Заволжский театр чем-то напоминает Мариинский театр в миниатюре, объяснив мне, что Мариинский в Питере и Большой в Москве

— это лучшие оперные театры в России. Он сказал мне, что сам он из Ленинграда, как теперь называют Санкт-Петербург, что у него там остались друзья, о которых он очень скучает, и он мечтает поскорее вернуться обратно, только там трудно найти работу.

Вот мы и в театре: все блещет золотом, кругом нарядно одетые люди. Я в своем лучшем наряде выгляжу здесь Золушкой.

Мне все очень понравилось: и музыка, и сама история про Прекрасную Елену. Это не то, что скучнющий миф, который мы проходили по истории в школе, по-моему, еще в четвертом или пятом классе.

Мне понравилась оперетта: и музыка красивая, и танцуют и поют, и сюжет такой милый, к тому же про любовь.

После спектакля Илья проводил меня домой, шли через весь город, темнело. Илья о чем-то увлеченно мне

рассказывал, но я не слушала, я витала где-то в облаках. Потом само собой получилось, что я взяла его под руку. Он согнул руку в локте, и я почувствовала его сильные мышцы. Он продолжал говорить, как будто ничего не произошло, а я буквально вся растаяла…

Около дома он деликатно распрощался, склонив голову и поцеловав мою руку. На прощанье он сказал, что через две недели будут давать "Периколу" того же Оффенбаха, и он обязательно пригласит меня еще раз.

Я растворилась в подъезде своего дома. Он не сделал ни шагу за мной в полумрак коридора, оставшись на улице. Я это оценила. Вот я-то была готова на все! Меня даже не пугало, что это подъезд моего дома. Я знала такое укромное местечко под лестницей на второй этаж, где никто никогда бы нас не увидел…

Должна сказать, что после того злополучного выпускного вечера многое сломалось во мне. С потерей девственности с меня спало бремя сдерживания своих желаний. К счастью, меня тогда "пронесло"! У меня пропал страх перед интимным общением, осталась только мысль о том, чтобы надежно защититься от возможных неприятностей. Мне даже хотелось теперь испытать то же, но с тем, кого я хочу. И кажется мне, что я встретила, наконец, того, кого я хочу… Да-да… Если признаться, я в Илью не на шутку влюбилась…

Елена Степановна. 1930, 17 августа.

Как мне помнится, завтра у Миши Макарова день

рождения. Надо бы, чтобы Катерина пошла: ведь последние два года Миша приглашал ее, и она с удовольствием ходила. Встретила я как-то на днях Антонину Егоровну, Мишину мать, на ходу перебросились парой слов. Ну, о чем могут говорить матери? Конечно, о детях. Поговорили малость о Катерине и Михаиле, об их взаимоотношениях. Мне ее сын очень нравится, не похож на остальных шалопаев. Антонина, в свою очередь, похвалила Катю. Да вот что-то последнее

время у них не ладится: не встречаются, Катерина давно про

Мишу ничего мне не рассказывает.

Вчера он забежал, оставил записочку для Кати — той не было, кто-то пригласил ее в оперный на представление. Пришла она поздно, я уже лежала. Записку и смотреть не стала — та так и осталась на столе лежать.

А сегодня вечером завела я разговор про Михаила, про его завтрашний день рождения. Она мне в ответ выпалила, что, мол, уже говорила мне, что взрослая и будет решать свою жизнь сама, что на Михаиле свет клином не сошелся и что-то еще и еще… А потом вдруг разрыдалась, бросилась ко мне в объятья и стала мне говорить, что она мне завидует, как мы с Арсением дружно и в любви жили, что она тоже хочет кого-нибудь полюбить вот так же…

Бедная девочка! Я ее хорошо понимаю: ведь хоть хороших людей и немало, но не ко всем сердце лежит. А без любви не проживешь… Вот мне моя прошлая любовь жизнь мою нынешнюю освещает. Свыкнуться не могу с тем, что Синички моего нет… Но все же, как подумаю, благодарю Господа, что оделил он меня хоть ненадолго такой любовью! Вот так и живу я светлыми воспоминаниями о нашей с Сеней любви. Грустно, порой невыносимо грустно, но в то же время эти воспоминания помогают мне жить, выживать…

Ладно, образуется все и у Катюшки, даст Бог!

Катерина. 1930, 29 августа

Вчера я наврала маме: сказала, что иду с подружкой в

театр, а после театра приду поздно, загляну к ней на чаёк.

Встретились мы с Ильей недалеко от моего дома, сели на трамвай и поехали в оперный. "Перикола" была — прелесть, но это все ничто по сравнению с тем, что было потом…

После спектакля разговорились с Ильей, и я попросила его показать мне его рисунки. Кстати, мы с ним перешли на

"ты", хотя он попросил в отделе продолжать формальные отношения на "вы", чтобы не пошли лишние разговоры.

Пришли мы к нему домой. Он отпер дверь, и перед моими глазами открылся длиннющий коридор коммуналки. Мы тихонько, даже не зажигая света, буквально прокрались до его комнаты, он ловко в темноте вставил ключ в замочную скважину, мы нырнули во тьму, он тихонько прикрыл дверь и щелкнул выключателем. Свет озарил небольшую комнатку.

Я первый раз была в доме у мужчины. Сердце вырывалось из груди от возбуждения и какого-то даже страха, но волнующее любопытство, интерес к Илье пересиливали этот страх. К тому же — сама напросилась!

Комната была опрятная и, видимо, уютная. В центре комнаты под лампочкой с маленьким красивым самодельным абажурчиком из ватманской бумаги стоял небольшой круглый дубовый обеденный стол на резных ножках в виде грифонов. В углу стоял тоже дубовый двухтумбовый письменный стол, на котором стояла элегантная зеленая настольная лампа, ножка которой представляла собой античную женскую обнаженную фигурку. Рядом с письменным столом стоял всего один легкий венский стул. На столе под лампой лежала стопка бумаги, как мне показалось, какие-то карандашные наброски. Справа от входной двери, вдоль стены стояла кровать с полукруглыми никелированными спинками. По другой стенке стоял красивый платяной шкаф с резными дверцами. Видно было, что Илья хоть и очень скромно живет, но комнатка его обставлена со вкусом.

Илья, извинившись за неудобство, посадил меня на кровать, а сам пошел к письменному столу. Оказывается я не ошиблась — на письменном столе действительно лежали рисунки. Он принес мне целую охапку и выложил все это мне на колени. Рисунки почти все изображали обнаженных женщин, часть из них позировала, как мне показалось, на той самой кровати, на которой я сейчас сидела, часть — сидела верхом на венском стуле, обняв руками его спинку. Были и рисунки, изображавшие обнаженных женщин в парке под деревом на разостланном ковре, или женщин, выходящих из реки… Во мне невольно пробудилась острая женская ревность, сердце сжалось от боли и обиды: значит, не зря судачат бабы в отделе об Илье?

У меня, помимо моей воли, вырвался вопрос:

— И ты вот всех их раздевал и рисовал? А потом они были твоими любовницами?..

Он улыбнулся, встал отошел к письменному столу, развернул стул, достал лист бумаги и карандаш, и севши лицом ко мне, сказал мне: "Давай я и тебя нарисую!"

Во мне бурлило негодование. Я мечтала о нем, я не верила всей той грязи, которой его поливали в отделе женщины, а он… а он…

— Я не буду раздеваться! Я не такая, как те твои шлюхи!

— Выпалила я.

— А не надо раздеваться, Катя! Ты выбери удобную для себя позу и посиди немножко неподвижно. Мне больше ничего не надо. Например, подбери ноги под себя и обопрись одной рукой о кровать.

Я успокоилась, мне даже стало неудобно, что я ему наговорила. Я, сбросив туфли, забралась с ногами на кровать и села, как попросил Илья. Он начал быстро рисовать, мельком взглядывая на меня, а в основном углубившись в свой рисунок. Минут через десять он протянул мне свой рисунок. Я обомлела… На кровати, правда, украшенной каким-то балдахином, сидела я — совершенно нагая! Меня буквально пронзило то, что моя грудь, именно моя грудь была изображена на рисунке! Я хорошо знаю свое тело, я люблю покрасоваться перед зеркалом. И я знаю, что женские груди все очень разные, это только под лифчиком все они кажутся одинаковыми безликими полусферами. А на рисунке Ильи я увидела именно себя! Я из-за этого прямо обомлела: как это он мог все так точно угадать через мою одежду?