Юрий Пересунько - Искатель. 1982. Выпуск №5

• Название: Искатель. 1982. Выпуск №5
• Автор: Юрий Пересунько
• Издательство: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

На I, IV странице обложки и на стр. 2 и 63 рисунки Ю. Макарова.

На II странице обложки и на стр. 64, 70, 71 и 76 рисунки Н. Тюрина.

На III странице обложки и на стр. 84 и 109 рисунки В. Лукьянца.

На стр. 77, 83 и 110 рисунки М. Салтыкова.

---

А еще ты хочешь знать… Да, нас много на этой планете, и мы не люди. В твоих понятиях есть слово «народ». Как народ мы едины! И другие так же, как и я, смогут понять тебя, твои мысли, слова, символы. Будь ты даже самым древним человеком, которого показала твоя память, то и тогда я смог бы объясниться с тобой. Мы живем тем, что ты называешь Добром. Добром и Единством. Для РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВ это и есть справедливость!.. В истории твоей планеты было много страшного, злого, несправедливого. Но вопреки всему вы выжили. Значит, победило Добро, победила Справедливость. Я помог тебе и, по твоим меркам, поступил справедливо. Ответь мне тем же, и мы поймем друг друга. Никаких сомнений! Никаких сомнений в Добре и Разуме! Нигде и никогда! Иначе все и всегда будет напрасно… Все, я уже на пределе… Спи, это поможет нам обоим…

Серые сумерки всплывали и таяли, едва ощутимый свет затенялся, темнело, сколько-то продолжалась ночь, снова приходил рассвет, а затем все опять скрывалось в черной прохладе… И так было долго, очень долго… И вот!..

Солнце высушило росу. Ветерок кольнул легким ознобом. Он пробудил бодрость и совсем прогнал вялость и остатки сна. Покатый склон освещенного солнцем зеленого холма. Внизу речка. А ведь почти как на Земле!.. Вон и остатки моего «орешка» — словно бы кто нарочно огородил искореженный металл посадочного модуля невысокой грядкой кустов… Наверно, сейчас появится поисковый робот… или сядет второй модуль? Вот опять словно подсказка со стороны. Да, я слышу: корабль посадили в сотне километров к югу отсюда. Да, я пойду на юг…

— Я не могу, уйти не простившись. Где ты? Покажись хотя бы. Твои мысли я воспринимаю как мои собственные, как знакомый и приятный голос друга. Я наверняка вернусь к тебе.

— Я знаю, что ты вернешься…

— Я хочу говорить с тобой.

«Интересно, как все перемешалось. Чувствую, что есть рядом кто-то живой и непонятный тебе, пока непонятный. А думаем мы одинаково…»

— Так где же ты?

— Взойди на вершину холма.

Бегом к вершине!.. Что там? Что это такое? Сон или реальность?.. Да, это реальность, так же как и то, что я стою на вершине холма в своем привычном комбинезоне.

На распахнутом до горизонта зеленом поле, почти упираясь в небо макушкой, высился неподвластный стихиям и времени могучий дуб… Совсем земной и такой знакомый!.. Да и не дуб это… Что-то переместилось, затуманилось… Широкая река, на берега которой вышли люди, много людей! Они смеются и протягивают друг другу руки… И сразу как с обрыва — глубина, бесконечная глубина космоса!.. Из неземной тиши, откуда-то из далекого-предалекого детства полилась песня, ласковая, нежная… Эту песню когда-то мать пела вместо колыбельной…

…Среди долины ровныя…

— Так где же ты?

— Везде я. Везде. Теперь и в тебе тоже…

Владимир ЩЕРБАКОВ ЧЕТЫРЕ СТЕБЛЯ ЦИКОРИЯ

Пронзительно-ясно обрисованы белые глыбы на крутом склоне, прерывистая нить ручья, плес в лощине — и над всем этим по законам перспективы ты, твое лицо, твои косы. Ветер мнет куст ветлы, шепчет имя — Настя. В моей руке скользит живой вьюн. Я стою на подводном камне, чтобы не замочить закатанных до коленей брюк или, быть может, чтобы казаться выше. Мы оба следим за вьюном, и взгляды перекрещиваются и соприкасаются. Тайна этой минуты уходит и остается в памяти: холодная рыбья кожа, темный извив на запястье, подрагивающий хвост.

К обрыву под холмом прилепилась печь для обжига известняка, она высилась как башня, и мы обходили ее стороной. Только раз взбежали мы на круглый верх печи, отдыхавшей от работы. Прикладывая ухо к кирпичной кладке, вслушивались в странные вздохи, доносившиеся из чрева.

Тогда это и произошло. Настя сорвалась вниз. Я замер. Словно не я, а кто-то другой смотрел, как она падала. Как же это… Настя, Настя! В руке она сжимала цветы — четыре стебля цикория. У пода печи смертельный полет ее прервался. Она парила, как птица, над луговиной. Подол ее платьишка расправился. Или мерещилось мне это? Нет! Настя мягко опустилась на ноги и вот, живая и невредимая, стоит внизу и растерянно улыбается одними губами. Колдовство.

Я же видел, как она сорвалась, как билось ее платье, как беспомощно раскрыла она рот, собираясь, наверное, что-то сказать или крикнуть! И потом невидимые руки будто бы поддержали ее и медленно, бережно опустили на землю. Трижды волшебна эта минута: бегу к Насте, захлебываясь от радости, кубарем скатываюсь к ее ногам, притрагиваюсь к ее плечу и замолкаю. Настя протягивает мне цветы — четыре стебля цикория. Неловко принимаю букет. Беру ее за руку. И тайна этой минуты уходит и остается в моей памяти.

Точно сквозь матовое стекло проявляется прошлое. Бабкин палисадник, ленивый белый кот у крыльца, огненно-красный петух на деревянных перилах, ветла со скворечником. Школьные каникулы в деревне…

Утро. Вечер. Утро. Дни, как стекляшки в мозаике, разного цвета: зеленые, голубые, ярко-желтые от солнца.

— Это правда, что ты козу доить умеешь? — Губы Насти сдвигаются в сторону, справа образуют ямочку и складку, а я густо краснею. Опускаю голову, потом искоса наблюдаю за ней — она не смеется, нет, глаза ее, серые с синевой, смотрят серьезно, и только губы сложились в улыбку — так умеет только она, деревенская девочка с соседней слободы.

— Я помогаю бабке, — говорю я. — Она старенькая и устает в поле. И еще готовит мне обед.

— Смотри какой!

Мы идем врозь, я делаю вид, что отворачиваюсь от ветра, она сама подходит ко мне, берет за руку, тянет за околицу — там волны хлебов в сизом цветне и тропа, ведущая к нашему ручью, к озеру.

…Двое у опушки леса. Держатся за руки. Яркий извив падучей звезды над головами, зеленоватое послезакатное небо. Потом один из этих двоих предаст другого. Это буду я. А пока они вместе. И если вслушаться в слабые шорохи, кажется, удается разобрать слова.

«Тих и спокоен край, в себе он замкнут: две створки — озеро и небосклон, как жемчуг, в раковине драгоценной мир заключен. — Вон месяц: спрятался, а сам забросил над ветлами серебряную сеть, он ловит звезды, но едва засветит, чтоб осмотреть улов, как мигом в сети попался он. — Ты смотришь в небо? — Да, звезда упала, блеснув светлей. — А я звезду на озере увидел, она летела к небу от земли, твоя звезда вниз с неба полетела навстречу к ней».

Снова увидел я Настю только в пятьдесят седьмом, когда приехал к бабке на студенческие каникулы. Поезд гуднул за спиной и ушел к Узловой, а я выбрался на большак, за пять минут прошагал километр, свернул на знакомую с детства тропу, где к ногам жался пыльный подорожник, и скоро увидел провор у бабкиного дома. Бабка моя, Александра Степановна, была уже на ногах, хотя едва-едва занялась заря над Тормосинской слободой и над прудом еще стелилась ряднина тумана. Я поцеловал бабку, передал ей подарок — сверток с ситцем, проводил ее в поле на работу, потом долго сидел на крыльце; в десяти шагах от меня носились низом шальные деревенские ласточки, садились на камни, выступавшие из низкой гусиной травы, взлетали, показывая острые углы крыльев на полотнище зари. Я умылся, надел новую, недавно купленную матерью рубашку, пошел к той самой слободе, где встречал Настю когда-то. И увидел ее, и узнал, но прошел мимо, словно застенчивый преступник.

Вот она, эта минута… С беспощадной ясностью до сего дня вижу Настю склоненной над старым деревянным корытом. Она синит белье. Высокие мальвы укрывают меня, за белыми крупными цветами ее платье, ее косынка, босые Настины ноги. У калитки палисадника плоский камень. Бревенчатая стена дома посерела от дождей. Из-под соломенной крыши вырывается ласточка. Я замедляю шаг. Тихо. Едва слышно плещется вода в корыте. Мгновение — и я прохожу мимо, не окликнув ее. Нет, в голове моей не успела сложиться определенная мысль. Я стал другим — вот и все.

Вскоре я уехал, молча, не сказав ей ни слова, так и не повидав ее. А она осталась в селе, над которым, как и раньше, поднимались крылья огнистых закатов, густели ночи с запахами кошенины и полыни, с теплыми ветрами, с мимолетными вспышками июльских зарниц.

* * *

Наверное, есть в окружающем нас пространстве особый невидимый механизм времени. Чаша небосвода обманывает нас: там, где светятся красные, зеленые, желтые и синие огни, самих звезд уже нет. Они переместились на миллиарды километров, оставив запоздалые следы свои — призрачные светляки. Профессор Козырев, открывший вулканы на Луне, направил телескоп на пустое вроде бы место: в черную, ничем не примечательную точку. Он, правда, вычислил, что именно там должна находиться сейчас звезда. И получилось вот что: под стеклом прибора крутильные весы показали отклонение. Оставаясь незаметным глазу, далекий огненный шар подтолкнул их. Звезда дала о себе знать.