Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском

• Название: Рассказы о Дзержинском
• Автор: Юрий Герман
• Жанр: Историческая проза

 Сборник рассказов Юрия Германа о Феликсе Дзержинском состоит из трех частей.

В первой части — «Накануне» писатель рассказывает о мужественной, самоотверженной борьбе революционера Дзержинского в царской России, о годах тюремного заключения, о ссылках, побегах и снова — о борьбе.

Во второй части — «В самом огне борьбы» рассказывается о напряженной работе Дзержинского-чекиста в первые годы Советской власти, о борьбе с контрреволюционерами, бандитами, спекулянтами, которые всеми силами пытались задушить молодое Советское государство.

В третьей части — «Ради прекрасной жизни» говорится о том, как суровый Дзержинский заботился о людях, учил их быть хозяевами в своей стране, видеть прекрасное будущее, которое строит народ под руководством коммунистов, находить выход из самых сложных положений, не сдаваться в самых трудных ситуациях.

---

Герман Юрий Рассказы о Дзержинском

НАКАНУНЕ Часть первая

Кто любит жизнь так сильно, как я, тот отдает для нее свою жизнь.

Ф.Дзержинский. Письма

РЕПЕТИТОР

На платформе гимназиста встретил сонный, бородатый кучер в плаще из клеенки. Было раннее утро, моросил мелкий дождь. Гимназист надел шинель в рукава, спрятал под полу книги и пошел за кучером через станцию на маленькую, обсаженную акациями площадь. Возле станции стоял желтый английский фаэтон. Лошади были хорошие, гнедые, в лаковой сбруе, с наглазниками. Кучер сел, расправил вожжи, щелкнул английским бичом, лошади сразу же пошли упругой рысью. Фаэтон мягко покачивался на рессорах. Гимназист поднял куцый воротник шинели, нахлобучил фуражку на глаза и задремал.

Фаэтон остановился у двухэтажного дома с террасой и крытой стеклянной галереей. У крыльца стоял сам хозяин, гладко выбритый человек с водянистыми выпуклыми глазами.

- Рад вас видеть, - сказал он, пожимая пальцы гимназиста своей мягкой и влажной рукой. - Очень рад приветствовать вас в своем доме.

Хозяин помолчал. Здесь гимназисту следовало ответить, что он тоже очень рад. Но гимназист ничего не ответил.

- Так вот, - снова заговорил хозяин, - директор вашей гимназии мне чрезвычайно рекомендовал вас, господин Дзержинский. Он говорил мне о ваших замечательных способностях, о вашем удивительном упорстве, о вашей воле... Должен предупредить: мой сын - ваш будущий ученик - существо хоть и милое, но крайне избалованное.

- Да, я слышал, - ответил Дзержинский.

- Живем мы просто, - продолжал хозяин, - придерживаемся английских порядков. Встаем рано, ложимся тоже рано. К столу собираемся по гонгу, смокинг не обязателен...

- У меня нет смокинга, - перебил Дзержинский.

- Как? Совсем нет?

- Совсем.

Хозяин махнул рукой.

- Пустяки, - успокоил он, - ерунда. Одним словом, идите отдыхайте; комната вам приготовлена, завтрак по гонгу. Игнат, проводите.

Лысый лакей повел Дзержинского наверх. Поднимаясь по лестнице, он с неодобрением глядел на заплатанные башмаки гостя. Когда дошли до комнаты, Дзержинский сказал:

- Спасибо. Вы мне не нужны.

- А разобрать багаж пана?

- У меня нет багажа.

- А как пан будет принимать ванну?

- Я моюсь сам.

- А кто подаст пану платье?

- Я одеваюсь сам. Спасибо.

Лакей объяснил, где расположена ванная комната, потоптался с минуту и ушел.

Дзержинский разложил на столе книги, пришил к шинели оторвавшуюся пуговицу и вымылся в ванне. Потом причесал гребенкой легкие, тонкие волосы, открыл томик стихов Мицкевича и стал читать.

В десять часов на террасе внизу ударил гонг. Это означало, что завтрак подан. Дождь кончился. Над большим, в английской моде, парком проступило голубое небо. Дзержинский спустился вниз.

Когда он проходил крытой стеклянной галереей, к крыльцу подъехал на высокой рыжей кобыле хозяин дома. Лицо его выражало злобу, губы были сжаты.

- Это чудовищно, - сказал он, увидев Дзержинского. - Сегодня ночью у меня украли трех племенных быков. Все три быка убиты и освежеваны на моей земле, в двух верстах от имения. И вы думаете, - люди голодны? Ничего подобного! Это месть. Они мстят мне. Что ж, посмотрим!

Бросив в угол перчатки и хлыст, он ушел мыться, а Дзержинский отворил дверь на террасу. Тут уже было довольно много народу. Хозяйка дома, белокурая, еще красивая женщина, подала Дзержинскому руку и спросила, чаю ему или кофе. Он попросил чаю и сел рядом со своим будущим учеником, круглоглазым мальчиком. Мальчик болтал ногами и косо поглядывал на Дзержинского.

- Ну, - спросил у него Дзержинский, - как тебя зовут?

- Стась, - сказал мальчик.

- Весело тебе живется?

- Ничего, так себе, - ответил Стась.

- Говорят, ты плохо учишься.

- Плохо, - сказал Стась. - Да ведь мне, собственно, и незачем хорошо учиться. Я пойду в офицеры - всего и делов. В гвардию пойду. Рост у меня хороший...

- Стась, не болтай ногами, - сказала с другого конца стола мать Стася.

- Вечные замечания, - сказал Стась, - с ума можно сойти. Вы тоже мне будете делать замечания?

- Нет.

- Почему?

- Ты мне не очень нравишься.

- Почему? - с испугом спросил Стась. - Ведь вы со мной почти что не говорили. Может быть, я как раз очень хороший...

Дзержинский промолчал.

Молодой офицер, брат хозяйки дома, несколько раз пытался заговорить с Дзержинским. Дзержинский отвечал однообразно: да или нет. Офицер шепнул сестре:

- Однако этот учитель... Характер!

Позавтракав, Дзержинский и Стась пошли в парк. Распускалась сирень, с каждой минутой становилось все жарче, густо гудел шмель.

- Вы еще учитесь в гимназии? - спросил Стась.

- Учусь.

- Интересно там учиться?

- Не очень.

- Почему?

- Потому, что самому главному там не учат.

- А что это главное?

- Вырастешь - узнаешь.

- Что-то вы какой-то странный, - сказал Стась, - серьезный, серьезный, а глаза у вас веселые. Давайте посидим.

Они сели на влажную скамью.

- Хорошо у нас, правда? - спросил Стась.

- Нет.

- Да почему же? Смотрите, какой цветник!

- Мне не нравится.

- Как вы можете так говорить? - сказал Стась. - Ведь это неприлично. Мама меня учила, что если я в гостях или в обществе и если меня спросят про что-нибудь, нравится мне или нет, то я должен ответить: очень нравится.

- А если не нравится?

- Все равно.

- Значит, соврать?

- Подумаешь, - сказал Стась, - соврать! Все врут. Вот, например, мой папа терпеть не может нашего дедушку, маминого папу, а потому, что дедушка миллионер, мой папа так перед ним и рассыпается. А я сам слышал, как он сказал про него: "Вот поганый старик". Чтоб я пропал, если вру. Хотите, поедем кататься верхом? У меня свои лошади есть, мне дедушка подарил. Чудные.

Дзержинский с веселым любопытством глядел на Стася.

- Ну что вы все смотрите? - спросил Стась. - Ей-богу, даже странно. Ух, я чуть не забыл. Почему я вам так не понравился?

- Сказать?

- Скажите.

- Потому что ты барчонок. Это очень противно.

- Что ж тут противного?

- Потому что ты нескромен. Это тоже очень противно. Очень противно также и то, что ты хвастаешься лошадьми, имением - всем тем, что создано вовсе не твоими руками...

- Ну, папиными! - воскликнул Стась.

- И не папиными.

- А чьими же?

- Во всяком случае, не твоими, не папиными и не дедушкиными. Чего ж тут хвастаться? А ты еще из-за этого не желаешь учиться, не хочешь умнеть. Кто ты таков? Барчонок, избалованный, развязный, не в меру болтливый, пустой хвастун... Мне жаль тебя.

- Почему жаль? - уныло спросил Стась.

- Потому, что у тебя всё есть, - продолжал Дзержинский. - Тебе не о чем мечтать. На лошади покататься? Пожалуйста, - выбирай любую. На лодке? вон их сколько. Все к твоим услугам. Ты даже не знаешь, как приятно мечтать и добиваться.

- Что-то вы мне говорите очень печальное, - сказал Стась. - Мне еще никогда никто такого не говорил.

Жизнь в имении шла однообразно - по раз навсегда установленному порядку. После завтрака все расходились - кто в парк, кто в лес за речку, кто в комнаты. Отец Стася шел к себе в контору заниматься делами. Мать раскладывала пасьянс. Гости - молодой офицер, два лицеиста и толстая рыжая женщина Ангелина Сергеевна - играли в крокет, купались. После второго завтрака все спали. После обеда долго пили кофе, под вечер ехали кататься верхом. Перед сном, при свечах, играли в карты. Любили всё английское, плакали над печальными книжками, жалели больных собак и кошек, с восторгом читали стихи. Отец Стася иногда любил спеть старинный польский романс, голос у него при этом дрожал. Но про крестьян и батраков здесь иначе не говорили, как "хамы", "быдло", "разбойники". Мать Стася била свою горничную по щекам, а братец ее, молоденький подпоручик, однажды на глазах у всех полоснул денщика хлыстом по лицу только за то, что плохо была затянута подпруга у коня. Говорили прислуге "вы", но в людских комнатах было тесно, водились клопы и тараканы, бани для батраков не существовало вовсе. Штрафы со служащих и с рабочих брались такие, что ежедневно по нескольку человек приходили к террасе, становились в пыль на колени и молили "простить" и "не пускать по миру". Но не было случая, чтобы отец Стася "прощал".

- Мое слово свято, - говорил он, - и порядки мои тверже самой твердой стали. Еще провинитесь - еще оштрафую, а сейчас идите с богом.

И, глядя вслед уныло плетущимся людям, добавлял:

- Я вас перекрушу. Не на такого напали.

Дзержинский присматривался, прислушивался. На третий день после своего приезда, под вечер, он вдруг ушел за речку в село.

Было тихо, пахло дымом, в селе брехали собаки. Долго пришлось ждать парома. На речку спускался легкий туман. К перевозу, мотая локтями, подъехал рябенький мужик, слез с худой лошаденки и, похлопывая ее по костлявому крупу, сказал: