Алексей Азаров - Островитянин

• Название: Островитянин
• Автор: Алексей Азаров
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1981

В книгу вошли две повести: «Идите с миром» и «Островитянин». Они объединены одним общим героем — советским разведчиком Слави Багряновым, который под видом коммерсанта из Софии действовал в начале войны в Италии, Франции, гитлеровской Германии и монархо-фашистской Болгарии.

---

— Тогда я пошла... И, кстати, верните, пожалуйста, мой платок. Он у вас в руке. Не в этой, в левой.

Похоже, обморок выбил меня из колеи. Сначала я не опознал зеленую крышу патриаршего дома; потом болгарский язык показался чужим; и вот теперь — дамский платочек, неведомо как попавший ко мне.

— Извините. Почему он у меня?

— Я вытирала вам лицо. Вы были мокрый, совсем мокрый, прямо хоть губкой суши. А потом вы вырвали его у меня. Вы сделали мне больно!

Маленькая рука, розовая от холода, возносится к вуали. Губы складываются в трубочку, дуют на пальцы, словно боль еще не прошла. Сдается мне, что от Слави Багрянова ждут не слов благодарности, а деяний во искупление вины.

Взгляд мой отрывается от руки, скользит по пальто и сосредоточивается на модных туфлях. Каблуки сбиты, на носках царапины, закрашенные гуталином... Обувь — старый предатель; она выбалтывает хозяйские тайны с несдержанностью прислуги... Кто же ты, прекрасная незнакомка? Продавщица из салона или ночная фея? А может быть, и то и другое? Шляпа моя совершает маленький полет.

— Багрянов. Можно — Слави.

— Искра. Просто Искра.

На свидание я опоздал, и у меня бездна лишнего времени.

— Что же мы стоим? Вы позволите?

Локоток с готовностью сгибается; вуаль колышется от дыхания.

— Не слишком ли вы смелы? Куда вы меня ведете?

— Еще не знаю... В никуда.

Скверный день, тяжелый день, сулящий бог знает какие осложнения. И ведь с чего началось? Со сквознячка, подстерегшего Слави в коридоре гостиницы. Еще позавчера меня стало познабливать, но дел было по горло, и я отложил заботы о здоровье до лучших времен. И зря. Спустя сутки озноб перешел в дрожь; я трясся и глотал пилюли, купленные в ближайшей аптеке. Фармацевт, снабдивший меня ими, — карлик с грустным восточным профилем, — пощупал мой пульс с выражением, сулившим катастрофу. «Плохо дело! — Глаза карлика стали еще грустнее. — Хорошенькая порция инфлюэнцы и вдобавок что-нибудь легочное... Покой, немного ракии на ночь и, главное, аспирин». В рецепте грустного пройдохи мне доступны два компонента: таблетки и выпивка. Что касается покоя, то за последние годы я как-то отвык от него, и мысль, что где-то существует тишина, кажется мне нелепой.

Куда мы идем? Ах да, в сладкарницу, выпить по чашечке «турского» — дикой крепости кофе, напоминающего подслащенный хинин. Искра — настоящая дама! — светски улыбается мне сквозь вуаль. Хотел бы я знать, что думают прохожие, наблюдая со стороны немолодого господина в плаще из английской шерсти, шествующего по улице Царя Калояна под ручку с ночной феей?

— Сколько вам лет, Искра?

— Двадцать два. Старуха.

— Не кокетничайте! Скажите лучше, вам не стыдно идти с таким кавалером? Гляньте-ка, у меня весь плащ в грязи.

— Дадите мелочь хозяину, и он все очистит, — просто говорит Искра. — Это недалеко...

Мы ускоряем шаг, и вовремя: небо — старая лейка — решает, что настало время помыть город. Третий или четвертый раз за день. Черт бы его побрал, софийский февраль! С утра над Витошей было по-летнему чисто; солнце возлежало на склоне, высвечивая складки; потом пошел дождь; дождь сменился снегом; и снова вылезло солнце, чтобы через полчаса исчезнуть и дать дню окраситься в фиолетовые тона. С ума можно сойти от перемен!

Между нами говоря, я больше всего на свете люблю постоянство. Всякие там капризы и сюрпризы раздражают меня. За двое суток софийского житья я досыта наелся ими. Двое суток... А впереди — еще несколько долгих дней. Их надо прожить. Где и каким образом?

На эти вопросы у меня нет ответа. И не только на них.

2

Чашка кофе... Еще одна... После четвертой я завершаю эволюцию от господина Багрянова к бай-Слави. Сближение с Искрой идет такими темпами, что начинает меня тревожить. Признаться, мне не совсем улыбается проснуться поутру в чужой постели с головой, распухшей от ракии и запаха пудры.

Искра мелкими глотками осушает пятую чашку подряд и смотрит на меня глазами собственницы.

— Ты что, задремал, бай-Слави?

— Я?.. Извини.

Лицо у Искры узкое, бледное; губы и брови — очень яркие — кажутся взятыми напрокат. Лицо Пьеро, поменявшего пол.

— А дождь-то все идет, — лениво говорит Искра и, поймав мой взгляд, почти ложится на стол, так что вырез платья распахивается, полуобнажая грудь. — Ты любишь виноградный лукум?

— Не очень.

— Чудак! Что до меня, то предложи мне на выбор луканку и лукум, я выберу лукум. От него не толстеют. Ты не против, если я закажу еще порцию?

— Валяй.

Я отвожу глаза и достаю пачку «Арды». Сухой табак потрескивает в пальцах.

— Дай и мне, бай-Слави. Твои родители из деревни?

— С чего ты взяла?

— Ты куришь «Арду», Дешевый сорт, как раз для крестьян.

— Привычка, — говорю я спокойно. — Раньше я курил «Картел», он еще дешевле и крепче. Табак, как и выпивка, должен забирать. Кстати, а не выпить ли нам? Эй, любезный, две рюмки ракии.

И почему это мне везет на запреты? Падать в обморок на улице нельзя, курить дешевую «Арду» тоже, Я люблю крепкие табаки, а послушать Искру — так надо менять сорт. Или нет? Или в конечном счете Слави Багрянов может позволить себе роскошь иметь индивидуальные черты?

— Не отставай, Искра! — говорю я и залпом выпиваю рюмку. — Ракия изумительная штука! Напиток напитков! У нее есть вкус и запах, и не говори, что они кошмарны. Или ты думаешь, что «Метакса» — эта греческая дрянь, именуемая коньяком, — лучше водки? Но только не лги. И не морочь мне голову, что лукум вкуснее луканки. Любая колбаса, даже не луканка, сытнее и полезнее сладкого крахмала. Не так ли? И, кроме того, учти — хотя ты этого и не знаешь! — от лукума толстеют. Жиреют до невозможности, становясь бочками с салом. Ты хочешь стать бочкой с салом? Ну-ну, не хмурься, до этого далеко. Верное слово, не будь я Слави!

Я выпаливаю эту галиматью, не выбирая слов, и при этом стараюсь не смотреть на дверь, от которой, лавируя меж столами, идет молодой человек в примятой шляпе. Я его никогда прежде не встречал, но ему не надо доставать жетон, чтобы представиться.

Глаза Искры до краев затоплены недоумением.

— Ну и ну, — говорит она. — Не стоит тебе пить, бай-Слави. Одна рюмочка, а поди ж!

Я киваю ей и поднимаю руку.

— Любезный! Еще две ракии и шоколад для барышни. Швейцарский! С коровой на бумажке.

Я пьян, я вдребезги пьян. Не надо быть Сократом, чтобы понять это. Провинциальный житель Слави Багрянов гуляет напропалую, спуская левы. А, не жаль! Живем только раз, и не каждый день удается подцепить на улице барышню.

Господин в шляпе огибает столик и становится за спиной Искры.

— Здравствуй, детка.

Крупная рука с короткими пальцами легонько похлопывает Искру по плечу.

— Ты сиди, сиди... Твой брат? Небось двоюродный?

— Господин Петков! Откуда ты взялся?

Петков таинственно прищуривается.

— Секрет! Так ты не ответила — твой родственник?

Искра поправляет вуаль и с неудовольствием поджимает губы.

— Все шутишь. Знакомьтесь, господа: Слави Багрянов — Атанас Петков.

— Весьма польщен...

Петков кивает и садится, не подав руки. То, что он из полиции, это ясно. Выдает касторовая шляпа из запасов Дирекции — таких, насколько мне известно, нет в продаже. Какая-нибудь шишка из отдела нравов? Или он служит в ДС[9]?

Обдумывая это, я не забываю придвинуть Петкову рюмку ракии. Озноб тихо карабкается по спине, стискивая шею, и я изо всех сил стараюсь выглядеть беспечным.

— За знакомство. Слушай, Искра, ты любишь песни?

— Смотря какие.

— Шопские, на два голоса. У меня, господин Петков, оч-чень приличный баритон. Не веришь?

— Почему же? — вежливо говорит Петков и смотрит на меня поверх рюмки. — У тебя и лицо хорошее. Красивое, фотогеничное. Ты, господин Багрянов, наверное, здорово выходишь на фотографиях.

«Фи вам!» — как говорят барышни в провинции. Никакого изящества! Но если тебе так нужно, я готов подыграть. Две-три старые фотографии я ношу при себе. В паспортной книжке. Они запечатлели для вечности физиономию Слави в числе других.

Петков небрежно рассматривает фотографии и словно невзначай листает паспорт. Я слежу за ним и чувствую, что озноб держит меня мертвой хваткой. Кровь начинает пульсировать в висках, и я слышу стук своего сердца.

— Хозяин! Ракии моему другу и рюмочку госпоже. И мне... За знакомство... Твое здоровье, господин Петков.

Ракия обжигает рот, вызывая спазм, но я бесстрашно вытягиваю губами последние капли, прищелкиваю языком. Что-что, а пить я умею. Алкоголь не берет меня, только в голове звенит.

— Хороша! Приезжай ко мне в Добрич, Атанас! Я тебя домашней угощу.

У каждой удачи есть пределы. Везение не может быть бесконечным. Оно как шагреневая кожа — отрываешь от него по кусочку, рискуя в один прекрасный день протянуть руку за новой порцией и не найти ничего. Вот так-то.

— Ты страшно милый, бай-Слави, — протяжно говорит Искра и наклоняется ко мне: — Пригласи меня в Добрич. Ладно?