Глеб Дойников - Возвращение Варяга

• Название: Возвращение Варяга
• Автор: Глеб Дойников
• Жанр: Альтернативная история

Продолжение отличного романа Глеба Дойникова ВАРЯГ, дальнейшее развитие истории о попавших в прошлое наших современниках, увлечённых историей первой мировой войны, некоторые эпизоды которой они могут переписать заново.

ВАРЯГ победил, но до победы ещё очень далеко!

Сконвертированно из текстового файла либрусека от 17 июня 2010

---

 Наши отступали то кучками, то в одиночку,

 Ружейный огонь тонул в громе артиллерийских выстрелов с японской стороны, но нам уже нечем было отвечать. Было ясно, что противник подготовляет общую атаку, что перевал уже потерян и надо как можно скорее закрепиться по ту сторону, чтобы пропустить беспорядочно отступающие передовые роты.

 Едва я стал докладывать генералу мое предложение занять ротами резерва ближайшие гребни, как слева послышался крик: «Кавалерия!» — и вслед за тем отходившие люди побежали стремглав вниз по скату.

 — Нет у японцев кавалерии,— закричал я ординарцам генерала,— остановите панику!

 — Ваше высокоблагородие,— доложил мне в это время какой-то запыхавшийся стрелок, унтер-офицер 21-го полка,— это наши просят казаков, чтобы вывезти раненых — в гору невозможно их оттащить.

 Мне показалось нелепым посылать конных людей под ружейный огонь на верную смерть, но отказаться я не посмел и приказал нескольким оставшимся казакам конвоя спешиться и помочь стрелкам вывезти на конях раненых. По традиции, унаследованной от турецкой войны, оставление раненых в руках неприятеля считалось почти таким же позором, как потеря пушек. В реляциях о бое так и писалось: «Отступили, вынеся всех раненых». Покончив с паникой, я стал распоряжаться высылкой на сопки все еще лежавших у деревни енисейцев. Енисейцы, сбросив снаряжение, побежали к горным отрогам, взлезли кое-как, скользя в своих тяжелых сапогах, на самый гребень, и оттуда снова раздались команды:

 — Рота, пли! Рота, пли!

 По кому они стреляли — определить было трудно.

 Не успели мы организовать сопротивление на новом рубеже, как подбежал стрелок из охотничьей команды, в китайских улах и обмотках, и передал донесение неведомого мне до того полковника Станиславского об отходе его «верст на восемь в тыл под напором превосходных сил противника». Мы были обойдены по соседней долине с правого фланга, отделенной от нас горным хребтом. Медлить было нельзя. Надо было во что бы то ни стало опередить японцев и раньше их выйти к скрещению обеих долин.

 С фронта японцы нас, по-видимому, не преследовали; мы скоро вышли из-под огня и смогли даже привести в порядок части, скатившиеся с перевала.

 Я не замечал времени при отходе, так как выставлял последовательно арьергарды. Помню название деревни Тадою, где я вошел в фанзу и был радушно встречен собравшимися там чинами штаба отряда. Все эти незнакомцы считали меня теперь своим. Я взглянул на часы и с удивлением заметил, что уже шесть часов вечера.

 О бое и его исходе никто не говорил. Арьергард был выставлен надежный, с севера прибывали подкрепления. Все занялись устройством на новых, незнакомых местах. Приехал даже мой утренний знакомый, дивизионный интендант, и шепнул мне на ухо:

 — Когда стемнеет, приезжайте ко мне в обоз. Будут настоящие сибирские пельмени.

 Левестам тоже пришел в себя и стал самолично диктовать пространную телеграмму Куропаткину с изложением всех подробностей дня. В конце он просил разрешения задержать при себе ротмистра Игнатьева, что явилось для меня неожиданной наградой.

 Японцы остановились, по-видимому, на Далинском перевале, и мы оторвались от них на добрый десяток верст. Началась снова мирная жизнь в китайских фанзах.

 Скоро, однако, возникла новая неприятность: день и ночь стал лить непрерывный теплый дождь, и наш отряд оказался отрезанным от остальной армии ручьями, превратившимися в бурные потоки, и непролазной грязью в горных долинах. Даже хлеба нельзя было подвезти, и пришлось питаться черными, твердыми, как камень, а порой и заплесневевшими от ужасающей сырости сухарями. Для вытаскивания застрявших повозок высылались то саперы, то казачьи сотни, то целые роты.

 Генерал продолжал оказывать мне особое доверие и часами вел со мной откровенные беседы. Невесело слагались мои мысли. Да, с отступлением из Кореи и беспрепятственной высадкой японцев на маньчжурском побережье мы, казалось, навсегда потеряли инициативу, и в этом была главная беда.

 Японцы ударяли то по одному, то по другому нашему отряду, подтягивая для этого из соседних долин подкрепления. Разобраться в их передвижениях в этом горном лабиринте, столь непривычном для наших войск, было почти невозможно. И к моменту атаки мы постоянно оказывались перед сильнейшим противником. Так произошло и на Далине, где, по точным и строгим подсчетам, проделанным мною с генералом, против нас было не менее двух дивизий, из которых одна — гвардейская; мы же против них имели всего-навсего какой-нибудь десяток батальонов, из которых в боевую часть было выделено три-четыре батальона и две батареи, в том числе одна старого образца. Я спрашивал Левестама, почему все его резервы, встреченные мною по пути в Далин, были эшелонированы чуть ли не на десять верст в глубину. Он, признавая это ошибкой, объяснял ее боязнью глубокого обхода японцев с обоих флангов. И действительно, рассмотрев донесения передовых отрядов и разъездов, можно было понять причины растерянности генерала: один молодой корнет определил обходную колонну, преувеличив ее силу не больше и не меньше как в пять раз!

 Много было у нас споров о заведомом преувеличении японских сил не только китайцами, но даже нашими лучшими разведчиками; всякий старался объяснить это по-своему, но чаще всего казалось, что, привыкнув высылать далеко вперед авангарды силою до одной четверти отряда, мы считали, что замеченные японские колонны тоже составляют авангард, за которым идут еще в три-четыре раза большие силы.

 А между тем японцы никакой военной хитрости не применяли, а попросту наступали не по одной, а по двум-трем долинам, не заботясь даже о связи между ними, и, таким образом, просто и естественно выходили к нам во фланги. Когда я увидел вычерченную для Куропаткина схему положения нашего отряда к началу отхода с Далина, то понял, из какой беды мы выскочили: японцы так глубоко нас обошли с двух сторон, что только их пассивность и страх перед нами позволили нашему отряду почти целехоньким выйти из далинского мешка. Объяснился также и казавшийся преждевременным уход с позиции лихой батареи полковника Криштофовича, выпустившей более трех тысяч снарядов в неравной борьбе с четырьмя японскими батареями, но не имевшей возможности пополнить боевые запасы. Парки из той же осторожности оставались, по нашему обыкновению, где-то далеко позади. Ни одного пулемета ни у казаков, ни у Сибирской дивизии не было.

 В начале июля я неожиданно был отозван из отряда Левестама в штаб армии и был послан на рекогносцировку. Впереди наших частей не было, идти приходилось с предосторожностями, прикрываясь длинным каменистым отрогом. Увы, во время рекогносцировки лошадь моя, непривычная к горным тропам, свалилась и я сломал ногу. Боль, обида, неудача... Сколько раз приходилось в жизни летать с лошади на больших препятствиях, но ни разу я не сломал даже ключицы.

 Так накануне решающих боев я попал в госпиталь.

 Из телеграммы генерала А. Н. Куропаткина Его Императорскому Величеству, переданной до Ляоянского сражения:

 «Главная причина заключается в том, что во всех веденных нами боях мы имели против себя превосходного в числе противника... Вторым весьма существенным преимуществом японцев над нами является несравненно лучшая подготовка их и приспособленность к действиям в Южной Маньчжурии. Японцы выросли среди гор, это их среда... Японцы имеют многочисленную и отличную артиллерию... Ноша солдата много легче нашей, возраст солдат значительно меньше нашего... К преимуществам японской армии надо отнести чрезвычайный подъем духа войск... «

 Русско-японская война. (Из книги американского историка Б.Такман «Манджурские пушки")

 Русский колосс не нравился многим в нашей стране. Его огромные размеры и людские резервы в сочетании с азиатской, недемократической, системой управления, его стремление закрыть Маньчжурию для себя, игнорируя «принцип открытых дверей» вызывали раздражение в деловых и политических кругах. Маленькая Япония, оскорбленная лишением заслуженного военного трофея — Порт-Артура и выступавшая, как казалось, в защиту свободы торговли в Манчьжурии, в начале войны пользовалась всеобщей симпатией и сочувствием. Победы, одержанные японской армией на суше над одной из величайших военных держав мира, также способствовали росту прояпонских настроений. Немалую толику в это сплетение симпатий и антипатий добавляла и крейсерская война русских, задевавшая коммерческие интересы американских фирм.

 Бои под Тюренченом, Фынтыхуанчаном и высадка десанта под Бицзыво никак не поколебали сложившееся мнение. Неуклюжие попытки отразить японское наступление, неумение использовать артиллерию, почти полное отсутствие действий многочисленной кавалерии- казалось русские совсем разучились воевать.