Л. Зиман - Литературный театр

• Название: Литературный театр
• Автор: Л. Зиман
• Жанр: Культурология

---

Лихим в литье аллитераций

Куда как проще, чем пробраться

К людскому лихо, чем отдаться,

ЧЕМ СЖИТЬ СЕБЯ В ЛЮДСКОЙ БЕДЕ.

Появляется (из зрительного зала) Двойник.

Двойник.  

Уходит доброта – куда?

Куда впадает?

Авторский голос.  В злую скуку?

Двойник. В немилость?

Авторский голос.  В острословье?

Двойник.  

 В скупость

На милость?

Авторский голос. В щедрость на удар?

Вместе. Куда уходит доброта?

Двойник. 

Чужое – просто сокрушить:

Легки – чужие крах и сломы…

Как мало смысла – много злобы

На нашу маленькую жизнь!

Авторский голос. 

Так ль слово «жалость» – скверный тон?

(в зал). Так уж постыдно слово «милость»?

Вы их превыше, ваша милость,

Я – ниже! И стою на том!

Двойник. 

Ещё и то: сознанье – суд,

Суд над собой. В самосудействе

Ни каламбур, ни лицедейство

От «есть ли в поле» не спасут.

Авторский голос. 

Есть просто – не сложилась жизнь.

А есть – о жизненном пространстве.

Двойник. 

Есть сказ о лжи и постоянстве.

А здесь – о постоянстве лжи.

Поймёшь ли?

Авторский голос.  

Понял. И тогда

Пойду и к финишу – не к цели,

Приду, заброшенный, как церкви.

Не загостился ль? Вот беда –

Двойник. Не загостился ль?

Свет.

«Не собирай посылку, мама»

От театра. Удивительно всё-таки, как поэты оказываются пророками своей судьбы.

Один за другим появляются три чтеца (в разных частях сцены).

Первый чтец.

Спасибо, южный город отчужденья,

за равнодушный, праздный твой уют.

Я ощутил до богооткровенья,

что я погиб. Что лето – не спасенье.

Что воробьи и солнце не спасут.

Я в это лето пролистал страницы

пророческих косноязычных книг.

Они открыли мне, как духовидцу:

пророков нет, и ты давно погиб.

Эти стихи написаны за пять с лишним лет до гибели.

Второй чтец.

А эти – за девять…

Был год. Был подлый жёсткий год

Сплошных: «А помнишь?»

Год – забот

Ненужных, жалких, как гостинцы.

Год не невзгод – когда б невзгод!

Год ощущенья – загостился…

Пауза. Звучит музыка.

Какой был год! Год-не-у-дел,

Но год усталости обманной.

Музыка – громче.

Он притворялся меломаном,

А музыки он не терпел.

Он, как прислужник, спину гнул.

Он щёлкал пробками, как плетью.

Когда б не воробьи и дети,

Он всё б на свете зачеркнул…

Какой сырой простудный год!

Как было мизерно и худо!

Год жил не ожиданьем чуда

И не невзгод – когда б невзгод!

Год был обманчивым клубком,

Он плёл, мотал – и закатился.

Он честен только был в одном:

В злорадном факте: загостился.

Снова музыка, на этот раз драматическая.

Третий чтец. 

Я в сомкнутом, я в сдавленном кольце.

Мне остаётся пробавляться ныне

Запавшей по случайности латынью:

Memento mori. Помни о конце.

Звучит песня Юлия Кима «Не собирай посылку, мама» сначала громко, затем всё приглушённее – и в это время:

Авторский голос.

Такая непрощённость – эта грязь

И поздний стыд – любая казнь в угоду:

Предвестница последнего ухода

Объявшая меня грехобоязнь.

Невыносимо в сдавленном кольце

Остаться до конца и сокрушённо

Сомнительной гремушкой прокажённых –

Напоминаньем: помни о конце.

Кому напоминаньем и зачем?

Непрошенно, взахлёб и неспасённо

О замыслах рассыпанных поэм,

О горькой невозможности забыться

В каком краю, среди каких языцев,

Какому собутыльнику повем?

От театра. Илья Габай отбыл весь определённый судом срок – три года. В камере, где помещались сорок человек, он жил вместе с ворами, насильниками, убийцами…

Двойник (из зрительного зала, издалека).

Отыщется ль странноприимный кров?

Авторский голос. 

Отыщется, я думаю, чего там!

… Вообразим же, коль пришла охота

До слёзных и самовлюблённых снов,

Молитвенное шествие коров,

Отверженность и жабью рябь болота:

Сочувственный и призрачный приют.

Дорожный посох и мешок ковровый

В товарищах немилых по оковам,

Как и во мне, застенчиво живут.

Во время чтения последних трёх стихов на сцене появляются четверо заключённых..

Я думаю, насильственно, темно,

Протянутыми, скучными годами

Они об этом ревностно гадают

По стёршимся костяшкам домино.

Вот так и я, ребячливо, навзрыд

В кругу своих товарищей постылых

Со стеллажами книжек и пластинок

Придумал свой пустынножитный скит.

Так милосердно пожалеть о том-

О сём, себя взжалеть без меры,

И причитать, в исконность слов не веря:

Двойник. 

Отыщется ль странноприимный дом?

Авторский голос.  Отыщется…

Заключённые играют в домино; ставя костяшки, произносят реплики.

Первый. … И нет конца,

Второй.  ни крова…

Третий.  … И посох сбит…

Четвёртый.  И пуст мешок ковровый…

Первый.  … И долог путь…

Второй.  … И беспредельна ночь…

Авторский голос (включается в игру, нервно ставит костяшки). 

… И безысходна память этой ночи:

Униженность блужданья без помочи,

Паденье ниц и стыд отмёрзших ног…

От театра. Но и в лагере Илья Габай жил напряжённой интеллектуальной жизнью – выписывал пять газет и двенадцать журналов, вёл переписку не с одним десятков адресатов, создавал поэму. На всех этапах возил с собой книги. Слухи о необычном арестанте распространялись по лагерям…

А по возвращении… Последние месяцы его вызывали на допросы еженедельно – им надо было его дожать… Они мечтали о раскаянии диссидента.

Пауза.

20 октября 1973 года поэт и правозащитник Илья Габай выбросился в окно своей квартиры – с одиннадцатого этажа. В предсмертной записке он просил друзей и близких простить все его вины: «У меня не осталось ни сил, ни надежды». Сам почерк записки и то, что он позаботился положить рядом с ней очки, подтверждает, что всё совершилось в ясном разумении. Ему только-только исполнилось 38 лет.

Песня «Не собирай посылку, мама» звучит в исполнении певиц, находящихся на переднем плане.

Двойник. 

А время каменеет. И у фраз

нет свойства передать из давней дали,

что люди жили, мучились, страдали,

а не свершали действа напоказ.

Нет горечи и боли…

Во время чтения этих стихов Двойник как бы ведёт всех участников спектакля на сцену из зрительного зала. Когда все уже на сцене, вновь появляются судья и два заседателя.

Судья (перебивая Двойника). Встать! Суд идёт! (К зрителям). Встать! Обвиняемый Габай Илья Янкелевич… (Далее что-то бормочет, а что – не слышно).