Софья Радзиевская - Пум

• Название: Пум
• Автор: Софья Радзиевская
• Издательство: Татарское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Новый сборник рассказов Софьи Борисовны Радзиевской посвящен ее любимой теме — дружбе детей и животных. Герои центрального рассказа — маленький веселый щенок Пум и бродячая кошка Чернушка — живут в тесной дружбе о детьми детского дома; девочка Хашима и ее верный пес Айнек спасают от волков верблюжонка Ак-Юлдуз; лесник Максим выручает из беды лося Бурана. Маленькие читатели понимают, сколько хорошего можно увидеть, если подойти к животным с открытой душой.

В коротеньких, рассказах о насекомых писательница вводит детей и в другой мир. Это мир интересный, малознакомый, но жестокий, не похожий на мир высших животных. Такое сопоставление заставляет читателей еще больше оценить нежность, самоотверженность, лучшие чувства окружающих их друзей из мира животных и птиц, вызывает желание ответить им таким же вниманием и любовью. Для младшего школьного возраста

---

Ак-Юлдуз

У подножия высоких гор Могол-Тау издали видны какие-то неуклюжие низкие строения. Стены сложены из громадных неровных камней, слепленных глиной. Двери есть, а окон и печных труб нет. Около строений стоят юрты. Их решетчатые стенки обтянуты толстой теплой кошмой. Из отверстия наверху идет дым.

В юртах живут люди.

А кто живет в каменных строениях?

В них живет скот: овны, лошади, верблюды, которые и в зимнюю пору должны быть «под рукой».

Хозяева скота, казахи, в домах не живут. «Кто живет в доме, тот скоро умрет», — говорят они.

Но так было до революции, когда Хашима была совсем еще маленькой. Теперь около каменных построек для животных выросли каменные дома с окнами, с печами для самих людей. И оказалось, что люди в них могут жить еще дольше, лучше и веселее, чем в юртах.

В то время, о котором ведем мы рассказ, зимой, в тесной дымной юрте маленькой Хашиме было скучно и неуютно. На дворе воет ветер, несет сухой колючий снег, от которого немеют ноги и замирает дыхание. По такой погоде долго не нагуляешься: пробежишь немного и скорей назад, в юрту, греться. А там — ох и скучно же! В юрте тесно, надо сидеть смирно, протянув босые озябшие ножки к маленькому костру посередине. Даже разговаривать надо тихонько, чтобы не сердить бабушку Джамаль. Она очень старая, бабушка Джамаль. Атамкул, старший брат Хашимы, говорит, что она никогда не была маленькой, а всегда была такая: седая, растрепанная и сердитая.

Хашима не понимает, как это может быть, и, пожалуй, не очень этому верит. Атамкул всегда что-нибудь придумает удивительное, зато как интересно слушать его в длинные зимние вечера, когда юрта трясется от ударов ветра, и кажется, что в соседнем ущелье кто-то глухо и жалобно воет.

Уж во всяком случае старше бабушки Джамаль, на-наверно стариков не бывает. У нее во рту один зуб, длинный и желтый, а глаза красные, как у диковинной птицы. Мать говорила, что был у них дед Нияз, и старая Джамаль еще этому деду приходилась бабушкой. Это очень трудно понять, и маленькая Хашима подолгу с почтительным удивлением наблюдает, как старуха, сидя у огня что-то непрерывно бормочет и трясет седой косматой головой.

Хашима попробовала раз тоже так потрясти головой, но мать больно дернула за косичку И сказала, чтобы не смела дразнить бабушку.

А она и не думала дразнить, просто хотела узнать, зачем это бабушка так делает. Может быть, это даже очень приятно?

Но сейчас Хашиме есть о чем подумать и без атамкуловых рассказов: у верблюдицы, красавицы Нар-Беби, скоро родится маленький.

Отец очень любит Хашиму. Он часто гладит ее черные косички, подарил ей красивые кисточки — украшать их по праздникам. И верблюжонка — он, верблюжонка! — он обещал подарить ей, чтобы она сама за ним ухаживала и растила его.

Замуж выйдешь, с собой его возьмешь к мужу, — весело прибавил отец и похлопал ее по румяной щечке.

Еще бы, вырастешь красивая, продадут, как корову. Столько добра за тебя возьмут, что одного верблюда не жалко и подарить, — ехидно шепнул из-за спины Атамкул.

Ты что это там шепчешь? — спросил, прислушавшись, отец.

Говорю, вырастет Хашима — красивая будет, большой калым за нее дадут, — повторил Атамкул и, не сморгнув, почтительно посмотрел на отца. Как будто и те слова и не те. Вот хитрый этот Атамкул, всегда вывернется!

И верно, большой калым дадут, она у нас красавица будет, — по-доброму улыбнулся отец, но у Хашимы вдруг отчего-то больно, защемило сердце и на глаза навернулись слезы.

Противный Атамкул! Всегда так скажет, что самое хорошее обернется в худое. Ну что же, что калым дадут? За всех так. «Продадут, как корову»… А ведь а правда, если подумать, выходит нехорошо.

Атамкул уже, как ни в чем не бывало, сел у огня и тянет ее за косичку:

— Повернись, что-то скажу…

Не хотела повернуться, а надо: вдруг скажет интересное.

— Ну, что еще придумал? — говорит Хашима, а сама надулась и в сторону смотрит, будто и не слушает.

Да разве Атамкул отстанет? Смеется и опять дерг за косичку и в самое ухо шепчет:

— Нет, ты совсем повернись, тогда скажу. Вот так. Ты знаешь, теперь калым отменили. Советская власть девушек продавать не велит. Я слышал в Дальверзине, когда с отцом ездил. Там железную дорогу строят. Уюй, какая дорога! Я тоже хочу учиться железную дорогу строить.

А отец не позволит, — отозвалась Хашима. Она уже совсем повернулась к Атамкулу, обиды как не бывало.

Тогда убегу! — сказал Атамкул и даже кулаком по ладошке стукнул. — Вместе убежим. Хочешь?

Ой хочу! — встрепенулась Хашима. — С тобой совсем бояться не буду.

Но тут мать позвала ее просо толочь, а там кур кормить, и рассеялась девочка. А дальше опять захватили ее мысли о верблюжонке: каков-то он будет и как она станет его растить! Легла спать веселая, и только забравшись под толстое одеяло из цветистого ситца, сонно вспомнила, что было что-то неприятное. Что это? Ах да, «как корову». Но тут же успокоилась: нет. Советская власть не позволит. Какая она, Советская власть? Как бы узнать? А хорошо бы научиться строить железную дорогу…

И на этом крепко заснула.

Наутро Хашиму разбудила суматоха. Мать второпях сунула ей на руки плачущего Юсупа:

— На, покачай, мне бежать надо! У Нар-Беби маленький родился!

В одну минуту Хашима успокоила малыша, уложила его и, сунув босые ноги в кожаные сапожки, помчалась в каменный сарай.

В предрассветных сумерках Нар-Беби казалась особенно громадной. Она лежала, тяжело дыша, поводя боками и, согнув длинную шею, облизывала что-то маленькое, лежавшее около нее.

Осторожно, — говорила матери соседка, — дай ей облизать его… а теперь заворачивай скорее в кошму. Веревкой перевязать надо, вот так, чтобы не раскрылся. Теперь несите в юрту, да в самый теплый угол, смотри. Рано он родился, очень смотреть нужно. Зато и верблюжонок будет… Помяни мое слово, в ауле второго такого не найдешь.

Мои, мои! — напевала Хашима, не помня себя от радости. — Второго такого не найдешь! Ой, мама, покажи скорее!

— Уйди! — закричала мать. — Нечего тебе тут делать, — но потом, смягчившись, добавила: — В юрте посмотришь. Здесь темно и холодно, а они, сама знаешь, тепло любят.

Хашима бежала за матерью, спотыкаясь и подбирая полы халатика. Лицо ее горело от ветра и волнения, а завернутое в кошму сокровище слабо попискивало и дергало длинными ножками-палочками.

В юрте спешно раздули огонь, и тут Хашима рассмотрела маленькую пушистую головку с блестящей белой звездочкой на лбу.

Ак юлдуз! — вскричала она в восхищении. — Мама, посмотри, как красиво!

Вот ты его так и назови! — весело сказала мать, — такого имени пи у одного верблюда в ауле нет.

— Назову! Назову! — в восторге повторяла Хашима. — Она будет большая, сильная, моя Белая Звездочка, самая лучшая в ауле красавица.

А «лучшая в ауле красавица» бессильно опустила голову и закрыла большие темные глаза. Маленькие верблюжата нежны и беспомощны, почти как маленькие дети.

Теперь Хашиме было некогда скучать. Целые дни она проводила около Белой Звездочки, не уставала ласкать ее, заворачивать в кошму и поить теплым молоком.

А тем временем жгучие зимние бураны сменились теплым весенним ветром, и скоро маленькая Ак-Юлдуз заковыляла на слабых ножках около своей великанши-матери.

Алимджан, отец Хашимы, хотел, чтобы верблюжонок вырос здоровым и крепким. Поэтому Нар-Беби не отпускали далеко в зацветающую степь, а держали около юрты. Верблюжонка поили молоком несколько раз в день и еще позволяли матери покормить его остатками невыдоенного молока.

Хашиме и правда казалось, что ее Ак-Юлдуз красивее всех верблюжат на свете и все у нее особенное, не такое, как у других.

— Ножки-то какие длинные, — восхищалась она. — Побежит — никто за ней не угонится. А горбики какие красивые, ну точно у настоящего верблюда, правда, Атамкул? <— Глупости ты болтаешь, — солидно отвечал Атамкул. — Не видала ты верблюжат, что ли? Все одинаковые.

— Не все, не все! — спорила Хашима и чуть не плакала от обиды. — Вот, белая звездочка на головке так и светится.

Но Атамкул презрительно пожимал плечами: он уже взрослый, в Дальверзин дна раза ездил, что ему с девчонкой над верблюжонком ахать…

Вот еще невидаль! — небрежно отвечал он. — Паровоз, это тебе не верблюд, целый город сразу везет, не устанет. Я еще немножко вырасту и железную дорогу строить буду, вот что.

Ничего строить не будешь, — сердилась Хашима, — не позволят. Слышал, что отец сказал? «Как отцы жили, так и нам жить надо». Вот.

Ну и живи! — огрызался Атамкул. — По-старому и продадут, как корову. Так тебе и надо. А я убегу!

Но чаще дети не ссорились, а дружно, сидя на уступе скалы, следили за стадом овец, за красавицей Нар-Беби, за Белой Звездочкой. Разговоров хватало. Атамкул не уставал рассказывать, что видел и слышал в Дальверзине.