Роман Сенчин - Нубук

• Название: Нубук
• Автор: Роман Сенчин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-02604-5

«Нубук» — третья книга молодого, но уже достаточно известного прозаика Романа Сенчина. На сей раз его герои пытаются войти в хаотичный и опасный мир русского бизнеса конца XX века. Циркуляция товара от посредника к посреднику, финансовые хитросплетения, ссоры из-за долгов, а вечером отдых — бильярд, экстази, клубы, текила. Не углубляясь в психологические лабиринты, стилистические изыски, автор рассказывает истории о взлетах и падениях несостоявшихся «новых русских» — Вэла, Макса, Романа. Один, сделав неверный тактический ход в своем бизнесе, разоряется, другой попадает в питерскую тюрьму «Кресты», третий прячется от проблем в глухой сибирской деревне.

---

Еще двумя новыми попутчиками оказались пожилые мужчины, мясистые и помятые, в не новых, потасканных костюмах, зато со свежими, яркими галстуками, с портфелями. Наверняка командированные, какие-нибудь низшие начальники, которые не могут позволить себе прокатиться в купе…

— Н-ну-ф-ф, — протяжно и сложно выдохнул один, темноволосый, густобровый, устраивая раздутый портфель рядом с собой. — Наконец-то…

— Да-а, — тоже удовлетворенно произнес второй, поменьше, хилее, с двумя глубокими залысинами; и, тоже усевшись, проверив что-то во внутреннем кармане пиджака, полушепотом предложил: — Что, давайте?

Густобровый мотнул головой:

— Погоди. Тронемся, тогда уж…

Второй послушно отвалился к стене и прикрыл глаза, но через минуту встрепенулся, выразил несогласие:

— Нет, нельзя тянуть — остыну, с мысли собьюсь. Давайте, Юрий Сергеич!

— Можно и так пообсуждать.

— Да как так-то? Там, на перроне, там нервы были: придет — не придет, влезем — нет, а теперь…

— Успокоились? — хохотнул густобровый.

— Н-так, новый стимул нужен. Допинг, так сказать.

— Вот-вот, в том-то и дело, что на все нам допинг…

Поезд дернулся, чуть катнулся вперед.

— Уже поехали? — Лысоватый с надеждой потянулся к окну.

— Да не, локомотив подогнали. Или какие-нибудь прицепные вагоны. — Не спеша, посапывая, густобровый стал снимать галстук. — Этот здесь с полчаса стоит.

Я посмотрел со своей верхней полки в сторону выхода. Свободно, все, кому надо, видимо, влезли, отыскали свободное место.

Что ж, выйти, поразмять кости, выкурить сигаретку? Новосибирским воздухом подышать… С Новосибирском у меня кое-что связано — он мог стать мне очень близким городом, но не сложилось.

Дело в том, что после окончания школы, подумывая, куда пойти дальше учиться, я узнал: оказывается, в нашем Пединституте принимают экзамены и в Новосибирский университет. Были раньше такие наборы — из национальных республик посылали целые группы учиться в престижные вузы. И экзамены льготные — прямо по месту жительства, принимают их тоже местные преподаватели… Я хоть и не представитель коренной национальности, все же был допущен. Тогда, в восемьдесят девятом, национальность еще не была главным, главным было место рождения и проживания. Это потом русских, то есть всех «некоренных», стали заменять «коренными». От продавцов в государственных магазинах до директоров заводов…

С детства я увлекался географией и историей. Сперва перевес был на стороне географии, но поездить по миру мне не удавалось, а узнавать про дальние края из книг и телевизора, изучать атлас мира вскоре показалось мне пустым занятием, самообманом. И тогда я переключил свой интерес на историю. Собирал книги, хроники, составлял карты крестовых походов и завоеваний Кортеса, знал подробности Семилетней войны и Медного бунта; из разрозненных источников пытался выстроить подробный ход Ледяного похода и новороссийской катастрофы 1920 года… (А какие доступные источники, кроме «Тихого Дона» и «Хождения по мукам», мог иметь обычный советский подросток в то время?..)

Родители, конечно, поддержали мое желание поступить в университет, на исторический факультет, и я, почти не обращая внимания на недоумение Володьки по поводу того, что я предаю нашу с ним мечту о Питере, подал документы… За первый экзамен — история СССР — я получил пять, а за следующий — сочинение 4/2. На два оценили грамотность… Узнав о провале, я почему-то совсем не расстроился, не подумал, что теперь-то наверняка попаду в армию, а первым делом позвонил Володьке и радостно сообщил: «За сочинение — пара. Еду с тобой!»

Потом, слушая в строительном училище лекции о технологии замеса бетона, несущих стенах, декороблицовке и тем более на первом году службы, я, конечно, жалел, что так небрежно написал то сочинение, что не использовал шанс… Новосиб, универ, Академгородок — там, наверное, так интересно, и ребята — не эти будущие маляры и штукатуры, не горластые кретины с погонами на плечах; я бы мог стать ученым, специалистом по истории, например, Хакасского каганата, державы монголо-татар. А вот вместо этого учусь класть кирпичи, марширую по три часа подряд, «тяну ножку», выворачиваю шею по команде «р-равняйсь!». Да, ведь мог бы вместо этого…

Но постепенно о несбывшемся подзабылось, досада слегка притупилась. После армии грянул переезд, наступила деревенская жизнь; связки книг по истории лежали нераспечатанными вот уже без малого пять лет, и лишь изредка, когда взгляд попадал на какой-нибудь корешок с надписью «История Средних веков. Том 2» или «Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России», в груди что-то сжималось и кололо и мерещился никогда не виденный университет, слышался никогда не слышанный голос профессора… Но только что толку — слов не разобрать, здание университета расплывчато и бесцветно, а сорняки на грядках близки и реальны, и я бежал в огород, зло ухмыляясь, матеря побередившие душу книжонки.

И вот он, Новосибирск, — за стеной вагона…

— Вы куда, молодой человек? — удивилась проводница, преграждая мне путь в тамбур.

— Покурить.

— Хм, проснулись! Через две минуты отправление… Почти час стояли, нет, надо обязательно в последний момент…

— Ясно. — Я пошел обратно.

Поезд тронулся, и мои соседи незамедлительно расстелили на столе газету, достали из портфелей пакетики с беляшами, копчеными окорочками, выставили поллитровку «Земской», четыре бутылки пива «Сибирская корона», пластмассовые стаканчики.

Густобровый набулькал в стаканчики водки, сладостно выдохнул:

— Ну, поехали! Давай, Борис Михайлович!

— Можно? — усмехнулся тот, мягко чокнулся с попутчиком.

Выпили, глотнули вдогон водке пивка, взялись за беляши.

— Так чем же ты мне возражать-то хотел? — пожевав, спросил густобровый. Чем тебе моя позиция не глянется?

Лысоватый, будто услышав команду, утер платком жирные губы, торопясь, воспламеняясь волнением, начал:

— Вот смотрите, Юрий Сергеич, вы, как я понял, за либерализм этот, за…

— Но — с оговорками! — тут же перебил его густобровый. — С оговорками!

— Угу, с оговорками, но все-таки… А ведь это же сказка — либерализм ваш. Для Швейцарии какой-нибудь он, может, хорош. Швейцарию, ее пальцем закрыть — и нету. А у нас по-серьезному… У нас — только державность! Можно даже сказать — тирания. Ведь мы, Юрий Сергеич, имперское государство!..

Я лежал на полке, глядел то в доступную мне щель окна, на широкие, светлые улицы Новосибирска, то вниз, на разговаривающих мужиков, то на забившуюся в угол челночницу, которая читала увлеченно книжку Синди Гамильтон «Проблеск надежды»…

Слушать соседей не было никакой охоты, их разговор точь-в-точь походил на споры, что возникали почти каждый раз, когда я ехал в автобусе в город или из города… Интересно, кто они? В костюмах, купленных лет тридцать назад, при галстуках, лица и фигуры работяг. Язык начитанных плебеев. Раньше, по книгам, по фильмам, я видел такими прорабов, каких-нибудь начальников участков, снабженцев или экспедиторов. А теперь, в девяносто седьмом году?.. Неужели остались такие должности и такие люди, просто о них не пишут больше книг, не снимают фильмов? А они, оказывается, сохранились, они ездят в свои командировки, совещаются в каком-нибудь главке, пытаются выполнять план, получают выговоры или поощрения, а на досуге ведут «умные» разговоры, размышляют, какой тип правителя для нашей страны предпочтительней.

Густобровый сошел в Барабинске, лысоватый — через полтора часа, вместе с челночницей, на которую они в пылу спора так и не обратили внимания, в Чанах. Появились новые пассажиры, с новыми сумками, книгами и журналами, новыми проблемами, разговорами, а я все ехал, изнывая от скуки на своей верхней полке. По полчаса готовился спуститься и поесть; изредка выходил в тамбур курить. От безделья ныли привыкшие к работе мышцы, спать почти не получалось.

И все же конец трехсуточному заточению приближался. Чаще стали мелькать по сторонам дороги городки и села, ухоженней стала природа. Я уже с интересом глядел в окно и читал названия станций: Нея, Мантурово, Галич, Буй… На десять минут мы остановились в Ярославле. Здесь уже по-настоящему цивилизованный перрон: не надо сползать по крутым ступенькам из вагона высота платформы на уровне двери.

Я вышел, подрыгал затекшими ногами, через силу выкурил десятую за утро сигарету. Спросил у проводницы, когда будем в Москве.

— На двери купе проводников расписание, — сердито буркнула она, но тут же отчего-то подобрела, ответила вгладь: — Через пять часов приедем, бог даст.

— Спасибо.

Подсчитал, сколько придется ждать поезд на Питер. Он отправляется в двадцать один пятьдесят. Значит, шесть с лишним часов… Где провести это время? Не было бы сумок, прогулялся бы по столице — никогда не видел ее, кроме площади трех вокзалов и станции метро «Комсомольская». (Возвращаясь из армии, как раз через Москву, сидел в метро на скамейке, боясь вокзальных залов ожидания.) Но ведь есть камеры хранения, в прошлые времена, помнится, бросил в щель пятнадцать копеек — и гуляй без проблем налегке хоть двое суток. А сейчас, интересно, какие монетки надо бросать?..