Валентина Немова - Святая святых женщины

• Название: Святая святых женщины
• Автор: Валентина Немова
• Жанр: Проза

Действие романа происходит накануне перестройки. В его основу легли события из жизни простой русской женщины, матери большого недружного семейства. Овдовев, она живет вдвоем с самой младшей дочерью, которая, согласно составленному родителями завещанию, должна была унаследовать их материальные ценности: деньги, квартиру, сад, но неожиданно умирает от рака. Осталось у матери три дочери. Первая — очень умная; вторая — неглупая вроде, но непрактичная; третья — что называется, "не любит думать". Мыслит за нее ее красавец муж, в основном о том, как бы завладеть всем имуществом тещи и добиться близких отношений с младшей свояченицей, которую безответно любит с отроческих лет.

---

Мама долго безмолвствовала. В глазах Родиона, ожидающего ее решения, застыл такой алчный ужас, таким жалким и несчастным выглядел он, этот амбал, в тот момент, что мне снова стало смешно. Но вдруг я вспомнила, как уезжала в первый раз от меня на север моя дочь. Как мне было тогда тяжело. И теперь от этого разговора, оттого, что преподнесла мама, стало мне, как тогда, муторно. Она это, естественно, почувствовала. Мельком взглянув на меня, проронила:

— Успокойся, сад твой.

— Повтори! — потребовала я. — А то, может, этот твой новоявленный сыночек не расслышал, что ты сказала.

— Сад твой, — преодолев наконец свои страхи и слабости, более уверенно произнесла моя старушка.

— Ну как? Ты слышал?! — убедившись в том, что одержала моральную победу над своим противником, который все еще не подавал признаков жизни, снова принялась его чихвостить. Я ведь все же была учительница с тридцатилетним стажем. И всяких видела учеников, когда среднее образование было всеобщим и обязательным. И умела справляться даже с самыми трудными из них. И он, как бывший мой ученик, это прекрасно знал. И не только перед Галиной, но и передо мной в душе робел, потому и не стал, как теперь выражаются, "возбухать". — И предупреждение мое, сделанное тебе официально насчет обратного обмена, не забывай. Прекрати донимать мою маму просьбой переоформить на тебя сад. Чтобы ни звука больше на эту тему! А ты, мама, — решила я заострить ее внимание на самом главном, — помни, что я сейчас тебе скажу: — Если забудешь это и предашь меня, обездолишь…. Короче говоря, если я тебе не дочь, то и ты мне не мать. Теперь все!

Вот какие жестокие слова вынудил меня сказать маме этот вымогатель. Но я должна была выложить ей всю правду, прежде чем покинуть навсегда. Иначе поступить я не могла. Чувствуя, как ей больно все это слышать, я молила Бога, чтобы он дал ей силы пережить эту сцену.

Когда Родион наконец убрался, мы с мамой, оставшись вдвоем, по своему обыкновению, обсудили случившееся. Правда, на сей раз разговор наш был очень кратким. Умевшая смотреть в корень, мама, не упрекая меня ни в чем, без всякого выражения в голосе, просто констатируя факт, сказала:

— Теперь он выгонит тебя.

— Я и сама уже собиралась уйти отсюда,? ей в тон ответила я.

Так было на самом деле. Этому ловеласу, хозяину дома, позабывшему, с чьей помощью стал он здесь главным человеком и на каких условиях съехался с тещей, надоело мириться с тем, что я каждый день мелькаю перед его глазами, но ему не принадлежу, и он решил поставить вопрос ребром: или — или: или я ему уступаю или "уматываю" ко всем чертям. И начал действовать в этом направлении — руки распускать.

Не далее как вчера, когда Лида ушла на работу, мама крепко спала, приняв лекарства, а я, проснувшись и облачившись в халат, наводила в своей спальне порядок, превращая ее в гостиную, он, войдя в комнату ко мне, как всегда, без стука и подкравшись сзади, попытался меня облапать. Поскольку реакция у меня очень быстрая, я успела увернуться и отскочить к двери. Готовый вырваться у меня из горла крик сдержать сумела. Но мнение свое о поступке этого наглеца и о нем самом не сочла нужным скрыть. Сколько же можно щадить его самолюбие, и чего я добьюсь этим способом? Ничего! Выдала я ему наконец по полной программе. Слова мои ему ой как не понравились. Ответил он на них, как мог ответить такой, как он, человек — матом. После этого оставаться с ним под одной крышей было уже не просто нежелательно, даже опасно. И я задумала уйти. Но прежде чем это сделать, надо было как-то объяснить маме, что побудило меня принять такое решение. Но что должна была я ей сказать? Правду? Но эта правда ее очень расстроила бы. Соврать? Но если ты не привык обманывать, то придумать, что бы соврать, не так-то просто. После того, что случилось сегодня, оправдываться перед мамой отпала необходимость, и я призналась, что намерена уйти. Больше я ей ничего не сказала. Собралась, взяла сумку и отправилась на свою работу. А когда вернулась вечером назад, мама сообщила с насмешкой в голосе, адресованной опять же не мне, а хозяевам квартиры:

— Велели передать, что ночуешь в их дому последнюю ночь. — Нахмурившись, я и теперь ей ничего не сказала. Постель себе, во избежание новых неприятностей, постелила уже не в гостиной, а в маминой комнате, на продавленном диване….

Вынужденная покинуть квартиру Юдиных, я, тем не менее, не стала спешить с отъездом. Где гарантия, что когда уеду, маме хоть что-то достанется от урожая, который будет снимать Галина? Кроме того, на участке было еще очень много работы: засадить усиками виктории уже приготовленные мною грядки, посеять лук, немного погодя посадить чеснок. И пропалывать, пропалывать огород. Как я уже говорила, прошли дожди, и полезла мокрица, того и гляди затянет всю нашу делянку пышным зеленым ковром. Красиво, конечно, однако ни к чему. Но прежде всего нужно было заняться благоустройством садового домика, позаботиться о том, чтобы не пришлось мерзнуть, ночуя в нем, когда похолодает. Печка в жилище этом была, но не фундаментальная, поскольку сам домик не имел фундамента. Подпираемый со всех четырех сторон завалинками, он стоял прямо на земле. А печурка — на полу и представляла собой обложенную кирпичом и обмазанную глиной буржуйку с выведенной в стену трубой, которая, когда разведешь сильный огонь, раскаляется докрасна, угрожая пожаром. Топить эту плиту можно было только днем, чтобы приготовить обед. Оставить в ней огонь, ложась вечером в постель, — ни в коем случае: уснешь и не проснешься. Думала я, думала, как бы мне выкрутиться, и сообразила наконец: надо выбрать в доме уютное местечко, утеплить его и соорудить в нем свою спаленку. С этой целью решила я воспользоваться настилом из досок шириною в два моих шага, длиною в мой рост, устроенным в углу прихожей для отдыха в летнее время. В сарайчике, где хранился садовый инвентарь, валялось очень много всяких деревяшек. Я нашла подходящие мне, сбила из них три щита, один — поставила в изголовье, два — по бокам. Промежуток между щитами и стенами дома и комнаты заполнила макулатурой. Отыскала в той же будке разломанную дверь, отремонтировала и навесила на петли, отгородив ею лежанку от остального пространства в передней. Получилось то, что и требовалось: малюсенькая каморка, которую можно было обогреть ночью своим дыханием и температурой собственного тела. Оклеила щиты, потолок и дверь обоями. Привезла от мамы перину, теплое ватное одеяло, чистое постельное белье и стала ночевать в этой комнатушке. И не мерзла: лето ведь еще не кончилось, и было оно теплое, на мое счастье.

Изо дня в день занимаясь физическим трудом, я значительно окрепла. Теперь мне были под силу даже плотницкие работы. Научилась я топором махать, пилить, строгать, орудовать молотком. Дни стали короче, ночи длиннее. Работать в качестве строителя приходилось порою дотемна. Однажды соседка, которая, как и ее муж, выйдя на пенсию, круглый год жила с ним в своем домике в саду, спросила у меня:

— Что ты там стучишь по вечерам в своей избушке? Что делаешь?

— Гвозди вбиваю.

— Что ты видишь в темноте? Света в вашей хижине ведь нет?!

— Почему в темноте? — в ответ пошутила я. — Когда по шляпке молотком ударишь, искры летят. Освещают дом. И мне все видно. — Соседка, одобряя мое трудолюбие и чувство юмора, засмеялась….

Очень нравилось мне находиться в саду.

Вообще хорошо в саду, особенно весной, когда расцветет сирень, черемуха, вишня, когда распустятся цветочки на яблонях и грушах. Как это у Некрасова сказано:

Стоят сады вишневые,

Как молоком облитые,

Тихохонько шумят.

А мне кажется: они просто нетающим снегом присыпаны, чистым, белым снегом. И так это красиво, что не хочется никаких плодов видеть на ветках — ни ягод, ни яблок, ни груш. Пусть будут эти деревья и кусты круглый год такими, как в мае. Но, к моему сожалению, так в природе не бывает….

Потом цветут цветы. Некоторые хозяева засаживают ими весь участок. Сперва кроваво-красные тюльпаны, голубые незабудки, нежные ландыши, пышные маки. В начале июня (в тех краях) пионы разных цветов: белые, розовые, бордовые. Аромат — бесподобный. Не насмотришься, не надышишься. Ближе к осени — разноцветные георгины, остроконечные гладиолусы, кое у кого — розы, тоже всяких цветов. На краю делянок пристраиваются крупные ромашки; ирисы, нарциссы. Держатся недолго, так как чересчур нежные, но зато прекрасные. Нравится мне ходить по защитной полосе. Не по той, что вдоль улиц, вернее перпендикулярно к ним, а по той, которая отделяет один коллективный сад от другого. Это целые лесные массивы. Входишь в лес, и сердце бьется чаще в предчувствии красоты. Чего только не увидишь тут! Стройные тополя, могучие дубы, высокие, величавее сосны, аккуратные ели, пышные лиственницы. Но всего больше нравится мне березка, очаровавшая меня еще в детстве. Белая березка с черными полосками, с длинными сережками….