Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.

• Название: Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета.
• Автор: Тензин Гьяцо
• Издательство: Нартанг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

Для различных людей "Далай Лама" означает разное. Для одних это значит, что я — живой Будда, земное воплощение Авалокитешвары, Бодхисаттвы Сострадания. Для других это значит, что я "Бог-царь". В конце 50-х годов это значило, что я вице-президент Постоянного комитета Китайской Народной Республики. А когда я ушел в изгнание, меня назвали контрреволюционером и паразитом. Но все это не то, что я думаю сам. Для меня "Далай Лама" — это лишь титул, обозначающий занимаемую мной должность. Сам я просто человек и, в частности, тибетец, решивший быть буддийским монахом.

Именно как обычный монах я и предлагаю читателю историю своей жизни, хотя это отнюдь не книга о буддизме. У меня есть две основные причины для этого: во-первых, все большее число людей проявляют интерес к тому, чтобы узнать что-либо о Далай Ламе. Во-вторых, существуют определенные исторические события, о которых я хочу рассказать как их непосредственный свидетель.

---

Утром 17-го числа я встал на час или два раньше, чем обычно, было еще совсем темно. Когда я одевался, Мастер Одежд вручил мне кусок зеленой ткани, чтобы я обернул его вокруг талии. Это было сделано по совету астрологов, которые считали, что благоприятен будет зеленый цвет. Я отказался от завтрака, так как знал, что церемония будет долгой, и не хотел, чтобы меня отвлекал какой-нибудь "зов природы". Однако, астрологи поставили условие, что я должен съесть яблоко перед началом церемонии. Помню, что с трудом проглотил его. Покончив с этим, я отправился в храм, где на рассвете должно было состояться возведение на трон.

Это событие представляло собой, должно быть, блестящее зрелище: присутствовало целиком все правительство, а также различные иностранные представители в Лхасе, все были облачены в свои самые торжественные и красочные одеяния. К сожалению, было очень темно, и я не мог разглядеть многих деталей. Во время церемонии мне вручили Золотое Колесо, символизирующее принятие светской власти. Однако, кроме этого, я мало что помню — за исключением настоятельной и все возрастающей потребности опорожнить свой мочевой пузырь. Это астрологи были виноваты. Ясно, что причина проблемы состояла в их идее дать мне съесть яблоко. Я им всегда не слишком верил, а этот случай еще усилил мое нелестное о них мнение.

Я всегда считал, что поскольку самые важные дни в жизни человека — его рождение и смерть — не могут быть установлены по совету астрологов, то не стоит беспокоиться насчет каких-то других. Однако это лишь мое личное мнение. Оно не означает, что я хочу заставить тибетцев отказаться от использования астрологии. Астрология имеет большое значение с точки зрения нашей культуры.

Тем не менее мое положение в этой ситуации становилось все хуже. Наконец, я послал записку гофмейстеру, в которой просил его заканчивать побыстрее. Но наши церемонии длинны и сложны, и я стал бояться, что они никогда не кончатся.

Когда, наконец, процедура завершилась, я оказался неоспоримым лидером шестимиллионного народа, стоящего лицом к лицу с угрозой самой настоящей войны. А мне было только пятнадцать лет. Складывалась невероятная ситуация, но я видел свой долг в том, чтобы избежать подобного бедствия, если это хоть как-то осуществимо. Моей первой задачей было назначить двух новых премьер-министров.

Причина необходимости назначить двух заключалась в том, что в нашей правительственной системе каждая должность начиная от премьер-министра исполнялась мирянином и монахом. Это шло еще со времен Великого Пятого Далай Ламы, который был первым, кто принял светскую власть в дополнение к своему положению духовного главы государства. К сожалению, хотя такая система и хорошо работала в прошлом, она безнадежно устарела в двадцатом веке. Кроме того, как я уже упоминал, после почти двадцати лет регентского правления, правительство совершенно погрязло в коррупции.

Нечего и говорить, что почти никакие реформы не проводились, Даже Далай Лама не мог ничего сделать, потому что любое его предложение сначала представлялось премьер-министрам, затем Кашагу, затем каждому представителю исполнительной власти в порядке подчиненности и наконец Национальному Собранию. Если кто-либо возражал против его предложения, то было крайне трудно дать этому вопросу дальнейший ход.

То же самое происходило, когда реформы предлагались Национальным Собранием, но только в обратном порядке.

В случае, если какой-то законодательный акт в конечном итоге представлялся Далай Ламе, он мог пожелать внести поправки, тогда эти поправки записывались на пергаментных лентах, приклеивались к первоначальному документу, и тот затем посылался для одобрения обратно по нисходящей линии. Но главная трудность введения реформ заключалась в страхе религиозной общины перед иностранным влиянием, которое, по убеждению многих, могло бы повредить буддизму в Тибете.

На пост премьер-министра — монаха я избрал Лобсана Таши, а опытный светский администратор по имени Лукхангва стал его мирским коллегой.

После этого, посоветовавшись с ним и с Кашагом, я решил послать делегацию за рубеж — в Америку, Великобританию и Непал, в надежде убедить эти страны выступить в нашу защиту. Другая делегация должна была отправиться в Китай, чтобы попытаться провести переговоры о выводе войск. Эти миссии были отправлены в конце года. Вскоре после этого, когда китайцы сконцентрировали свои силы на востоке, мы решили, что я должен перебраться в южный Тибет вместе с самыми высокопоставленными членами правительства. В случае ухудшения ситуации я мог бы без труда найти убежище, перейдя границу с Индией. Тем временем Лобсан Таши и Лукхангва должны были оставаться в Лхасе и исполнять свои обязанности: государственные печати я брал с собой.

Глава четвертая Убежище на юге

Надо было многое организовать, и на это ушло несколько недель перед тем, как мы покинули Лхасу. Кроме того, все приготовления должны были делаться тайно. Мои премьер-министры боялись, что если просочится хоть одно слово о приготовлениях Далай Ламы к отъезду, произойдет всеобщая паника. Но я уверен, многие люди наверняка понимали, что происходит, ведь предварительно уже были отправлены несколько караванов с багажом — среди которого, втайне даже от меня, находилось пятьдесят или шестьдесят сейфов с сокровищами, большей частью золотыми и серебряными слитками из хранилищ Поталы. Это была идея Кенрап Тэнзина, моего бывшего Мастера Одежд, недавно назначенного на должность Чикьяп Кенпо, Начальника персонала. Когда я узнал об этом, то очень рассердился. Не потому, что беспокоился за сокровища — здесь была задета моя юношеская гордость. Я считал, что Кенрап Тэнзин все еще относится ко мне как к ребенку, раз не сказал мне об этом.

День отъезда я ожидал со смешанным чувством тревоги и предвкушения чего-то нового. С одной стороны, для меня было несчастье оставить свой народ. Я осознавал всю свою ответственность перед ним. С другой стороны, я нетерпеливо ожидал путешествия. Мое возбуждение еще более усилил Гофмейстер, который решил, что я должен переодеться в платье мирянина. Он беспокоился, что народ действительно может помешать мне уехать, когда поймет, что происходит, и посоветовал мне оставаться инкогнито. Это привело меня в восторг. Теперь я не только смогу увидеть что-то в своей стране, но получу возможность делать это как обычный наблюдатель, а не как Далай Лама.

Мы покинули Лхасу глухой ночью. Помню, было холодно, но очень светло. Звезды в Тибете светят так ярко, как я не видел нигде в мире. Было очень тихо, и сердце мое замирало каждый раз, когда спотыкался один из пони в то время, как мы тайком пробирались по двору у подножия Поталы мимо Норбулингки и монастыря Дрейпунг. Но настоящего страха я не испытывал.

Конечным пунктом нашего путешествия был Дромо (произносится Тромо), расположенный на расстоянии 200 миль, на границе с Сиккимом. Путешествие должно было занять по крайней мере десять дней, если все будет благополучно. Недолгое время спустя, однако, мы уже попали в беду. Через несколько дней после отъезда из Лхасы мы прибыли в отдаленную деревню под названием Джанг, где на свои зимние диспуты собирались монахи из Гандэна, Дрейпунга и Сера. Как только они увидели размеры нашей процессии, они сразу поняли, что это не обычный караван. Нас было не меньше двухсот человек — и из них пятьдесят высокопоставленных лиц — плюс такое же число вьючных животных, так что монахи догадались, что я где-то здесь.

К счастью, я был в самом начале каравана, и меня не узнали переодетого. Никто не остановил меня. Но, проезжая мимо, я заметил, что монахи очень взволнованы. У многих на глазах были слезы. Через несколько секунд они остановили Линга Ринпоче, который ехал за мной. Я оглянулся и понял, что они упрашивают его вернуться со мной обратно. Момент был крайне напряженный. Переживания достигли апогея. Монахи так верили в меня как в своего Драгоценного Охранителя, что для них была невыносима мысль, что я их покидаю. Линг Ринпоче объяснил им, что я не намереваюсь отсутствовать долго, и монахи неохотно согласились позволить нам продолжить путь. Затем, бросившись на дорогу ничком, они молили, чтобы я вернулся как можно скорее.

После этого неудачного происшествия мы ехали без приключений, и я смог использовать ситуацию наилучшим образом: я ехал впереди, все еще в переодетом виде, и не пропускал ни одного случая остановиться и поговорить с людьми. Я понимал, что теперь мне представилась возможность узнать, какова же на самом деле жизнь моих земляков и землячек, и мне удалось пообщаться со многими людьми, не обнаруживая, кто я такой. Из этих бесед я узнал кое-что о тех мелких несправедливостях жизни, от которых страдает мой народ, и решил, как только смогу, совершить такие перемены, чтобы помочь ему.