Алексей Писемский - Тысяча душ

• Название: Тысяча душ
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Кроме Калиновича, в зале находились и другие лица; это были: незначительной, но довольно приятной наружности молодой чиновник в вицмундире, застегнутом на все пуговицы, и с портфелью в руках. Ближе к кабинету ходил другой молодой человек, тоже в вицмундире, с тонкими, но сонными чертами лица и с двойным лорнетом на носу. Как бы в доказательство небольшого уважения к тому месту, где был, он насвистывал, впрочем негромко, арию из "Лючии"[34]. Собственно просителей составляли: молодая дама с прекрасными карими глазами, но лицом страдальчески худым и с пересохшими губами. На ней было перекрашенное платье, дешевая шляпка и поношенные перчатки. Несмотря на бедность этого костюма, в нем заметно было присутствие некоторого вкуса: видно было, что эта женщина умела одеваться и когда-то иначе одевалась. Невдалеке от нее помещался плешивый старичок, один из тех петербургско-чухонских типов, которые своей наружностью ясно говорят, что они никогда не были умны, ни красивы и никаких никогда возвышенных чувств не имели, а так - черт знает с чем прожили на свете - разве только с тем, что поведения были трезвого. Несмотря на свою мизерность, старичишка был одет щепетильно чисто. Вдали от прочих, в строго официальной форме, стоял другой господин, в потертом девятого класса мундире, при шпаге и со шляпою под мышкой; по неприятным желтого цвета глазам, по вздернутым ноздрям маленького носа и по какой-то кислой улыбке легко можно было заключить о раздражительности его темперамента.

Прошло около получаса в ожидании. Молодой человек, с лорнеткой в глазу, начал уж зевать.

- Скоро Лев Николаич выйдет? - спросил он другого чиновника.

- Я думаю, что скоро, ваше сиятельство, - отвечал тот с некоторым почтением.

Молодой человек опять начал ходить и насвистывать.

Наконец, из гостиной появилась лет десяти девочка" перетянутая, в накрахмаленных, коротеньких юбочках и с голыми, по шотландской моде, икрами.

- Здравствуйте, душенька! - проговорил ей скромный молодой чиновник.

Она сделала ему книксен и, заметно кокетничая, прошла в кабинет папаши, вероятно, затем, чтоб поздравить его с добрым утром, и, выйдя оттуда, уже радостно пробежала назад, держа в руках красивую корзинку с конфектами.

Вслед за ней вышел и сам папаша. Это был худой и высокий мужчина с выдавшеюся вперед, как у обезьян, нижнею челюстью, в щеголеватом вицмундире и со звездой на правой стороне. При появлении его все подтянулись.

- Pardon, comte[92], - заговорил он, быстро подходя и дружески здороваясь с молодым человеком. - Вот как занят делом - по горло! - прибавил он и показал рукой даже выше горла; но заявленные при этом случае, тщательно вычищенные, длинные ногти сильно заставляли подозревать, что не делами, а украшением своего бренного и высохшего тела был занят перед тем директор.

- Pardon; dans un moment je serai a vous. Ayez la bonte d'entrer dans ma chambre. Pardon![93] - повторил он.

Молодой человек фамильярно кивнул головой и ушел в кабинет. Директор обратил глаза на старика.

- Сделано ваше дело, сделано, - говорил он, подходя к нему и пожимая мозглявую его руку.

- Значит, ваше превосходительство, сегодня и получить можно? - спросил тот.

- Можете-с, и прокутить даже можете сегодня, - прибавил директор с веселостью, не совсем свойственною его наружности и сану.

Старик оскалился своим огромным ртом.

- Чего доброго, ваше превосходительство! Дело мое молодое; по пословице: "Седина в бороду, а бес в ребро". До свиданья, ваше превосходительство, - говорил он, униженно раскланиваясь.

- До свиданья, - повторил директор и еще раз пожал ему руку.

Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло на лице чиновника в мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: "Mon mari... mes enfants..."[94] - слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только плечами.

- Que puis-je faire, madame?[95] - воскликнул он и продолжал, прижимая даже руку к сердцу. - Если б ваш муж был мой сын, если б, наконец, я сам лично был в его положении - и в таком случае ничего бы не мог и не захотел сделать.

Смертная бледность покрыла лицо молодой дамы.

- У нас есть своя правда, своя юридическая совесть, - продолжал директор. - Между политическими преступниками есть благороднейшие люди; их участь оплакивают; но все-таки казнят, потому что юридически они виноваты.

Тупо и бессмысленно взглянула на него при этих словах бедная женщина.

- Муж мой, генерал, не преступник: он служил честно, - произнесла она уже с негодованием.

- Que faire! Он болен целый год, а служба не больница и не богадельня. Je vous repete encore une fois, que je n'en puis rien faire[96], - заключил директор и, спокойно отвернувшись, не взглянул даже, с каким страдальческим выражением и почти шатаясь пошла просительница.

"Господин не из чувствительных!" - подумал про себя Калинович, между тем как директор прямо подошел к нему и взглянул вопросительно.

- Титулярный советник Калинович! - произнес он.

- А, да! Attendez un peu[97], - проговорил довольно благосклонно директор и потом, обратившись к господину в мундире и приняв совершенно уже строгий, начальнический тон, спросил:

- Вам что?

- За что я погибать должон, то желаю знать, ваше превосходительство? произнес тот, тщетно стараясь придать своему голосу просительское выражение.

Директор сделал презрительную гримасу.

- Дело ваше еще не рассмотрено, следовательно, я ничего не знаю и ничего не могу вам сказать, - проговорил он скороговоркой и, быстро повернувшись спиной, ушел в кабинет.

Аспидом посмотрел ему вслед чиновник; но потом потупился ненадолго и, как бы нечто придумав, подошел хитрой и лукавой походкой к молодому чиновнику с портфелью.

- Я, кажется, имею удовольствие говорить с господином Макреевым? проговорил он.

- Точно так, - отвечал тот вежливо.

- Стало быть, дело о Забокове в вашем столе по производству?

- Да, у меня.

- Я самый этот несчастный Забоков и есть, - продолжал чиновник, - и потому позвольте хоть с вами иметь объяснение - сделайте божескую милость!.. - прибавил он, сколько мог, просительским тоном.

- Сделайте одолжение, - отвечал с прежнею вежливостью молодой чиновник.

- Господин начальник губернии теперь пишет, - начал Забоков, выкладывая по пальцам, - что я человек пьяный и характера буйного; но, делая извет этот, его превосходительство, вероятно, изволили забыть, что каждый раз при проезде их по губернии я пользовался счастьем принимать их в своем доме и удостоен даже был чести иметь их восприемником своего младшего сына; значит, если я доподлинно человек такой дурной нравственности, то каким же манером господин начальник губернии мог приближать меня к своей персоне на такую дистанцию?

- Да-с; но это очень мало идет к делу, - возразил было очень скромно столоначальник.

- Как мало идет к делу? Позвольте! - возразил уже с своей стороны запальчиво чиновник. - Еще теперь господин начальник губернии пишет, якобы я к службе нерадив и к корыстолюбию склонен... Позвольте!.. Но по какому же теперь случаю он нерадивого и корыстолюбивого чиновника держал шесть лет на службе? Мало того; после каждой ревизии нерадивому чиновнику делана была благодарность, что и было опубликовано в указах губернского правления тысяча восемьсот тридцать девятого, сорокового и сорок первого годов, а в тысяча восемьсот сорок втором году я награжден был по их представлению орденом св. Анны третьей степени... Значит, и это нейдет к делу? - заключил он, злобно осклабляясь.

- Но что ж, если б это и шло к делу, что из этого следует? - спросил заметно начинавший сбиваться молодой столоначальник.

- В законе указано, что следует за лживые по службе донесения, отвечал ему определительно Забоков. - Дела моего, - продолжал он, - я не оставлю; высочайшего правосудия буду ходатайствовать, потому что само министерство наделало тут ошибок в своих распоряжениях.

- Какие же это могли быть ошибки? - спросил молодой человек, старавшийся насмешливо улыбнуться.

- Ошибки такого рода, - отвечал, не изменяя тона, Забоков, - я теперь удален от должности, предан суду. Дело мое, по обсуждении в уголовной палате, поступило на решение правительствующего сената, и вдруг теперь министерство делает распоряжение о производстве нового обо мне исследования и подвергает меня казематному заключению... На каком это основании сделано? - позвольте вас спросить.

- Это сделано, сколько я помню, на основании нового представления начальника губернии, - возразил столоначальник.

Уездный юрист ядовито усмехнулся.

- Нет-с, позвольте! Этого нельзя было сделать, - начал он, - новое представление начальника губернии долженствовало быть передано в правительствующий сенат для общего обсуждения - только-с, да! И если б уже он, по высочайше дарованной ему власти, нашел нужным обследовать его, тогда министерство приводи в исполнение и, по требованию его, сажай меня хоть в кандалы; но само оно не могло этого сделать, ибо покрывалось высшею властью сената... По крайней мере так сказано в законах и так бывало в старину, а нынче не знаю-с!