Алексей Писемский - Масоны

• Название: Масоны
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Не врите, не врите, Максинька, - остановил его Лябьев, - есть много других получше меня: первый русский композитор Глинка.

- Так! - не отвергнул Максинька.

Затем, по уходе Лябьева, Максинька пребывал некоторое время как бы в нерешительном состоянии, а потом вдруг проговорил необыкновенно веселым голосом половому:

- Миша, дай-ка мне еще бутылочку пива!

- Да вы и без того много надолжали; хозяин велел только вам верить до двадцати пар, а вы уж...

- Ну, ну, ну! Что за счеты! - остановил его Максинька одновременно ласковым и повелительным голосом.

Половой, усмехнувшись, пошел и принес Максиньке бутылку пива, которую тот принялся распивать с величайшим наслаждением и, видимо, предавался в это время самым благороднейшим чувствованиям.

Однажды, это уж было в начале лета, Муза Николаевна получила весьма странное письмо от Сусанны Николаевны.

"Музочка, душенька, ангел мой, - писала та, - приезжай ко мне, не медля ни минуты, в Кузьмищево, иначе я умру. Я не знаю, что со мною будет; я, может быть, с ума сойду. Я решилась, наконец, распечатать завещание Егора Егорыча. Оно страшно и отрадно для меня, и какая, Музочка, я гадкая женщина. Всего я не могу тебе написать, у меня на это ни сил, ни смелости не хватает".

Когда Муза Николаевна показала это письмо Лябьеву, он сказал:

- Тебе надобно ехать!

- Непременно, - подхватила Муза Николаевна, - а то Сусанна, пожалуй, в самом деле с ума сойдет.

- Положим, что с ума не сойдет, - возразил Лябьев, - и я наперед уверен, что все это творится с ней по милости Терхова: он тут главную роль играет.

- Конечно, без сомнения! - подхватила Муза Николаевна.

- А с ним ты перед отъездом не повидаешься? - спросил Лябьев.

Муза Николаевна несколько мгновений подумала.

- Но зачем мне с ним видеться? - начала она с вопроса. - Подать ему какую-нибудь надежду от себя - это опасно; может быть, ты и я в этом ошибаемся, и это совсем не то...

- Отчего же не то? - сказал с недоумением Лябьев.

- Оттого что... как это знать?.. Может быть, Егор Егорыч завещал Сусанне идти в монастырь.

- Какие глупости! - воскликнул Лябьев. - Тогда к чему же ее фраза, что ей отрадно и страшно?

- К тому, что идти в монастырь Сусанне отрадно, а вместе с тем она боится, сумеет ли вынести монастырскую жизнь.

- Нет, твое предположение - вздор! - отвергнул с решительностью Лябьев.

- Не спорю, но ты согласись, что мне лучше не видеться с Терховым, и от этого надобно уехать как можно скорей, завтра же!

- Завтра же и поезжай! - разрешил ей Аркадий Михайлыч.

- Я поеду, но меня тут две вещи беспокоят: во-первых, наш мальчуган; при нем, разумеется, останется няня, а потом и ты не изволь уходить из дому надолго.

- Куда ж мне уходить? - отозвался Лябьев.

- Да в тот же клуб, где ты уже был и поиграл там, - заметила с легкой укоризной Муза Николаевна, более всего на свете боявшаяся, чтобы к мужу не возвратилась его прежняя страсть к картам.

Лябьев, в свою очередь, был весьма сконфужен таким замечанием жены.

- Что ж, что я был в клубе; я там выиграл, а не проиграл! - проговорил он каким-то нетвердым голосом.

- Это ничего не значит, - возразила ему супруга, - сегодня ты выиграл, а завтра проиграешь вдвое больше; и зачем ты опять начал играть, скажи, пожалуйста?

- Ах, Муза, ты, я вижу, до сих пор меня не понимаешь! - произнес Лябьев и взял себя за голову, как бы желая тем выразить, что его давно гложет какое-то затаенное горе.

- Напротив, я тебя очень хорошо понимаю, - не согласилась с ним Муза Николаевна, - тебе скучно без карт.

- Скучно; а почему мне скучно?

- Потому, что ты недоволен всем, что ты теперь ни напишешь.

- Да как же мне быть довольным? Даже друзья мои, которым когда я сыграю что-нибудь свое, прималчивают, и если не хулят, то и не хвалят.

- Ну, что ж с этим делать? Надобно быть довольным тем, что есть; имя себе ты сделал, - утешала его Муза Николаевна.

- Какое у меня имя! - возразил с досадой Лябьев. - Я не музыкант даже настоящий, а только дилетант.

- Но что ж такое, что дилетант? Точно так же, как и другие; у вас все больше дилетанты; это-то уж, Аркадий, я понимаю, потому что сама тоже немножко принадлежу к вашему кругу.

- Нет, Михаил Иваныч Глинка не дилетант! - воскликнул, иронически рассмеявшись, Лябьев. - Что такое его "Жизнь за царя"?.. Это целый мир, который он создал один, без всяких хоть сколько-нибудь достойных ему предшественников, - создал, легко сказать, оперу, большую, европейскую, а мы только попискиваем романсики. Я вот просвистал удачно "Соловья" да тем и кончил.

- Что ты говоришь: тем кончил? Мало ли твоих вещей? - продолжала возражать Муза Николаевна.

- Вещичек, вещичек! - поправил ее Лябьев. - А все это отчего? Михаил Иваныч вырос посреди оркестра настоящего, хорошего оркестра, который был у его дяди, а потом мало ли у кого и где он учился: он брал уроки у Омана, Ценнера, Карла Мейера, у Цейлера, да и не перечтешь всех, а я что?.. По натуре моей, я знаю, что у меня был талант, но какое же музыкальное воспитание я получил? Обо мне гораздо больше хлопотали, чтобы я чисто произносил по-французски и хорошо танцевал.

- Этого уж не воротишь, - подхватила Муза Николаевна, - но мы должны утешать себя теперь тем, что у нас сын будет музыкант, и мы его станем уж серьезно учить.

- Непременно, непременно! - прокричал на всю комнату Лябьев. - Я продам все, но повезу его в лучшую консерваторию в Европе.

- Прежде еще ты сам его должен учить, а потому тебе играть в карты будет некогда.

На этих словах Музы Николаевны старая нянька ввела маленького Лябьева, очень хорошенького собою мальчика, которому было уже три года.

Мать сейчас же посадила его себе на колени и спросила:

- Миша, ты будешь музыкантом?

- Да, - громко сказал Миша, мотнув своей большой курчавой головой.

- А кто из нас лучше играет: я или папаша?

- Он, папаша! - отвечал Миша и указал своим пухленьким пальцем на отца.

XIV

Музе Николаевне пришлось ехать в Кузьмищево, конечно, мимо знакомой нам деревни Сосунцы, откуда повез ее тоже знакомый нам Иван Дорофеев, который уже не торговлей занимался, а возил соседних бар, купцов, а также переправлял в Петербург по зимам сало, масло, мед, грибы и от всего этого, по-видимому, сильно раздышался: к прежней избе он пристроил еще другую большую; обе они у него были обшиты тесом и выкрашены на деревенский, разумеется, вкус, пестровато и глуповато, но зато краска была терта на чудеснейшем льняном масле и блестела, как бы покрытая лаком. Услыхав, что сдают свезти в Кузьмищево едущую из Москвы барыню, Иван Дорофеев, значительно уже поседевший, но все еще молодцеватый из себя, вышел, как водится, на улицу. Сторговавшись с извозчиком в цене, он не работника послал везти барыню, а захотел сам ехать и заложил лучшую свою тройку в бричку, в которой ехала Муза Николаевна вдвоем с горничной; затем, усевшись на козлы и выехав из деревни в поле, Иван Дорофеев не преминул вступить в разговор с своими седоками.

- Надо быть, вы изволите ехать к Сусанне Николаевне? - обратился он прямо к Музе Николаевне, сразу разобрав, кто горничная и кто барыня.

- К Сусанне Николаевне; я сестра ей, - отвечала та.

Иван Дорофеев вгляделся повнимательнее в Музу Николаевну.

- Вот бить-то бы меня, дурака! Не признал я вас, скажите на милость! произнес он. - Вы еще маленькой у нас останавливались, когда проезжали с мамашей вашей.

- Да, я тогда была очень молода; я младшая из всех сестер.

- Вижу, вижу теперь, сударыня, а тоже, чай, замужем?

- Давно! - отвечала Муза Николаевна, невольно подумав про себя: "Мало что замужем, но и в Сибири пожила". - Здорова ли сестра? - прибавила она.

- Здорова-с; своими глазами видел, что оне изволят сидеть на балконе... Ездил тоже в Кузьмищево, пустошь луговую в кортому взять; своего-то сена у нас, по крестьянскому нашему состоянию, мало, а я семь лошадей держу для извоза: надоче было об этом переговорить с Сергеем Николаичем Сверстовым, изволите, полагаю, знать?

- Очень хорошо знаю; разве он теперь управляет у сестры имением?

- Он-с заведует, да и допрежь того, при старике еще, Сергей Николаич всем заправлял: у них так это шло, что он по полевой части заведывает, а супруга его... как ей имя-то? Смешное такое...

- Gnadige Frau, - напомнила ему Муза Николаевна.

- Так, кажись; но как же, сударыня, у ней имя этакое? Иностранное, что ли, оно?..

- Это не имя, а прозвище, и значит "почтенная женщина".

- Вот что-с, понимаю, - проговорил Иван Дорофеев, - и ее справедливо называют почтенной женщиной: такая доточная и рассудительная барыня, что и сказать нельзя; господин доктор больше добрый, но она теперича по дому ли что, или насчет денег, и даже по конторской части, все это под ее распоряжением. Сусанне Николаевне за доброту ее послал бог таких управляющих; все мы, даже соседи ихние, тому радуемся. Теперь так болтают, что конский завод ваша сестрица хочет порешить, а чтобы в больнице больше помещалось простого народа, - дай ей бог здоровья за то! Это что говорить? Господам, сударыня, - продолжал он больше уже размышляющим тоном, - которые богатые, так и следствует!.. Праведниками чрез то могут быть; нам так вот, мужикам, не под силу того, и в царство-то небесное не за что попасть!