Алексей Писемский - Люди сороковых годов

• Название: Люди сороковых годов
• Автор: Алексей Писемский
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Ничего, растряхайте-ка ваш кармашек! Она стоит, чтобы вы ее с почетом похоронили, - говорила она Вихрову.

Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и вела только что не за руку с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.

Вихров снова возвратился домой каким-то окаменелым. Теперь у него в воображении беспрестанно рисовался гроб и положенные на него цветы.

Поутру он, часу в девятом, приехал в церковь. Кроме Катишь, которая была в глубоком трауре и с плерезами, он увидел там Живина с женою.

- Умерла, брат, - проговорил тот каким-то глухим голосом.

- Да, умерла, - повторил Вихров.

Юлия только внимательно смотрела на Вихрова. Живин, заметивши, что приятель был в мрачном настроении, сейчас же, разумеется, пожелал утешить его, или, лучше сказать, пооблить его холодною водою.

- Последний-то обожатель ее, господин Ханин, говорят, и не был у нее, пока она была больна, - сказал он.

Вихрову досадно и неприятно было это слышать.

- Ну, не время говорить подобные вещи, - сказал он.

В половине обедни в церковь вошел Кергель. Он не был на этот раз такой растерянный; напротив, взор у него горел радостью, хотя, сообразно печальной церемонии, он и старался иметь печальный вид. Он сначала очень усердно помолился перед гробом и потом, заметив Вихрова, видимо, не удержался и подошел к нему.

- Спешу пожать вашу руку и поблагодарить вас, - сказал он и, взяв руку Вихрова, с чувством пожал ее.

- Что такое? За что? - спросил его тот.

- От его превосходительства Сергея Григорьича (имя Абреева) прислан мне запрос через полицию, чтобы я прислал мой формулярный список для определения меня в полицеймейстеры.

- Вот как! - произнес Вихров с удовольствием. - Значит, письмо подействовало!

- Да как же, помилуйте! - продолжал Кергель с каким-то даже трепетом в голосе. - Я никак не ожидал и не надеялся быть когда-нибудь полицеймейстером - это такая почетная и видная должность!.. Конечно, я всю душу и сердце положу за его превосходительство Сергея Григорьича, но и тем, вероятно, не сумею возблагодарить ни его, ни вас!.. А мне еще и Катерине Дмитриевне надобно передать радостное для нее известие, - прибавил он после нескольких минут молчания и решительно, кажется, не могший совладать с своим нетерпением.

- А разве и об ней есть запрос? - спросил Вихров.

- И об ней, и она, наверно, будет определена, - отвечал Кергель и, осторожно перейдя на ту сторону, где стояла Катишь, подошел к ней и начал ей передавать приятную новость; но Катишь была не такова: когда она что-нибудь делала для других, то о себе в эти минуты совершенно забывала.

- Ну, после как-нибудь расскажете, мне не до того, - отвечала она, и все внимание ее было обращено на церемонию отпевания.

В одном из углов церкви Вихров увидал также и Грушу, стоявшую там, всю в черном, и усерднейшим образом кланявшуюся в землю: она себя в самом деле считала страшно согрешившею против Клеопатры Петровны.

Когда, наконец, окончилась вся эта печальная церемония и гроб поставили на дроги, Живин обратился к Вихрову:

- А ты поедешь провожать до деревни?

- Да, - отвечал тот мрачно.

- Прощайте, Вихров, - сказала ему Юлия с каким-то особенным ударением. - Я сегодня убедилась, что у вас прекрасное сердце.

Кергель между тем, как бы почувствовав уже в себе несколько будущего полицеймейстера, стал шумно распоряжаться экипажами. Одним велел подъехать, другим отъехать, дрогам тронуться.

Катишь все время сохраняла свой печальный, но торжественный вид. Усевшись с Вихровым в коляску, она с важностью кивнула всем прочим знакомым головою, и затем они поехали за гробом.

Вскоре после того пришлось им проехать Пустые Поля, въехали потом и в Зенковский лес, - и Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне - к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а теперь - что сталось с нею - страшно и подумать! Как бы дорого теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из головы - и прошедшее и настоящее!

- Последний уж раз я еду по этой дорожке, - проговорила вдруг Катишь, залившись горькими слезами.

Вихров взглянул на нее - и тоже не утерпел и заплакал.

- Ну, будет, пощадите меня, - сказал он, взяв и сжимая ее руку.

- Я очень рада, что хоть вы одни понимаете, как можно было любить эту женщину, - бормотала Катишь, продолжая плакать.

Она в самом деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и попросила у ней прощения. В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду - и Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила:

- Кергель сказывал, что меня непременно определят в сестры милосердия; ну, я покажу, как русская дама может быть стойка и храбра, - заключила она и молодцевато махнула головою.

Вихров всю почти ночь после того не спал и все ходил взад и вперед по кабинету.

- Я, решительно я убил эту женщину! Женись я на ней, она была бы счастлива и здорова, - говорил он.

И это почти была правда. После окончательной разлуки с ним Клеопатра Петровна явно не стала уже заботиться ни о добром имени своем, ни о здоровье, - ей все сделалось равно.

VI ОДНО ЗА ОДНИМ

Тяжелое душевное состояние с Вихровым еще продолжалось; он рад даже был, что Мари, согласно своему обещанию, не приезжала еще в их края. У нее был болен сын ее, и она никак не могла выехать из Петербурга. Вихров понимал, что приезд ее будет тяжел для Груши, а он не хотел уже видеть жертв около себя - и готов был лучше бог знает от какого блаженства отказаться, чтобы только не мучить тем других. Переписка, впрочем, между им и Мари шла постоянная; Мари, между прочим, с величайшим восторгом уведомила его, что повесть его из крестьянского быта, за которую его когда-то сослали, теперь напечаталась и производит страшный фурор и что даже в самых модных салонах, где и по-русски почти говорить не умеют, читаются его сказания про мужиков и баб, и отовсюду слышатся восклицания: "C'est charmant! Comme c'est vrai! Comme c'est poetique!"[170]

"Ты себе представить не можешь, - заключала Мари, - как изменилось здесь общественное мнение: над солдатчиной и шагистикой смеются, о мужиках русских выражаются почти с благоговением. Что крепостное право будет уничтожено - это уже решено; но, говорят многие, коренные преобразования будут в судах и в финансах. Дай-то бог, авось мы доживем до того, что нам будет возможно не боясь честно говорить и не стыдясь честно жить". По газетам Вихров тоже видел, что всюду курили фимиам похвал его произведению. Встреть моего писателя такой успех в пору его более молодую, он бы сильно его порадовал; но теперь, после стольких лет почти беспрерывных душевных страданий, он как бы отупел ко всему - и удовольствие свое выразил только тем, что принялся сейчас же за свой вновь начатый роман и стал его писать с необыкновенной быстротой; а чтобы освежаться от умственной работы, он придумал ходить за охотой - и это на него благотворно действовало: после каждой такой прогулки он возвращался домой здоровый, покойный и почти счастливый. Вместо Живина, который все время продолжал сидеть с женой и амурничать, Вихров стал брать с собой Ивана. Этот Санчо Панса его юности вел себя последнее время прекрасно: был постоянно трудолюбив, трезв и даже опрятен и почти что умен. Стрелял он тоже порядочно - и выучился этому от нечего делать, когда барином сослан был в деревню.

Каждый почти день Вихров с ружьем за плечами и в сопровождении Ивана, тоже вооруженного, отправлялся за рябчиками в довольно мрачный лес, который как-то больше гармонировал с душевным настроением героя моего, чем подозерные луга. Вихров почти наизусть выучил всю эту дорогу: вот пройдет мимо гумен Воздвиженского и по ровной глинистой дороге начнет подниматься на небольшой взлобок, с которого ненадолго бывает видно необыкновенно красивую колокольню села Богоявления; потом путь идет под гору к небольшому мостику, от которого невдалеке растут две очень ветвистые березы; затем опять надо идти в гору. Вихров всегда задыхался при этом; но вот, наконец, и воротца в лес. Иван, когда они подходили к ним, уходил немного вперед и отворял воротца, под которыми постоянно была лужа грязи. Пройдя их, сейчас же можно было поворачивать в лес. Идя в чаще елок, на вершины которых Иван внимательнейшим образом глядел, чтобы увидеть на них рябчика или тетерева, Вихров невольно помышлял о том, что вот там идет слава его произведения, там происходит война, смерть, кровь, сколько оскорбленных самолюбий, сколько горьких слез матерей, супруг, а он себе, хоть и грустный, но спокойный, гуляет в лесу. На одну из ближайших ко входу в лес колод Вихров обыкновенно садился отдыхать, а Иван в почтительной позе устанавливался невдалеке от него - и Вихров всякий раз, хоть и не совсем ласковым голосом, говорил ему: