Николай Гарин-Михайловский - Студенты

• Название: Студенты
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Ларио перебил сам себя и своим обыкновенным добродушным голосом сказал:

– Черт его знает, совсем ошалел и убил бы, если б не случай!

– Хороший случай, – фыркнул пренебрежительно Шацкий.

– Какой случай?

– Думаю: дай я пойду и поцелую в лоб невинную честную, опороченную девушку… И пошел в детскую… Пошел в детскую, лежит она в кроватке… Невинные младенцы кругом… Мой ученик… пять образков над его кроваткой… Ну, подошел я к бедной девочке; вижу, – притворяется, что спит, а сама дрожит. Наклонился я, этакий братский поцелуй ей в лоб…

– Глава пятая: поцелуй разбойника, – вставил Шацкий.

– Врешь, Миша: чистый, святой поцелуй… Она плачет… сам плачу… жалко… Девочка совсем ведь еще… В это время кухарка и успела, подлая, сбегать к дворнику… Вышел я опять на свой пост, заглянул я в кухню: сидит. Я говорю ей: «Ты не бойся!» Она говорит: «Да мне что ж бояться, когда душенька моя ни в чем не повинна». – «Верно», – говорю. «Да вы бы, говорит, сударь, тоже бы оставили это дело». – «Ну, нет, говорю, за такие советы ответить можешь и ты, потому что я и пьян, может быть, и сам не знаю, что могу сделать». Замолчала, как в рот воды набрала, и не смотрит. Постоял я и ушел. Тут вот немножко уже не помню. Помню, какой-то разговор с ней на лестнице был. Вдруг звонок… смотрю: дверь внизу отворяется… один городовой, другой, пристав… а сзади капитанишка с женой. Пристав уговаривать меня начал, а я кричу ему: «Кто подойдет – убью!» Вдруг сзади, чувствую, схватило меня несколько человек, спереди городовые подоспели, пристав на меня… отняли нож… барыня подскочила да за волосы меня, а сама визжит благим матом. Отцепили ее, а капитанишка, белый как стена, – знает, мерзавец, в чем дело, – урезонивает ее: брось, брось! Ну, тут я не выдержал и говорю: «Сударыня, вот вы все о чертях беспокоитесь, а не видите, что с чертом живете». Он как заерзает: «Ведите его в участок, ведите в участок». – «В участок я, говорю, пойду, а вы все-таки, господин, – подлец, с нянюшкой вашей подлость сделали». Мадам: «Ах!» А он кричит ей: «Да не верь же ты ему, видишь – сумасшедший».

– Ну?

– Ну, го-го-го. Я ему этаким дьяволом расхохотался в глаза. А тут меня тащить стали…

– На другой день, – перебил его Шацкий, – сплю я, стучат в дверь: полицейский. «Господина Ларио знаете?» – «Знаю!» – «Сидит за покушение на убийство в Василеостровской части». Поехали, сидит. «Можете удостоверить личность этого господина?» – «Могу». – «Можете взять на поруки?» – «Могу…» – «Извольте». И вот… как видишь… привез его. «Я, говорит, все-таки паршивого капитанишку убью». Что ж мне с ним делать? Раздевайся…

Ларио, прищурившись, смеялся.

– Теперь вот он смеется, а неделю тому назад… И главное – на вид бык, а нервы, как у бабы… Познакомился я и с капитаном и с женой – очень милые люди. Ездил вещи этого подлеца брать.

– А что ж жена, по-прежнему, осталась с мужем? – спросил Карташев.

– Конечно.

– И нянька там?

– И нянька. Капитан расхваливает и его, одно, говорит, несчастье: сумасшедший. Ну, и я, конечно: «Да, да, сумасшедший». Очень, очень приличное семейство. Отказались от обвинения: сам капитан уладил в полиции все дело. Ну, вот…

Шацкий отбросил руку по направлению Ларио.

Ларио в это время, пригнувшись, перебирался с дивана на кресло и оттуда на кровать. Добравшись до кровати, он свернулся в клубочек и сказал:

– Хорошо, Миша.

– Шурочку бы еще?

– Что ж, не мешало бы.

– Что наконец выйдет из этого господина? – спросил Шацкий.

– Дурак ты, Миша, – ответил равнодушно Ларио, – ничего не выйдет…

– И как же тебя опять рекомендовать?

– Порекомендуй меня, Миша, к честным людям в ничего не бойся…

– К Марцынкевичу тебя только и рекомендовать.

– С удовольствием, Миша.

Ларио стал вертеться и рычать.

– То есть зверь, а не человек.

– Го-го-го!

– Нет, этот человек… и катар… и экзамены… все это убьет меня…

– Опять животик заболел, Миша? Не падай духом: все перемелется, мука будет…

Шацкий положил голову на руку в смотрел опять уныло и расстроенно в пол.

– Зачем ты в самом деле отравляешь себя, – сказал Карташев, – ешь колбасу?..

– Что ж мне есть больше? – капризно, с детским раздражением спросил Шацкий, – и на колбасу нет денег.

– А твои экзамены как?

– Что ж экзамены? Я и сам не знаю, как их в этой обстановке выдерживаю.

– А ты, Ларио, не держишь совсем?

– Совсем… – Он поднялся с кровати и вдруг закипятился. – Странно даже задавать такие вопросы: что ж я, в подштанниках, что ли, пойду их держать? Он же заложил все.

– Я виноват…

– Тебя никто не винит, но факт… лекций нет, одежи нет, жрать нечего… – Ларио опять лег, повернулся к стене и добавил: – И самое лучшее, если ничего нельзя переделать, нечего и сил тратить: спокойной ночи.

Немного погодя по ровному дыханию Ларио ясно было, что он действительно заснул.

В окно смотрели какие-то однообразные, серые, унылые, точно преждевременные сумерки.

– Пора домой, – тихо сказал Карташев, нарушая молчание.

Шацкий поднял голову.

– Ну что ж, едем, – устало ответил он, – если крест и альбом даешь… Завтра опять экзамен: на всю ночь засяду.

– Ну, однако, ты совсем так сорвешь себя.

Шацкий фыркнул.

– Не в этом счастье, мой друг… Пожалуй, салоп лучше надеть…

Он ушел в кухню и возвратился в салопе горничной.

Грусть его маленького больного лица еще сильнее подчеркивалась его комичной, высокой фигурой в женском пальто.

Карташеву хотелось сострить, но он не решился.

– Идем, – позвал Шацкий.

Они молча спустились на улицу.

Проходя мимо освещенного подъезда главной лестницы того дома, где жили Шацкий и Ларио, Шацкий остановился перед стоявшим у подъезда швейцаром.

– Ну что? – спросил он швейцара.

– Не говорил еще. Да уж не беспокойтесь, – что можно будет, сделаем, – ответил швейцар.

– Вы уж, пожалуйста…

– В чем дело? – спросил Карташев, когда они отошли.

– Дельце одно… Петьку, подлеца, пристраиваю. Одно семейство за границу собирается, – вот я и хочу Петьку с ними послать.

– Как же ты его пристроишь?

– А вот через швейцара… Очень милый человек… познакомился с ним и узнал…

– Как же это ты познакомился с ним?

– Мой друг, что ты допрос снимаешь? – быстро ответил Шацкий, – знаешь, и деньги есть. Этот Ларио… он меня окончательно убивает… А если бы еще знал, что я продаю его вещи… Ведь все наново покупать придется: какой это процент? И на него же идет…

– Отчего же ты продаешь?

– Да потому, что в кассе мало дают… Я и свои все вещи продал.

– Главное, и я ничего не имею… Может быть, впрочем, я буду скоро иметь…

И Карташев рассказал о своем писании и о своей снесенной в редакцию рукописи.

– Все деньги тебе…

– Merci, – улыбнулся Шацкий.

– Ты не шути, Миша, а вдруг…

– Крест золотой?

– Да, с эмалью.

– Едем…

Приятели наняли извозчика и поехали.

– Об деньгах и думать даже не стоит, – говорил на извозчике Карташев, – все ведь это такие глупости…

– Ну, нет, мой друг, именно без денег все глупости…

Между приятелями завязалась беседа, что называется, по душе.

Шацкий, что бывало с ним редко, был не только серьезен, но и определенен. Ему хотелось высказаться, и он говорил с своей обычной быстротой и живостью. Только мгновениями, когда его схватывали колики, он кривился и замолкал.

– Васька Корнев считает меня, конечно, так чем-то… явлением понятным, но грустным… Мой друг… таких, как я, сто миллионов; таких, как Васька, ну… сто тысяч… Во всяком случае, place a moi [место за мной (франц.)], и если он себя считает вправе меня игнорировать, то он должен признать, по крайней мере, и за мной это право… Постой, постой… а следовательно, Васька сам по себе, а жизнь сама по себе… И эта жизнь в полном противоречии со всеми Васькиными теориями: знать их не хочет… А Ваське жить надо в этой же жизни… Как ему жить? По-своему? Он знает, что его к вечеру же упрячут… и хорошо еще, если только в сумасшедший дом, – там хоть говорить можно все и кормят, – а то ведь и хуже еще может быть… Спрятать свои идеалы и кое-как у этой же жизни свой кусок хлеба отбирать?.. И со смертью в душе волочить свое раздвоенное существование… вся энергия подорвана… жизни нет… Следовательно, прежде чем ставить себя в безвыходное противоречие, надо обеспечить себе, по крайней мере, ну хоть свободу действий. Надо платить за все, и за право быть честным прежде всего… А то: «Что вам угодно?» – «Я желаю поступить на службу». – «Ваш образ мыслей?» – «Мой образ мыслей… мой голодный желудок…» Глупо и пошло…

– Ну, уж и пошло…

– И все это понятно… Собственно, у нас масса еще совсем не образованна, а отдельный кружок за облака ушел… ушел так далеко… ну, вот, за веревку тянут, – не там тянут, где привязана она, а там где-то за конец… Пожалуйте тянуть поближе, а не желаете, возьмем других людей, которые даже лучше, если не знают этих, а-а-а… Понимаешь?