Виталий Меньшиков - Искатель. 1967. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1967. Выпуск №6
• Автор: Виталий Меньшиков
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1967

На 1-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА к рассказу Сергея Снегова «Второй после бога».

На 2-й стр. обложки — рисунок П. ПАВЛИНОВА к повести В. Меньшикова и В. Гаевского «Ставка — жизнь».

---

Достав свой древорацион, он наспех перекусил и снова взялся за работу. Солнце палило нещадно. Он остро ощущал отсутствие ветвей и листьев, которые вчера прикрывали его тенью. Толстенные и длиннющие нижние ветви своими размерами внушали ему благоговейный страх. Даже если точно знаешь, что шнур, которым пользуешься, никогда, ни при каких условиях не порвется, все равно трудно спокойно наблюдать, как тонкая нить поднимает в вертикальное положение двухсот- или трехсотфутовую ветвь и, приняв на себя всю ее тяжесть, плавно опускает на землю.

Чем ниже он спускался, тем сильнее «кровоточило» дерево, «Кровь», сочившаяся из обрубков, каплями стекала вниз, заливая ветви и листья и превращая его работу в какой-то кошмар из окровавленных пальцев и пропитанной красным одежды. Но он с упорством продолжал делать свое дело, и, когда кончился день, ему уже осталось пройти меньше двухсот футов.

Стронг установил палатку на самой верхней из оставшихся ветвей и попросил Райта прислать ему воду, мыло и полотенце. Когда Райт выполнил его просьбу, он разделся, хорошенько намылился и смыл пену водой. Вытершись насухо, он в остатке воды выстирал свою одежду и развесил ее над костром. Ему стало легче. Райт прислал ужин — еще одно блюдо, специально для него приготовленное женой мэра. Он набросил на плечи одеяло и, усевшись, поджав ноги, у костра, принялся за еду. К тому времени, когда он покончил с ужином, платье его уже высохло, и он оделся. На небе высыпали звезды.

Он открыл чашку-термос, которую ему прислали вместе с едой, и, потягивая кофе, выкурил сигарету.

Он думал о том, придет ли она сегодня ночью.

Наконец поднялась первая луна, и вскоре к ней присоединились две ее серебристые сестры. Их белоснежное сияние преобразило дерево. Ветви, в том числе и та, на которой он сидел, казались лепестками огромного цветка. Но иллюзия эта вмиг рассеялась, когда его взгляд упал на поднимавшийся из самой середины цветка изуродованный весь в обрубках ствол.

Но он не отвел глаз. Встав во весь рост, он повернулся лицом к стволу и взглянул вверх на это уродство, созданное его собственными руками. Выше и выше поднимался его взгляд, туда, где прекрасная, как волосы женщины, темнела блестящая шапка вершины… Он вдруг заметил, что к волосам этим был приколот цветок; одинокий цветок, слабо мерцавший в лунном свете.

Он протер глаза и снова посмотрел туда. Цветок не исчез. Это был какой-то странный цветок, не похожий, на остальные: он цвел над самым близким к вершине обрубком ветви — над тем самым обрубком, где он впервые увидел кровь дерева.

Лунный свет становился все ярче. Он нашел глазами развилку, через которую проходил шнур, и скользнул по шнуру взглядом вниз, до того места, где укрепил его, покончив с дневной работой. Протянув руку, он коснулся шнура; прикосновение это было приятным, и через мгновение, облитый лунным светом, он уже лез наверх.

Он поднимался, играя узлами бицепсов, натягивая напрягшимися мускулами спины рубашку. Все выше и выше, к лунному свету, к волшебству. А под ним постепенно уменьшались, сливаясь в сплошную серебристую массу, нижние ветви. Добравшись до развилки, через которую проходила седельная веревка, он снял ее, смотал и перебросил через плечо. Дыхание его было ровным и легким, он не чувствовал никакой усталости. И лишь тогда, когда он добрался до развилки, через которую проходил шнур, он начал задыхаться и утомлением налились его руки. Сделав на конце веревки петлю, он сложил ее витками и забросил на обрубок ветви, торчавший над ним примерно в пятнадцати футах. Так он забрасывал ее еще восемь раз, пока, наконец, не достиг развилки, через которую вчера впервые перебросил седельную веревку. Грудь его стеснило, вздувшиеся мускулы содрогались от боли. Он выпустил шипы и полез вверх, преодолевая последние футы ствола. Добравшись до самой высокой развилки, он поднял голову и увидел ее, сидящую на суку, и цветок был ее лицом.

Она подвинулась, освобождая для него место, и он сел рядом с ней, а далеко внизу, подобно гигантскому перевернутому зонтику, раскинулись нижние ветви дерева, и, обрамляя его убранные листьями края, словно многоцветные капли дождя мерцали огоньки деревни. Он увидел, что она стала еще тоньше и в глазах ее была грусть.

— Ты пыталась убить меня, правда? — отдышавшись, спросил он. — Ведь ты не верила, что я смогу взобраться сюда.

— Я знала, что ты с этим справишься, — сказала она. — Это завтра я убью тебя. Не сегодня.

— А как ты сделаешь это?

— Я… я не знаю.

— Но почему тебе захотелось убить меня? Есть же на свете другие деревья — если не здесь, то где-нибудь в иных землях.

— Для меня существует только одно-единственное, — ответила она.

— Дриады были нашей выдумкой, шуткой, — произнес он. — Моей и остальных. И, как это ни странно, никому из нас никогда не приходило в голову, что если бы они и впрямь существовали, то по логике вещей из всего населения Галактики они должны были бы ненавидеть именно нас.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала она.

— Нет, понимаю. Ведь я могу представить, что бы я чувствовал, если б у меня был свой дом и в один прекрасный день кто-нибудь принялся разрушать его.

— Это совсем не то, — сказала она.

— Но почему же? Разве дерево — не твой дом? Ты живешь на нем одна?

— …Да, — ответила она. — Я одинока.

— Я тоже одинок, — сказал он.

— Но не сейчас, — возразила она. — Сейчас ты не одинок.

— Нет. Сейчас нет.

Лунный свет, стекая с листьев, осыпал их плечи брызгами серебристых капель. Из золотого серебряным стало Великое Пшеничное Море и серебряной мачтой затонувшего корабля казалось видневшееся вдали мертвое дерево с голыми перекладинами мертвых ветвей, на которых когда-то вздувались паруса листвы, искрясь на солнце, полоскались под теплыми летними ветрами, трепетали весной в порывах предрассветного бриза, дрожали осенними вечерами от холодного дыхания первых заморозков…

«Интересно, что происходит с дриадой, когда умирает ее дерево?» — подумал он.

— Она тоже умирает, — ответила она, прежде чем он успел спросить это вслух.

— А почему?

— Ты этого не поймешь.

— Прошлой ночью мне показалось, что ты мне приснилась, — помолчав немного, сказал он. — А сегодня утром, проснувшись, я уже не сомневался, что видел тебя во сне.

— Ты ведь не мог думать иначе, — сказала она. — И завтра ты вновь будешь думать, что я тебе приснилась еще раз.

— Нет, — возразил он.

— Да, — сказала она. — Ты опять будешь считать меня сновидением, потому что у тебя нет другого выхода. Ведь иначе ты не сможешь убить дерево. Иначе ты не выдержишь вида «крови» и самому себе покажешься безумцем.

— Может быть, ты и права.

— Я знаю, что я права, — произнесла она. — Как это ни ужасно. Завтра ты спросишь себя, а может ли вообще существовать на свете дриада, тем более такая, которая говорит по английски, тем более такая, которая цитирует стихи, прочтя их в моих мыслях; тем более такая, которая силой своих чар способна заставить меня преодолеть почти пятьсот футов ствола для того только, чтобы поболтать со мной, сидя на залитой лунным светом ветке.

— А если и вправду вдуматься, разве может быть такое на самом деле? — спросил он.

— Вот видишь? Еще не наступило утро, а ты уже сомневаешься. Тебе снова начинает казаться, что я — это всего лишь игра света на листьях и ветвях; что я — это всего лишь романтический образ, рожденный твоим одиночеством.

— Есть способ проверить это, — сказал он и, потянувшись, попытался коснуться ее. Но она выскользнула из-под его руки и отодвинулась к краю сука. Он последовал за ней и тут же почувствовал, как сук под ним согнулся.

— Не нужно, — попросила она. — Не нужно.

Она отодвинулась еще дальше, сейчас такая тонкая и бледная, что он едва мог различить ее на фоне затканной звездами небесной тьмы.

— Я знал, что ты мне только привиделась, — сказал он. — Ты не можешь быть настоящей.

Она не отозвалась. Он напряг глаза — и увидел лишь листья, и тени, и лунный свет. Он начал медленно двигаться обратно к стволу, как вдруг почувствовал, что сук под ним гнется все больше, и услышал треск ломающейся древесины. Но сук обломился не сразу. Вначале он пригнулся к дереву, и за какую-нибудь секунду до того, как он сломался окончательно, Стронг успел обхватить руками ствол и, прильнув к нему всем телом, повис так, пока ему не удалось вонзить в дерево шипы.