Юрий Шевцов - Новая идеология: голодомор

• Название: Новая идеология: голодомор
• Автор: Юрий Шевцов
• Жанр: История

Книга Юрия Шевцова разбирается в сложной и опасной истории, от 30-х годов ХХ века до наших дней. Есть реальный массовый голод начала 30-х годов, часть страшной истории сталинского раскулачивания - то есть раскрестьянивания Советской России. И есть (нацистский, в сущности) миф о голодоморе, подстроенном якобы «москалями» ради истребления украинцев. Книга описывает голод начала 30-х годов параллельно с разбором его современных идеологических интерпретаций. Книга может быть интересна студентам, преподавателям гуманитарных дисциплин, журналистам - всем, кто интересуется идеологическими войнами современности, русофобией и проектами нового геноцида в русле восточноевропейского национализма и конфликтов Запада и Востока.

Yury Shevtsov's book delves into a complex and dangerous period of history, spanning from 1930's to our days. From the one side, it deals with a very real widespread famine of the early 1920's - part of the Stalinist campaign of Dekulakization, which actually amounted to the eradication of peasantry in Soviet Russia. From the other side, the book dispels the myth of Golodomor, allegedly masterminded by the Moscovites with the aim of eliminating the Ukrainians, which was essentially made up by the Nazis. The book describes the famine of the early 1930's simultaneously analyzing its contemporary ideological interpretations. It can be of interest to students, teachers of history, journalists and all those exploring the contemporary wars, Russophobia, as well as the projects of East-European nationalism and East-West conflicts.

---

Юрий Шевцов Новая идеология: голодомор

Предисловие Миф о голодоморе – идеология нации, ищущей себе жертв

Юрий Шевцов взялся за трудное дело – разобрать своего рода «двойное историческое преступление». Матрешку, состоящую, во-первых, из реального страшного сталинского зверства 30-х годов, а во-вторых, из современной попытки превратить прошлое средствами политики в право на новые преступления XXI века, своего рода карт-бланш с умышленно непроставленными датой и намерениями.

Первое преступление стряслось в начале 30-х годов и в советской официальной истории успокоительно названо «коллективизацией», с зловещим уточнением «раскулачивания». Но еще в советское же время полуофициально его цель была названа – уничтожение крестьянина – собственника земли, и о результате говорили прилюдно: крушение русской деревни, от которой осталось спивающееся Нечерноземье, и Великий голод, пришедший вослед. На Украине тот голод называли Голодомором, хотя и там он был не последним (послевоенные голодные годы едва ли не страшней).

Второе преступление пока еще только готовится. Оно существует в намерении, нарочито нечетком. Для него и воспитывают будущего исполнителя, которого надо убедить сперва, что жертва – он, а значит, и палач-мститель в будущем тоже он! Новая киевская идеология призвана воспитать нацию – жертву Голодомора, целью и единственным содержанием жизни которой станет месть. И имя Голодомор, жуткое, как Холокост, мифологически кодирующее подсознание, не случайно выбрано из других.

Холокост – это зло, возникающее из ничего. Из суммы обстоятельств, ни одно из которых не казалось зловещим. Каким именно образом «обычные» людские пороки превратились в пытки? Как и почему шутливый бытовой антисемитизм превратился в газовые камеры Освенцима или упорную резню евреев войсками Украинской повстанческой армии? Во всяком случае, бесспорно одно – тех, кто уничтожал евреев, до того десятилетиями убеждали в том, что это они являются «жертвами еврейства». Нацист, расстреливавший киевлян в Бабьем Яру и бандеровец, вспарывавший животы крестьянкам под Ровно, оба твердо знали, что мстят за «страшные преступления еврейства». Идеология мнимой жертвы – мандат на будущий геноцид, втайне нацистский.

По ряду исторических причин Россию обошли европейские дебаты о Холокосте. Что оберегло нас от словесной пурги вокруг определения того, что считать геноцидом. Зато сделало интеллектуально неготовыми распознать новые типы нацизма и тех, кто готовит себя к новым зверствам. К преступлениям, кажущимся сегодня невероятными. Разве май 1945 года и Нюрнбергский трибунал не закрыли тему Холокоста? Разве разоблачения Хрущева и Солженицына не ограждают нас от рецидива сталинщины?

Но те, кто знал дело не понаслышке, кто прожил ХХ столетие на сквозняке – гетто, концлагерь, зона голодания, – единодушно, основываясь на личном опыте зла, настаивают, что угроза не исчерпана. Вышедший из Освенцима писатель, нобелевский лауреат Имре Кертес резюмировал: «В моих представлениях Холокост никогда не представал в прошедшем времени». Солженицын иными словами говорил о том же: раз ГУЛАГ был однажды, значит, ГУЛАГ возможен. А они знали, о чем говорят. И пока народы, дорогой ценой стряхнувшие прошлое, обучаются идеологиям «жертвы-мстителя», второе пришествие зла не только возможно – оно неизбежно. Об этом предупреждает исследование Юрия Шевцова.

Глеб Павловский

Введение Актуальный голод

Голод 1933 года – удивительная тема. Более 70 лет прошло после этого безусловно трагичного события, но именно сейчас его трактовка стала большой политической и международной проблемой. Во второй половине 30-х годов, во время Великой Отечественной войны, в послевоенное время в УССР и даже в 90-х годах в уже независимой Украине вопрос об осмыслении того голода не раскалывал украинское общество и вообще не являлся актуальной темой. Актуальным голод 1933 года стал только сейчас.

И актуальность этой темы нарастает. Еще год тому назад трактовка голода 1933 года как геноцида украинского народа была вопросом в основном внутриукраинской дискуссии. Оранжевые революционеры навязывали украинскому обществу свое мировоззрение, частью которого было понимание голода 1933 года как геноцида, – и, в общем, всё. За пределы Украины эта тема особо не выходила. Однако сейчас ситуация изменилась: конгресс США 25 сентября 2008 года признал голод 1933 года голодомором, геноцидом украинского народа. Проблема приобрела самый серьезный международный статус из возможных, она стала частью большой конфронтации между Россией и США, еще более обострившейся после августовской войны в Южной Осетии.

Тема голода 1933 года стала предметом межгосударственной дискуссии и даже межгосударственного конфликта. Страны, которые поддерживают украинских оранжевых революционеров в этой теме, далеко не всегда просто бездумно солидаризуются с ними в антироссийском порыве. Нет, США, прежде всего США – это не та страна, где возможны какие-то действия столь высокого уровня без внутренней дискуссии и столкновения мнений. Если конгресс США принял такое решение именно сейчас, то причиной тому является не только желание поддержать Украину в конфликте с Россией. Причина лежит еще и внутри самого американского общества.

Миф о голоде как голодоморе востребован американским обществом, он прошел все уровни критики и стал частью американской культуры. Точно так же этот миф вошел и в культуру восточноевропейских стран в ее националистической современной части, в культуру некоторых иных стран.

Почему именно этот голод и его трактовка стали сейчас столь актуальными? Почему в западных обществах становится востребованным миф о геноциде украинцев этим голодом? Еще можно было бы понять, если бы эта тема была востребована в то время, когда существовал Советский Союз. Но почему это происходит именно сейчас? Ведь Россия нынешняя – а этот миф в постосетинском мире и новой холодной войне направлен против России – не наследница Советского Союза ни в идеологии, ни в традиции. Россия не отвергла реформы 90-х, над Россией триколор, а не красное «полотнище». Россия нынешняя к коммунистической идеологии не имеет никакого отношения. Почему же этот антисоветский миф, в глубине которого лежит нацистский постулат про «жидовский голод», про месть евреев украинцам за «Хмельницкого» и стремление евреев освободить украинские «черноземы» для себя, почему этот миф востребован именно сейчас в самых что ни на есть демократических странах и кругах?

Первый уровень – прагматический – лежит на поверхности. Украинский национализм нуждается в антироссийской и в определенной степени антисоветской идеологии. Голод, понимаемый как геноцид, противостоит главному постулату советской идентичности о родившейся в ходе сокрушения нацизма моральности СССР. Это важно для всего современного восточноевропейского национализма – сокрушить именно моральную трактовку победы над нацизмом. Если нацизм начинает пониматься как минимум равным коммунизму злом, это делает моральными все те националистические движения, которые во время Второй мировой войны служили нацистам или уклонялись от участия в войне с ними. УПА, Армия крайова, прибалтийские Ваффен СС и т. д. – все они приобретают моральность, если советский коммунизм обвинить в проведении политики геноцида по отношению к этим народам.

В этом смысле украинский голодомор по функциональному значению – это такой же тезис, как «геноцид» литовцев в 1940–1941 годах или Катынь для поляков. Если бы не тема голода 1933 года, украинский национализм обязательно нашел бы иной пример «геноцида» украинцев коммунистами. Странно то, что для подобного примера был взят нацистский в своей основе миф. С другой стороны, в основе мифа о геноциде коммунистами литовцев, латышей или эстонцев также лежит нацистская в своей основе трактовка: евреи обвинялись в геноциде, который они якобы проводили руками русских, прикрываясь коммунистическими лозунгами. Именно в рамках такого понимания «геноцида» 23 июня 1941 года, например, в Литве началось то, что там называют «национальным восстанием» – массовое уничтожение литовцами евреев в качестве мести за все «грехи» «советской власти».

Миф о коммунистическом геноциде восточноевропейских народов – это форма осторожной реабилитации нацистского мифа о захвате евреями власти в Российской империи в ходе коммунистической революции. Недаром этот миф ныне всегда идет рядом с героизацией нацистских коллаборантов из числа местных националистов. Причем именно в случае с украинским голодомором миф о геноциде восточноевропейских народов получил хоть какое-то обоснование фактами. Очевидно, что инкриминируемые советским коммунистам депортации прибалтийской интеллигенции или расстрел польских офицеров в Катыни и депортации перед войной поляков из западных областей бывшего СССР до этнического геноцида никак не дотягивают. А вот голод 1933 года, коснувшийся миллионов людей, если доказать его искусственный характер и т. д., действительно может быть «похож» на геноцид.