Вилли Биркемайер - Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного

• Название: Оазис человечности 7280/1. Воспоминания немецкого военнопленного
• Автор: Вилли Биркемайер
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-7516-0511-Х

Вилли Биркемайер стал в шестнадцать лет солдатом дивизии СС «Гитлерюгенд». Долго воевать ему не пришлось: он попал в советский плен и был отправлен в СССР. Здесь, на принудительных работах, ему открылась картина бессмысленного «перевыполнения планов», неразберихи и пьянства. И вместе с этим — широта души и добросердечие простых людей, их сострадание и готовность помочь вчерашним врагам. Работая в Мариуполе, на металлургическом заводе, он познакомился с девушкой Ниной. Они полюбили друг друга. Но, когда военнопленных отправили домой в Германию, расстались — как думали тогда, навсегда. Спустя 52 года московская телепрограмма «Жди меня» сумела разыскать Нину и их дочь Татьяну, которую Вилли Биркемайер увидел впервые.

---

Вальтер, заведующий нашим отделом труда, предложил, в каком порядке вызывать на осмотр бригады из цехов. И объявить об этом по лагерному радио. Комендант Зоукоп согласен.

Утром начинается. Мы вооружились списками бригад по цехам, и вот уже первая бригада пришла в зал, где за длинным столом расположилась комиссия. Мария Петровна, конечно, тоже там, но командует не она; решает докторша, которая приходила в лазарет, когда я там лежал. По-моему, ей за пятьдесят, и все это для нее — так, привычное дело. Быстро прослушает грудь того или другого, раздеваться велено до пояса. Только одному пленному велела раздеться совсем, и его-то, уж конечно, сразу записали на освобождение.

Вот очередь дошла до бригад силикатного цеха и электростанции. Я подошел к столу комиссии со списками, и Мария Петровна, кажется, мне улыбнулась. Или мне так показалось? Я вызываю людей по списку, один из офицеров записывает фамилию в свой список и делает там пометку, когда главная докторша заканчивает осмотр этого пленного. Что он там помечает, мне, к сожалению, не видно, да, наверное, и не полагается мне видеть.

До обеда прошли осмотр меньше ста человек, значит, пока осмотрят всех, пройдет не меньше недели. Час на перерыв, потом осмотр продолжается, но уже гораздо быстрее. Светлана Владимировна, так зовут старшую, смотрит каждого быстро, грудь выслушивает уже не у каждого. Такое впечатление, что она и так знает, кого освобождать, а кого нет. А за обедом комиссия, видно, не обошлась без бутылки водки — это заметно, и не только по тому, с какой скоростью осматривают пленных… Одним словом, к вечеру первого дня успели осмотреть человек триста.

Мы с Вальтером остались, чтобы договориться, как нам отмечать в наших списках тех, кто уедет домой. Мы ведь должны каким-то образом пополнить бригады, чтобы не начались снова неприятности на заводе, с начальниками цехов, как это было, когда уезжали венгры. Вальтеру надо обговорить все это с комендантом Зоукопом и с русским офицером, который отмечал, кого будут освобождать, в своем списке. В наших-то списках этих пометок нет! Вальтер согласен, но как всегда, когда надо обращаться с щекотливым делом, хочет, чтобы я пошел с ним. Ладно, пошли. Зо-укоп нас выслушал, согласился, но сказал, что к этому офицеру, капитану Ковальчуку, лучше будет обратиться завтра, перед началом медицинского осмотра. И велел нам прийти утром к семи часам.

Все проходит без осложнений. Когда мы явились, Зоу-коп уже договорился с капитаном. Списки мы получим вечером после окончания осмотра здесь, у Зоукопа. Пользоваться ими разрешается только Вальтеру и мне, списки вернуть в тот же вечер сюда — он их запрет в сейф. А Вальтеру и мне еще раз напоминают, чтобы мы держали язык за зубами.

Уже почти девять утра, когда комиссия возобновляет медосмотр. И вот новшество — раздеваться до пояса не нужно. Светлана Владимировна спрашивает каждого, как он себя чувствует и есть ли у него жалобы, и раздеваться велит не каждому. Разумеется, так дело движется гораздо быстрей, до обеда через комиссию прошла вся ночная смена. И до шести вечера, пока в лагерь не начнут возвращаться рабочие утренней смены, делать комиссии нечего. И Вальтер спрашивает у Светланы Владимировны — с моим переводом, — не надо ли осмотреть и пленных «постоянного состава». «Не надо! — отвечает она кратко. — Они ведь все здоровы». А я отправляюсь с фрау доктором Марией Петровной в лазарет, чтобы записать фамилии тех, кто находится там.

Но сначала мы заходим в комнату врача. Мария Петровна сказала мне сесть и показать ноги — она хочет посмотреть, как подействовали компрессы на мои шрамы. Она немного рассержена: почему я не пришел показаться через две недели, как она велела. Я задрал брюки и положил левую ногу на скамейку перед собой. Мария Петровна пощупала голень, надавила пальцами тут и там и велела мне лечь на кушетку. Что там такое? Она показала: вот, здесь опухло, цвет темный, красно-синий. Взяла скальпель и — раз! Ткнула прямо в это место. И оттуда сразу потекла красноватая жидкость.

«/ ty dumajesch, ty zdorow!» Я стал извиняться, что так себя вел, а она бранит меня: «Эх ты, немец!» Но я вижу, что сердится не всерьез. Промыла рану чем-то жгучим, проверила и пощупала вокруг; там, наверное, все хорошо. Снова сделала повязку с мазью, забинтовала мне ногу.

Теперь правую. Там тоже, оказывается, не все в порядке, но за скальпель она больше не хваталась, просто сделала повязку. И ехидно спросила: «А что у тебя с легкими? В порядке, как твои ноги?» Я разделся до пояса, Мария Петровна стала меня выслушивать: вдох, выдох… Ей, наверное, слышно, что у меня внутри. Потом стала осматривать спину, где еще остались следы от банок. Когда она трогает мою спину нежными руками, меня охватывает необычное чувство, я такое ощущал, когда меня нежно гладила Нина…

«Одевайся!» — сказала она резко и быстро вышла из комнаты.

Спустя какое-то время Мария Петровна вернулась. «Ну-ка посмотрим, кого нам вносить в список». В лазарете сейчас 22 человека. В сопровождении двух санитаров обошли все три палаты, доктор поговорила с несколькими больными. Вернулись в ее комнату, но кого отмечать — пока она не сказала ни слова. «Знаешь что, рыжий, — это Мария Петровна о моей шевелюре, — я думаю, все они дорогу перенесут, и лазарет мы освободим!» Госпожа доктор, о которой только и слышишь от наших пленных, что она бессердечная ледышка, выказывает заботу, которой никто бы от нее не ждал. Даже Макс с трудом поверил, когда я здесь лежал, что она была ко мне участлива. Что же должно означать все, что происходит сегодня?

Я спросил Марию Петровну: «Мне правда записать все фамилии?» — «Погоди. Эшелон пойдет еще через две недели, двое с воспалением легких смогут тогда, наверное, ехать… Что ж, пока записывай всех, а вычеркнуть можно хоть в последний день, — ответила она и пошла к двери. — Когда закончишь список, можешь идти. Не забудь запереть дверь, а увидимся на комиссии». И я остался в комнате один.

В шесть часов все опять собрались в зале, на осмотр вызывают по очереди. Я отдал список по лазарету Светлане Владимировне, она недолго поговорила с Марией Петровной, та сделала в списке свои пометки, и его передали капитану Ковальчуку. Все больные, кто лежит в больнице, поедут домой! В десять часов вечера Светлана Владимировна велит заканчивать. За сегодня комиссию прошли шестьсот с лишним пленных, завтра будет еще день.

И капитан Ковальчук отправляется с Вальтером и со мной в кабинет коменданта Зоукопа, чтобы мы занялись там сегодняшним списком. Он нам объяснил свои пометки на полях, и мы с Вальтером сели составлять список освобождаемых по каждой бригаде — выборка из более чем тысячи фамилий, прошедших комиссию. Комендант Макс Зоукоп велел принести наш ужин сюда. А когда мы около трех часов ночи покончили со всей этой грудой бумаг, сообщил нам новость: спать будете здесь! Русские распорядились, чтобы до окончания медосмотра мы находились здесь: чтобы ни с кем не могли поделиться сведениями, которые нам теперь известны. Чего они так боятся? Что те, кто не попал в списки на освобождение из плена, устроят заваруху?

Ну ладно, еще два дня пробудем «в гостях» у коменданта. Если считать и лазарет, то у нас в списках на освобождение уже 95 человек, из них ни одного, кого не записали потому, что он необходимый на заводе мастер или специалист. И меня особенно радует, что мы с Вальтером и товарищами из нашего отдела труда никакого отношения к решениям — «да» или «нет» не имели. Еще посмотрим, что скажет Светлана Владимировна, когда мы ей скажем, что еще и ста фамилий не набралось в списках, кому ехать домой. И верно — утром оказалось, что она думала — их уже почти триста. Что ж, это на пользу тем бригадам, которым еще предстоит комиссия. Будут щедрее, план им ведь надо выполнить!

Сегодня дело движется полным ходом, и наконец комиссия завершает в сильной спешке свою необъятную работу. Перерыва на обед сегодня не было, в 12 часов ждущих осмотра позвали во двор, туда привезли с кухни здоровенный котел с супом и огромную корзину с нарезанным хлебом. Ждущим осмотра пришлось, правда, сбегать за котелками, но не прошло и четверти часа, как комиссия уже продолжала осмотр. А перед этим капитан Ковальчук распорядился пересчитать фамилии записанных на освобождение сегодня; их оказалось около двухсот. Светлана Владимировна велела капитану подать ей знак на 250-м.

И вот это число достигнуто, еще нет восьми часов вечера.

«Вот это да! — откликается она. — Если там от нас хотят обязательно триста, наберем недостающих прямо по списку».

И капитан Ковальчук снова отправляется с Вальтером и со мной в кабинет коменданта. Там нам сначала дали поесть — сладкой пшенной каши, такой никогда здесь не было, сахара все еще не хватает. Наш заведующий кухней полагает, что слишком много его уходит на изготовление самогона. Когда получают продукты на складе, то с сахаром всегда трудности. А если кухня соглашается взять его на два-три кило меньше, то можно получить еще мешок пшена или муки!