Василий Ажаев - Далеко от Москвы

• Название: Далеко от Москвы
• Автор: Василий Ажаев
• Издательство: Военное издательство Министерства вооруженных сил Союза ССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1949

Действие романа происходит в военное время на востоке страны, где развертывается новое строительство, прокладывается новый нефтепровод. Проектирование трассы, новые инженерные решения в противовес старым, соблюдение экономических интересов страны - это те вопросы, которые на мирном поприще отстаивают бывшие фронтовики.

1948

---

— Кто этот лоча?

— Он наш друг, — ответил Ходжер.

Коротко и просто, чтобы было понятней, он рассказал старику про Беридзе, про строительство и дорогу, которая теперь свяжет стойбище с большим городом. Старик взволнованно зашевелился, глянул зачем-то на висевшую над столом лампу и внезапно запел срывающимся, неверным голосом. Он пел и в лад своей песне раскачивался всем телом.

— Он рассказывает для вас сказку о деревянном человеке, который строил дорогу на небо. Нанайцам не было места на земле, и деревянный человек решил переселить их на небо, — объяснил Ходжер.

Все затихли, слушая Мафу, Максим переводил сказку инженерам. На полуслове старик вдруг замолк. Он закрыл глаза, сразу заснул и стал клониться в сторону. Бесцеремонный Володька немедленно растолкал его:

— Нельзя спать, слышишь? С тобой говорить хотят!

Володька слушал Беридзе и громко, сильным и чистым девичьим голосом задавал старику вопросы то на русском языке, то на нанайском. Мафа опять уставился на Георгия Давыдовича и раздумывал, беззвучно шевеля бескровными сухими губами.

—Ты получше вспомни, дед, — просил Володька. — Чернобородый инженер спрашивает: поднимался ли когда-нибудь Адун до нашего стойбища? Ему это очень нужно знать. Он беспокоится, как бы вода не залила дорогу и нефтепровод в половодье. Не понимаешь? Что ты за человек, я же тебе говорю понятно!.. — Володька в досаде замахал на Мафу обеими руками.

— Не горячись, поспокойнее. Человек в шесть раз тебя старше, — одернул его Максим Ходжер. Как бы оправдывая горячность парня, председатель сказал инженерам: — Старик Володьку слушает больше, чем других, лучше понимает.

Уже совсем спокойно Володька продолжал разговор по-нанайски. Старик что-то отвечал. Огонек сознания мелькал в его глубоко запавших глазах.

— Мафа вспомнил, — с довольным видом повернулся парень к Беридзе: — Только один раз, лет семьдесят назад, Адун подошел в разлив совсем близко к фанзам. Дед говорит: тогда нани провинились перед богом реки, и он рассердился.

— А не было ли такого случая, когда река разливалась, скажем, до того места, где стоят два амбарчика на сваях?

Несколько голосов отозвались сразу. Максим успокоил их, подняв руку.

— На это многие могут ответить, не только Мафа, — сказал он. — В тридцатом, кажется, году Адун доходил до этого места. Нет, не в тридцатом, а в тридцать первом... Я как раз уезжал учиться в Ленинград и плыл на бате до Рубежанска по большой воде.

Беридзе повернулся к Алексею:

— Вот, Алеша, не ошиблись мы. Трасса у нас здесь проходит за стойбищем. Значит, и на этом участке затопления бояться не надо.

Однако всем этим Беридзе не удовлетворился.

— Попробуйте узнать у Мафы, голубчик, — обратился он к Володьке, — сильно ли затоплялся во всех этих случаях левый берег в районе Чомы и Чилму? Там проходят седьмой и восьмой участки трассы...

Володька опять привязался к старику.

— Не спи, а думай! — покрикивал он и, становясь все терпеливее, упорно добивался от стодесятилетнего человека нужных для инженеров сведений.

Совсем усталого Мафу увели домой, Георгий Давыдович перешел к другим старикам. Он задавал вопросы и аккуратно записывал их ответы.

Молодежи все это уже наскучило, парни и девушки отошли в сторону и приглушенно пересмеивались, окружив Володьку. Алексей заглянул через их головы: студент-нанаец в лицах изображал оперетту «Сильва» — он смотрел ее в Рубежанском театре музыкальной комедии. У Володьки оказался приятный тенорок и врожденный дар подражания. Ковшов, вместе со всеми, от души забавлялся этой опереттой, воспроизводимой одним человеком, пока Беридзе не подозвал его. Главный инженер оставил, наконец, стариков в покое.

— Очень дельно, очень, — повторял он удовлетворенно.

Инженеры собрались уходить. Максим Ходжер остановил их.

— Одно важное дело есть. Не знаю, как вы посмотрите, посоветоваться с вами хочу... Мы сегодня на собрании всем стойбищем решение приняли...

Алексей взял протянутый Ходжером лист бумаги и прочел вслух:

— «Ко всем колхозникам русских деревень и нанайских стойбищ на Адуне». — Глаза Алексея скользнули по строчкам, он молча дочитал бумагу до конца. Явно взволнованный, Ковшов передал лист Беридзе.

— «Для войны нужна нефть, поэтому партия и правительство требуют как можно быстрее пустить нефтепровод. Эта стройка даст большой толчок дальнейшему развитию всех селений на нашем Адуне.

Мы, жители стойбища Тывлин, считаем стройку своим кровным делом и обязуемся во всем помогать строителям. Мы обращаемся к вам с предложением: признать стройку народной, чтобы не только строители, но и все население Адуна отвечало перед государством за пуск нефтепровода в срок».

— Плохо написал, сам чувствую! — сокрушенно сказал Ходжер. — Поправьте, товарищ Беридзе.

— Здорово написал, Максим, лучше не надо! — воскликнул главный инженер и обнял Ходжера. — Поправлять такую бумагу — только портить...

— Володька! — закричал обрадованный Максим племяннику. — Тащи сюда машинку, печатать будешь. Однако будь осторожен.

Пишущей машинкой здесь, видимо, весьма гордились. Все затихли и внимательно смотрели, как Володька осторожно вынес ее на вытянутых руках, поставил на стол, важно уселся и вложил лист бумаги. Нанайцы окружили парня тесным кольцом, и он под диктовку Максима принялся одним пальцем выстукивать обращение.

Глава четвертая У Тани Васильченко

Путешествие Беридзе и Ковшова близилось к концу. Уже немного оставалось до Ольгохты, где трасса и Адун расходились в разные стороны. Сегодня инженеры двигались особенно споро и за первые утренние часы далеко ушли от места ночевки.

Беридзе по просьбе Алексея с неохотой согласился сделать остановку. Они устроились на разостланной по снегу плащ-палатке и позавтракали, не разводя костра. Георгий Давыдович вскоре нетерпеливо поднялся, оглядел окрестность и, вынув топографическую карту, начал вносить в нее поправки Алексей собрал пожитки и подошел к нему.

С обрывистого берега им открывалась бескрайняя снежная долина, залитая солнцем. Внизу лежала неподвижная, закованная в броню льда река с серебристыми наметами снега на зеркальной поверхности. Вдали виднелись округлые сопки, поднимавшиеся несколькими ярусами. Среди снежной белизны они казались нарисованными на полотне: те, что ближе, — нежно-сиреневой краской, те что за ними, — фиолетовой, и дальние — густо-синей. Над сопками, на чистом небе скапливались темно-серые облака.

Алексей вспомнил: около трех лет назад вот так же вдвоем с Беридзе, но за десять тысяч километров отсюда, обозревали они другую трассу. Все было иным: жарко и зелено. С тех пор окрепла его дружба с Беридзе и он, Алексей Ковшов, из ученика, из неуверенного выпускника института стал первым помощником главного инженера на крупнейшей стройке.

— Какой простор и какая свежесть! — восхитился Георгий Давыдович. — Право, нигде не найдешь ничего подобного — потому-то и дела здесь просторные. Где, даже и в нашей стране, нашлось бы для молодых инженеров, как мы с тобой, дело такого большого размаха? Вот тебе, Алеша, и Дальний Восток — сталинская новостройка!

— Не агитируйте, товарищ, я давным-давно патриот-дальневосточник, — отозвался Алексей, с удовольствием глядя на оживленное лицо главного инженера. Борода, усы и брови его стали седыми от инея. Алексей понимал, что Беридзе радуется не только светлому утру и простору, но и тому, что сегодня он, наконец, увидит Таню.

— Я знаю, чувствую по себе, Алеша: такой простор делает человека, если он не тряпка, сильным, предприимчивым и смелым. Слабому здесь лучше и не жить. В прошлом недаром на Адун, на свой страх и риск, шли только смелые и сильные люди.

Алексей, не дослушав его, вдруг нагнулся и, раскинув руки, ринулся вниз с обрыва. Рисуя широкие зигзаги на снегу, он скатился на лед Адуна. Проследив за ним, Беридзе тоже скользнул вниз.

Они переходили реку, удерживая разъезжавшиеся на льду лыжи. Острия палок лишь царапали его. В немой тишине отчетливо слышался стук лыж да редкий глухой стон ледяной толщи, разрываемой морозом.

— Выходи, Алеша, на берег, тут плохо идти! — крикнул Беридзе, выдыхая большое белое облако и отряхивая голой рукой иней с усов и бороды.

Алексей послушно повернул лыжи. Инженеры поднялись на отлогий левый берег, поросший редким лесом. Высокие лиственницы стояли тут вперемежку с приземистыми елями. На их ветках грузно лежали хлопья снега.

Сзади них по реке пронесся гул и ровный перестук. Инженеры обернулись и увидели шестерку автомашин, ходко шедших одна за другой. Каждая тянула за собой прицеп, тяжело груженный трубами.

— Наши! — выкрикнул Беридзе и, провожая машины взглядом, сказал: — Торопитесь, родимые, не мешкайте! Что ни говори, Алексей, а трасса — уже на левом берегу. Она живет и с каждым часом набирается сил. Помнишь эти сплошные огни на участке у Рогова? Скоро они осветят весь Адун и перекинутся на остров... Ты не ухмыляйся, скептик! — прикрикнул он, заметив ироническую улыбку Алексея и быстрый, нарочито внимательный взгляд, каким тот окинул пустынные, безлюдные берега. — В конце концов, сейчас нам важно убедиться на практике в правильности наших решений.