Василий Ажаев - Далеко от Москвы

• Название: Далеко от Москвы
• Автор: Василий Ажаев
• Издательство: Военное издательство Министерства вооруженных сил Союза ССР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1949

Действие романа происходит в военное время на востоке страны, где развертывается новое строительство, прокладывается новый нефтепровод. Проектирование трассы, новые инженерные решения в противовес старым, соблюдение экономических интересов страны - это те вопросы, которые на мирном поприще отстаивают бывшие фронтовики.

1948

---

— Был какой-нибудь ответ на предложение? — спросил Батманов.

— Получили, как же. Старик Тополев ответил: «Прежде чем критиковать проект, научитесь его выполнять». Не суйтесь, словом, в большие дела, покуда вам поручены малые.

— Надо разыскать записки. Найдите обязательно и покажите мне, — сказал Батманов главному инженеру. — Старик дождется, что я пошлю его в колхоз к Карпову ловить рыбу.

Выйдя из машины, Таня почувствовала крайнюю усталость. Трудно было даже переступать ногами. На приглашение Беридзе зайти вместе с ним к Тополеву она, протянув руку, попросила:

— Дайте же мне, наконец, ключ.

— Какой ключ?

— Ключ от квартиры, где деньги лежат. Я не могу войти в квартиру Родионовой и целый день гоняюсь за вами, то есть за ключом.

Георгий Давыдович торопливо начал шарить по карманам. И вспомнил: ключ остался в кармане пальто, в кабинете. Тане пришлось сопровождать Беридзе в управление. Она поднималась по ступенькам и ворчала. Возле одного из кабинетов она остановилась:

— Здесь, по-моему, сидит Тополев. Зайдемте. Кстати, я поздороваюсь с ним. Он хороший дед и мой приятель, учтите это и не обижайте его.

Глава десятая Гостеприимный дом

Тополев одиноко сидел в пустой и мрачноватой комнате. С некоторых пор это стало у него обыкновением. Перемены на строительстве не внесли ничего нового в распорядок его жизни. Попытка Грубского припугнуть старика новым руководством оказалась безуспешной.

— Не страшен серый волк, — ответил ему Кузьма Кузьмич. — Мне шестьдесят лет с хвостом, я свое дело перевыполнил. Меня каждое начальство обязано уважать, если оно не глупое, это начальство.

Войдя в комнату, Таня и Беридзе заметили, как старик резко качнул головой и вздрогнул от скрипа двери. Георгий Давыдович прикрыл рукой улыбку. Ковшов передавал ему ходившие по управлению анекдоты о Тополеве, будто бы старый инженер, сидя, спал в кабинете с телефонной трубкой или пером в руке.

Редактор стенной газеты поместил в номере, посвященном вопросам дисциплины, карикатуру на старика. Характерные черты внешности Тополева — высокий рост, сутуловатость, усы — послужили благодарным материалом для художника. Инженер был изображен спящим на столе в кабинете. В порядке «дружбы» Грубский успел показать карикатуру Тополеву прежде, нежели ее по совету Залкинда сняли. Кузьма Кузьмич сначала не понял смысла рисунка, а когда понял — багрово покраснел, тяжело вздохнул и, сгорбившись, уединился в кабинете.

При появлении главного инженера Тополев, большой, костлявый, поднялся из-за стола, вытирая красным платком серо-зеленые усы. Он обеими руками пожал руку Тане, по лицу его словно прошел луч света, оно стало почти приветливым.

Беридзе попросил Тополева разыскать докладные записки девятого участка с предложениями об изменениях в проекте. Кузьма Кузьмич с минуту припоминал, шевеля усами, потом подошел к шкафу и принялся перебирать папки. Записки были подшиты в толстом деле переписки с участками.

Георгий Давыдович немедленно углубился в чтение. Поглядывая на инженера, старик и девушка шептались.

— Вы не захотели ехать с Сидоренко? — спрашивала Таня. — Одно время, помнится, у вас были с ним стычки.

— Я пальцем не шевельнул, чтобы уехать, и не сказал ни слова, чтобы остаться. Меня теперь не замечают: устарел. Никто не приглашал меня уехать, и я не помню, чтобы кто-нибудь уговаривал меня не уезжать. Мне все безразлично, голубушка. Заинтересован в бесшумной жизни. Недавно я прочитал у Джека Лондона замечательную строчку: «Освободившись от желаний, надежд и страхов мы не знаем». Хорошо, когда ты никому не нужен. Поверь мне, Татьяночка.

— Не убеждайте, Кузьма Кузьмич, не поверю. Я бы не захотела жить, если бы убедилась, что совсем не нужна людям, никому не нужна. — Ее даже передернуло. — Дикая, тоскливая идея!.. Наговариваете вы на себя, не верю я вам, дед. Вы сейчас просто не в духе. Расскажите лучше про Володю. Где он, что пишет о себе?

— Не пишет он о себе. Он пишет об артиллерии и своем генерале: «Русская артиллерия лучшая в мире. Наш генерал — молодец, не чета тебе, старому деду. Он тебя помнит, раза два вспоминал, просил кланяться». Письмо из-под Минска. Я понял по намеку: «Глушим фрицев в тех местах, где ты, дед, строил завод».

— Заключение по запискам — ваше? — спросил Беридзе, приподняв толстое дело.

— Мое, — ответил Кузьма Кузьмич.

Георгий Давыдович продолжал чтение. У него была привычка — все время занимать чем-нибудь свои руки. Знакомясь с записками и заключением Тополева, он играл бородой, закручивая кудрявые завитки волос на карандаш. Таня засмеялась.

— Ты что? — спросил Кузьма Кузьмич.

— Новый главный инженер — славный дядька.

— Ты ошибаешься. Не по нутру мне он, да и другие; бестактные люди, любители пошуметь. Все охаяли, учат, как жить, как работать. А умеют ли сами? Главный инженер — новая метла в виде бороды.

— Мне не сто лет, и у меня нет привычки мудрецов — обязательно подвергать все сомнению. Вот поживете и убедитесь: Беридзе — отличный дядька. Советую поскорее увидеть его в настоящем свете. Он, наверное, сказал вам несколько правильных и неприятных слов, а вам, Кузьма Кузьмич, нравятся исключительно те люди, которые говорят приятные слова. Например, ваш Грубский. Не понимаю, как можно дружить с таким человеком.

Главный инженер отложил бумаги и подошел к ним.

— Вы написали большое продуманное заключение, — обратился он к Тополеву. — Идею Карпова вы явно одобрили. Вы, я бы сказал, даже развили ее. — Беридзе выжидающе помолчал.

— Мысли, изложенные в записках, показались мне правильными и своевременными, — подтвердил Тополев.

— Почему же вы проявили столь казенное к ним отношение? Вы отвергли их грубоватой бумажкой в три строки. Неужели только из-за того, что кто-то другой подверг критике ваш проект, вы отмахнулись от умного и ценного предложения?

Старик стоял, опустив тяжелые большие руки с выпуклыми синими жилами. Лицо его побагровело, он шумно дышал.

— Никак не пойму, зачем же вы трудились над своим пространным заключением? Получается непонятно: вы за, и вы же против. — Беридзе пожал плечами.

Таня заметила: взгляд главного инженера, обращенный на Тополева, мягчел. Против воли Беридзе чувствовал симпатию к этому суровому и трудному старику. Он не сумел заставить себя отнестись к нему, как к Грубскому, хотя держались они вместе. Беридзе не мог не уважать Тополева за прошлую деятельность, широко известную среди строителей.

— Досадно, — проговорил Беридзе, — досадно наталкиваться на такое. По-моему, вы и сами чувствуете несправедливость вашей отписки девятому участку.

— Можно мне ответить за Кузьму Кузьмича? — не утерпела Таня. — Кузьма Кузьмич — старый интеллигент. В своем поведении он зачастую руководствуется неправильными принципами лояльности.

— Татьяна Петровна! — сердито прохрипел Тополев, подняв густые брови.

— Теперь уж молчите, если не сумели сами оправдаться! — запальчиво сказала Таня. — Автор дрянной бумажки не Тополев, а Грубский. Стиль-то его!.. Могу по догадке восстановить все события. Кузьма Кузьмич, преисполненный хороших намерений, принес Грубскому свое заключение. Тот высмеял Кузьму Кузьмича и продиктовал ему знаменитые три строчки. — Она обернулась к Тополеву. — Не хотите вы, Кузьма Кузьмич, понять: Грубский, хотя шеф и друг ваш старинный, не тот человек, которого стоит слушаться.

Таня осеклась: ее поразил направленный на нее укоризненный взгляд старика.

— Бумажка тут, конечно, играет маленькую роль, — продолжала Таня без прежней горячности. — Строительство затормозилось независимо от нее. И если бы оно не затормозилось, вам не пришлось бы ехать сюда, на край света. Выходит, нет худа без добра.

Таня хотела шуткой облегчить положение, но старик отвернулся от нее и стоял нахмуренный и грозный...

Ключ, с таким трудом добытый, не понадобился — Серафима, тетка Родионовой, жившая с Ольгой, оказалась дома. Огромная, будто составленная из надутых воздухом шаров, она целиком заполняла кухню, едва поворачивалась от стола к плите и обратно. Шлепнув себя по бедрам, Серафима устремилась навстречу Тане и прижала ее к своей массивной груди.

— Здравствуй, красавица, любимица, Танечка, золотко, — причитала толстуха.

Объятия гостеприимной Серафимы и тепло от бушевавшей огнем печки, которая здесь, видно, никогда не угасала, согрели девушку. Она быстро стащила с себя лыжный костюм и, энергично растерев плечи и ноги, завернулась в знакомый синий бархатный халат Ольги. Растянувшись на диванчике, девушка с благодарностью, почти с умилением подумала о подруге.

Ничего в комнате не изменилось: повсюду шитье, салфетки, коврики. В рукоделии Ольга удивляла даже Серафиму быстротой работы и замысловатостью рисунка. Прибавились новые вышивки — нанайские нарядные орнаменты; они занимали центральное место над аккуратной кроватью хозяйки. На прежнем месте была полочка с медицинскими книгами, тумбочка с патефоном и пластинками, туалетный столик — подарок больничного столяра, грубое зеркало и перед ним на кружевной полосе крошечные слоны с поднятыми хоботами, склянки с одеколоном и духами, большая расческа. На столе — книжки и тетрадки Константина. Они перекочевали из его комнаты сюда. Над столом, в расшитом мешочке — письма, записки, рецепты, газетные вырезки, а выше, надо всем — неизменный портрет Константина: голова с залысинами, большие роговые очки и застывшая на тонких губах ирония.