Ромен Гари - Европейское воспитание

• Название: Европейское воспитание
• Автор: Ромен Гари
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06632-2

"Европейское воспитание — это когда расстреливают твоего отца или ты сам убиваешь кого-то во имя чего-то важного, когда подыхаешь с голоду или стираешь с лица земли целый город. Говорю тебе, мы с тобой учились в хорошей школе, и нас воспитали как следует".

Один из самых загадочных европейских писателей ХХ века Ромен Гари (1914 — 1980) написал свою первую книгу между боевыми заданиями во время Второй мировой войны, а уже в 1945 году роман "Европейское воспитание" удостоился престижного Приза французской критики. Роман был переведен на 27 языков, и теперь этот маленький шедевр поэтического реализма — впервые на русском.

---

— Не надо. Когда у нас будут дети, мы научим их любить, а не ненавидеть.

— Мы научим их и ненавидеть тоже. Мы научим их ненавидеть низость, зависть, насилие, фашизм…

— Что такое фашизм?

— Я точно не знаю. Это особый вид ненависти.

— Наши дети никогда не будут голодать. Они никогда не будут замерзать.

— Никогда.

— Обещай мне.

— Обещаю тебе. Я сделаю все, что смогу.

По ночам они часто просыпались от неумолчного воя: по лесу рыскали голодные волки, и утром Янек находил их следы возле землянки. Лес обнажился и побелел. По снегу блуждали вороны и подолгу каркали. Снег полностью завладел лесом, и на его белизне люди все больше походили на черных муравьев, волочащих в свои норы смешные веточки, — настойчивых, шатающихся, измученных холодом. Отныне вся их жизнь была направлена к единственной цели: поддержать огонь. В городах захватчики ждали лета, чтобы отправиться на новые завоевания, а в лесах человеческая надежда слабее луча зимнего солнца упорно не хотела умирать. Люди больше не интересовались городскими новостями и не разговаривали, их лица морщились от холода и становились такими же заскорузлыми, как старые деревья. Только изредка из деревни возвращались братья Зборовские, подносили к огню свои руки с задубевшими от холода пальцами и говорили кратко:

— Они еще держатся.

19

В один из таких морозных дней, когда сердца людей и зверей понемногу цепенели, а жизнь ждала лишь таинственного знака, чтобы остановиться, умер Тадек. Он умер ночью, во сне, лежа у огня, и даже молодая женщина, сжимавшая его в объятиях, не заметила его ухода. Накануне он почувствовал себя лучше. Он перестал кашлять, температура у него спала. Он попросил Добранского прочитать ему отрывок из книги.

— Не стоит, — сказал Добранский. — Попробуй немного поспать.

— Сегодня я хорошо себя чувствую. Кто знает, Адам, может, я скоро смогу совершать вылазки на дороги?

— Вполне возможно.

— Весной мы будем делать налеты на немецкие колонны… Правда?

— Да. Весной.

— Нужно изо всех сил помогать людям, сражающимся под Сталинградом.

— Изо всех сил. Не двигайся, Тадек.

— Мне хорошо. Адам, почитай мне что-нибудь.

— Что же ты хочешь, чтобы я тебе прочел?

— Сказку.

— Хорошо. Не говори много. А то начнешь кашлять.

— Сказку, героем которой буду я. Волшебную сказку, в конце которой я умру, но не от туберкулеза, а в бою.

— С удовольствием. Только лежи спокойно. Положи голову сюда… вот. Я расскажу тебе одну историю.

— Начинай…

— Сейчас, сейчас…

Польский летчик-истребитель Тадек Хмура умирает. Он лежит на спине в траве, в глубине густой английской рощи. Его разбитый самолет валяется в нескольких шагах от него: крылья сломаны, а винт глубоко вошел в землю, словно меч. Его сломанный позвоночник не чувствует боли, и тело кажется ему чужим. «Проклятое тело!» — печально думает он с любовью хозяина к своему верному псу. Его взгляд начинает туманиться…

— Это называется волнующей минутой, — прошептал Тадек.

Но вдруг он замечает, что кусты перед ним шевелятся, и из-за шелковицы высовывается глупая физиономия Пеха. Пех смотрит на Тадека с отвращением, язвительно гогочет и выходит из кустов с бутылкой виски в руке…

— Если бы это было правдой! — пробормотал Пех.

— Замолчи…

В этом появлении есть что-то неожиданное. Тадек это хорошо чувствует, но в своем нынешнем состоянии не может сосредоточиться и определить, что именно. Впрочем, аэродром находится всего в нескольких милях отсюда, и там должны были видеть, как его самолет упал в лес. Пех склоняется над Тадеком и подносит к его губам горлышко бутылки. Тадек пьет и понимает, что виски, как и прежде, пить приятно. Затем он видит, как из зарослей появляется его товарищ по эскадрилье Адам Добранский. Добранский ведет себя очень некрасиво. Он смотрит на запутавшееся в парашюте тело с глубоким отвращением.

— Как колбаса! — заявляет он, усаживаясь в траву. — Передай мне виски. Ну что, сбили?

Тадек оскорбительно бурчит что-то в его адрес и, в свою очередь, требует бутылку. Он понимает, что никому до него нет дела. И продолжает умирать.

— Тихо! — прошептал Пех. — Он спит.

Тадек открыл глаза.

— Я не сплю. Продолжай.

Он умирает, его жалкое, беспомощное тело лежит на земле, а его лучшие друзья делают вид, что все это — сущие пустяки. Он, конечно, не требует от них, чтобы они рыдали и рвали на себе волосы, но можно было хотя бы не напиваться.

— Могли бы, по крайней мере, обнажить головы, — с достоинством подсказывает он им. — Не стесняйся, Пех. Если устал пить стоя, можешь усесться на меня, — добавляет он трагическим тоном.

К его громадному удивлению, Пех тотчас садится к нему на живот, сжимая в руке бутылку. Но Тадек не чувствует его веса. Напротив, у него такое ощущение, будто он наблюдает за всем со стороны, словно это запутавшееся тело больше не принадлежит ему.

«Все обстоит гораздо хуже, чем я думал», — думает он, впадая в уныние.

— Даже не пытайтесь меня ободрить! — храбрится он. — Я знаю, что со мной!

— А ты думал, у нас еще остались какие-то иллюзии? — говорит Пех. — Cheers![47] — Он пьет. — Если ты видел, как гибнет дело всей твой жизни… — декламирует он.

— Я? — стонет Тадек. — Киплинг?

— Да. Если ты видел, как гибнет дело всей твоей жизни… Старина Киплинг! Я дам тебе почитать его стихи о Сталинграде… По его собственному признанию, это лучшее, что ему довелось написать.

Какой пыл! Какое воодушевление! Попался, Ганга Дин?[48] Cheers…

— Cheers, — отвечает Тадек, — превосходное виски. Возвращает любовь к жизни…

Это заявление немедленно вызывает у его товарищей приступ бурной радости. Бутылка быстро обходит еще несколько кругов.

— Как Яблонский? — спрашивает Тадек.

— Так же, как и мы, — говорит Пех. — Ушел из эскадрильи. — Он осушает стакан. — Мы нынче в свободном полете, — поясняет он.

— А Черв? Я видел, как он врезался в одного боша над Северным морем… Я был в двухстах метрах сзади и видел, как оба самолета спикировали в воду.

— Угу, — подтверждает Пех, — Черв упал прямо в ледяную воду и поплыл, как поплавок. «Брр…» — фыркал он на чистейшем польском. «Брр… брр…» — внезапно услышал он за соседней волной. Черв поворачивает голову и видит боша, который плывет рядом с ним и смотрит на него своими идиотскими глазами. Чтобы согреться, они начинают обмениваться оскорблениями: «Т… т… ты утонешь, д… др… дружище! — шепчет Черв по-немецки с ликующим видом. — С… с… спасательный пояс не вечный. Т… т… тебе капут». «Брр…» — печально отвечает ему бош. — «Т… ты… ты стучишь зубами?» — ликует Черв. «Й… й… я? — хрипит бош. — М… м… мне так нравится. Эт… то п… приятно!» — «Оч… чень приятно! — соглашается Черв. — Н… н… ни за что н… н… на свете н… н… не хотел бы оказаться г… г… где-нибудь в д… др… другом месте!» «Брр…» — дрожат они хором, поглядывая друг на друга краем глаза. — «И… и… я двадцать раз б… б… бомбил Варшаву!» — радостно хрипит бош. «К… к… кё…» — спокойно отвечает ему Черв. «К… кого?» — с недоверием переспрашивает другой. «Кё… Кёльн, — договаривает Черв. — Ха-ха-ха!..» «Брр…» — мрачно фыркает бош. Через час он начинает слабеть. «Н… ну, давай, — шепчет он. — Тони… И дело с концом…» «Т… т… только после вас», — шепчет Черв. «И… и… и не мечтай!» — возражает бош и начинает захлебываться. Черв выигрывает очко. «Т… ты захлебываешься! — ликует он. — А я, с… смотри… Я… я просто ныряю в с… свое удовольствие». Он на время исчезает под водой и снова поднимается на поверхность. «А? — хрипит он, еле живой. — Ш… что ты на это с… с… скажешь?» Бош отчаянно смотрит на него, стискивает зубы и ныряет. «Он оказался круглым ослом, — с восхищением рассказывал мне потом Черв. — Я сосчитал до десяти и признал его побежденным. А потом потерял сознание…» Когда мы подняли его со дна, он был пропитан водой, как губка. Передай мне бутылку.

Тадек блаженно вздохнул. Он счастлив. Он изрядно выпил, и голова немного кружится, но он снова нашел своих товарищей, и, как в былые времена, они вместе отправятся в бой.

— Мы им покажем! — кричит он. Вдруг начинает петь во весь голос:

Jak to па wojence ladnie

Kiedy pilot z'nieba spadnie…[49]

— Гляньте на этого пьянчугу! — ворчит Пех с отвращением. — Клянусь, нам придется нести его на самый верх…

Они берут его под руки, поднимают…

Koledzy go nie zalua?

Jeszcze butem potraktua… —

поет Тадек.

Вдруг он обо что-то спотыкается… Наклоняется. В траве лежит безжизненное тело пилота в шлеме, запутавшегося в парашюте. Рядом — обломки самолета.

— Кто это? — удивляется Тадек.

— Не обращай внимания, — говорит Пех. — Просто переступи…