Сергей Нуриев - Идолов не кантовать

• Название: Идолов не кантовать
• Автор: Сергей Нуриев
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-86471-157-8

Сергей Нуриев - молодой автор, но его роман "Идолов не кантовать" вполне можно поставить на одну полку с "Золотым теленком" Ильфа и Петрова. Молодой обаятельный авантюрист 90-х - Потап Мамай - нашел сто первый способ сравнительно честного отъема денег у государства. Вместе со своим напарником, нищим студентом-эфиопом, он пускается на поиски огромного золотого слитка, замаскированного под памятник вождю. Но найти его не так-то просто, когда даже в самом захолустном городишке количество памятников на душу населения превышает все санитарные нормы. На пути Героев к мгновенному обогащению встают все нелепости современной российской жизни. Писатель стыдливо просит прощения за отсутствие в романе убийств. Правда, искателей "крутизны" порадуют два покушения на убийство, одно отравление, два легких ранения и одна эротическая сцена. Отсутствие кровожадности Нуриев успешно компенсирует наличием веселых героев и не менее забавных комментариев по поводу их авантюрных похождений.

Остап Бендер, как известно, не попал в Рио-де-Жанейро. Миллионера ограбили румынские пограничники, и ему пришлось переквалифицироваться в управдомы. Однако дело великого комбинатора не погибло. Да, золото обладает поразительными свойствами. Помимо того, что оно блестит и не ржавеет, оно удваивает, утраивает наши силы, мобилизует умственный потенциал и развивает фантазию. Обладая почти всеми, золото лишь некоторым позволяет обладать собой. Спустя всего каких-то 70 лет на родных просторах появился человек, который нашел сто первый способ сравнительно честного отъема денег.

Когда-то Потап Мамай был вполне обыкновенным гражданином. Жил, работал и учился, как завещал великий Ленин. Все это продолжалось до тех пор, пока в руки Мамаю не попала одна секретная бумажка. Узнав, что в неком захолустном городишке спрятан огромный слиток (или даже глыба) чудеснейшего металла, симпатичный авантюрист отправляется в "творческую командировку".

Вместе со своим напарником — нищим эфиопом — он сколачивает целую бригаду помощников, которые даже не подозревают об истинной цели своей деятельности. И тут началось…

---

— Что, не та уже пресса? Не такая? — затевал разговор Вася.

— Да, бумага стала хуже, — уклончиво ответил Владимир Карпович и подпер языком щеку, симулируя флюс.

— Бумага — фигня. Главное — правду народ читает. Хватит ваших газетных карамелек, — сказал Василий, употребляя явно чужое сравнение. — теперь — свобода, демократия. Ешь ананасы, жуй шоколад, день твой последний пришел, коммунист.

Куксов промолчал.

— А, не нравится? — бесновался Коняка-младший. — Зубы болеть стали? Это ты шоколада обожрался, гы-ы. Все-таки не зря я боролся. Меня и в партию не приняли из-за того, что побоялись. Врага непримиримого во мне заметили. А замполит, когда я демобилизовался из армии, так тот мне прямо сказал: с тобой, Вася, коммунизму не построишь. Во!

— Я бы больше сказал, — не утерпел Куксов, — с тобой, Вася, и феодализму хрен построишь.

— Да, я всегда возражал против эксплуатации. И теперь… Слышь, говорят, коммунисты опять реформы саботируют.

— Да ну? — изумился агитатор.

— Вот тебе и "ну"! Узнал бы — своими руками мучителей задушил.

Отсутствующим взглядом гость уставился в газету.

Первая страница "Правильного пути" сообщала о событиях в стране и некоторых других катаклизмах. На второй бичевалась администрация города Владивостока и была помещена фотография скривившегося человека. Похоже, фотограф настиг человека как раз в тот момент, когда он либо горько рыдал, либо безудержно смеялся. Ниже были даны разъяснения, что сотрудница детской библиотеки И.Кубатко трудиться в духе нового времени. Третья страница начиналась традиционными "Вестями с полей", но так как целиком была смонтирована из вырезок зарубежной прессы, то проницательный читатель начинал беспокоиться о судьбе ссыльного корреспондента. Представлялись бескрайние занесенные снегом поля, по которым блуждает в поисках вестей затерявшийся спецкор. Очевидно, дело его было худо, ибо заканчивались "Вести с полей" криминальной хроникой. С подвальной колонки доносились крики о помощи гр-на Б., у которого злоумышленники тайком сорвали ставни. Последняя полоса отдавалась на растерзание предпринимателям и мастеру черного юмора Могиле-Спасскому. Читателю предлагали первый куплет его поэмы:

Дедушка с внучеком в поле гуляли.

Дедушка с внучеком холм отыскали.

Дедушка внучеку тайну открыл:

"Здесь партизаном я мину зарыл".

"Правда?" — и внучек вскочил на верхушку.

Дед через час отыскал его ушко.

Куксов устало опустил газету, но, наткнувшись на упорный Васин взгляд, тут же вновь углубился в чтение. В течение пяти минут он мусолил глазами объявление кооператива "Микеланджело":

Изготовляем надгробные памятники из мраморной крошки. Принимаются коллективные заявки.

На шестой минуте Владимир Карпович заметил, что газета в его руках шевелится от постороннего дыхания. Это было горячее дыхание Васи.

— Нужно решить один принципиальный вопрос, — проговорил он, медленно отбирая газету у Куксова…

Придя домой, Коняка-старший застал соратника в плачевном состоянии. Политический конфликт подошел к логическому завершению: демобилизованный сержант сидел верхом на госте и сосредоточенно его душил. Владимир Карпович уставился в потолок выпученными белками и слабо хрипел. Всем своим видом он давал понять, что помощь подоспела вовремя. Мирон Мироныч затанцевал вокруг противников, не решаясь занять твердую позицию. С одной стороны, в нем говорила партийная принципиальность, с другой — напирали родственные чувства.

— Вась, так ведь человек и обидеться может, — робко высказал мнение баптист.

Василий пристально вглядывался в лицо идейного врага и приговаривал:

— Видишь светлое будущее, видишь? Я тебе покажу "слава КПСС".

— Вась, сынок, милицию ведь позовут.

Созерцатель будущего затихал. Положение становилось критическим.

— Это недемократично, — упрекнул Мирон Мироныч, — принуждением не убеждают.

Сын подумал и согласился. Противник был помилован. Владимир Карпович стал приходить в себя и мелко задышал.

— Я, бать, демократию в обиду не дам, — сказал душитель, грозно оглянувшись на отца.

— Да, да, я знаю, — вздохнул Коняка. — Ну, иди на кухню, супу поешь.

Мирон Мироныч приподнял соратника и помог сесть на диван. Спустя полчаса тот смог двигать зрачками и языком.

— Фу-х, — шепнул он, — ну и сыночка вам бог послал.

— Не богохульствуй на Бога, — отозвался баптист. — Господь на такое не способен, — и, враждебно покосившись на Куксова, добавил: — Хотелось бы мне знать, чьих это рук дело.

— Не моих, — поспешно заявил Куксов. — Как вам не стыдно! Подумать такое про мои руки! С чего у вас такие обвинения? Эти ваши намеки!

— А банка?

— Что — банка?

— Банка времени! Помнишь, что товарищ Мамай увидел? Ну?

— Да мало ли банок! Это еще ничего не значит. Можете… можете у Пятилетки Павловны спросить, она подтвердит.

— Угу, подтвердит, — резонно заметил Коняка. — Я лучше под паровоз брошусь, как Анна Каренина.

— Ну вот видите, я тут ни при чем.

— А брови?

— Чего — брови?

— У Васьки бровей нет.

— Ну и что?

— У тебя они тоже отсутствуют.

— Да, ну и что же! У вас два уха, и у меня два уха, так, может быть, из этого выходит, что и вы мой сын!

Оказавшись в тупике, Коняка долго хлопал на соратника рыжими ресницами.

— Может, чаю? — предложил наконец он.

— Пожалуй, — согласился Куксов.

— А без сахару не будешь?

— Не откажусь.

Хозяин вздохнул и, шаркая тапками, отправился на кухню. Вскоре он принес два стакана теплого желтого чая. Его стакан, впрочем, содержал жидкость более темного цвета. Вероятно, она была и слаще, но гость проверить этого не мог и потому безропотно принял угощение.

— Однако и я тоже… того, — хрюкнул Мирон Мироныч, начиная чаепитие.

— Чего? — не понял Куксов.

— В расчете с тобой.

— В каком? — насторожился Владимир Карпович, подозревая, куда клонит баптист.

— По части дочки твоей. Как там ее? Изольды.

— Что вы имеете в виду?

— Что, что! Рыжая она у тебя, вот что!

— Она бр-рюнетка, — покраснел Куксов.

— Брешешь, крашеная она под брюнетку, — нахально заявил Коняка. — А на самом деле — рыжая. Как я.

— Нет, не рыжая.

— Рыжая. И конопатая.

— Это решительно ни о чем не говорит! У нее, между прочим, почти нет бровей. Она их наводит карандашом.

— Ну и что, что нет! Сам говоришь, что брови ничего не подтверждают. У меня два уха, и у тебя столько же, так, может, и я твой сын?

— Ну, знаете, — вяло произнес Куксов, придя в некоторое замешательство. — Фу-х, жарко у вас. Не будет ли еще чайку?

— Без сахару, — торопливо напомнил баптист.

— Да знаю, знаю.

Соратники молча выпили еще по стакану чая. Грустно повздыхали. Мирон Мироныч долго и задумчиво курил и наконец миролюбиво обратился к гостю:

— Ну и как там она, Изольда, значит? Слыхал, что в Москве учится.

— Нет, уже уехала. Дома сидит.

— Выучилась?

— Д-да… В общем, бросила.

— Ага, понимаю, за аморалку, значит, выперли.

— Ну-у… С одной стороны — да, а с другой…

— А с другой — за пьянку? — подсказал Коняка, нехорошо ухмыляясь.

— Да ну что вы, ей-богу! Бросила, и все. Разочаровалась.

— Понимаю. М-да, послал господь дочку.

Куксов возмущенно поднял те места, где должны расти брови, привстал, но, передумав, сел.

— Да-а, — горестно согласился он.

Пропагандист с пониманием посмотрел на агитатора. Агитатор с пониманием уставился на пропагандиста. Они были квиты.

— Может, пропустим по этому поводу? — подмигнул Коняка. — Раз такое дело.

— А супруга?

— К сестре уехала, сегодня не будет.

— Ну, тогда — пожалуй.

Тайком от Васи Мирон Мироныч принес бутылку самогона и соленых огурцов. Для конспирации включили телевизор, начались вечерние новости.

Пили молча и усердно. Хозяин потреблял собственное зелье с большим умением. Гость брезгливо морщился, но смиренно принимал угощение.

После второй рюмки часто являются дельные мысли, способные решить проблемы, нерешаемые на трезвую голову. На этот раз дельные мысли пришли в головы соратников почти одновременно.

— Слушай! — хлопнул гостя по плечу Мирон Мироныч. — А давай твою Изю замуж выдадим!

— Давайте! — воспрянул Владимир Карпович. — А за кого?

— За Васю моего!

— Давай! — обрадовался Куксов и, подумав, спросил: — А где они будут жить?

— У тебя! — все так же восторженно отвечал баптист.

Куксов мигом протрезвел.