Мэйдлин Брент - Превратности судьбы

• Название: Превратности судьбы
• Автор: Мэйдлин Брент
• Издательство: Вече
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7838-0325-1

Доведенная нищетой до крайности юная Люси решается на кражу и оказывается в тюрьме. Проведя в ней только одну ночь, она выходит оттуда обвенчанной и с небольшим состоянием. Судьба неожиданно свела ее там с Николасом Сэбином и так же неожиданно разлучила. Прошло немало времени, произошла цепь невероятных приключений, прежде чем молодые люди, пережив предательство и потери, встретились вновь…

Захватывающий и очень динамичный роман Мэйдлин Брент «Превратности судьбы», безусловно, порадует любителей романтического жанра.

---

Я обыскала каюту дюйм за дюймом, но ничего не нашла. Сидя на своей койке, положив руки на колени и глядя на них, я пыталась решить, что же мне делать. Глубоко в душе я никогда не была уверена, что пойду к адвокату Николаса Сэбина и заявлю о себе. Тогда все было так далеко и во времени и в пространстве, что казалось нереальным. Теперь я не смогу пойти. Я никому не смогу сказать, что у меня украли. Полгода мне не нужно ничего делать, потому что так хотел Николас Сэбин. А потом? Кто в здравом уме поверит мне, если у меня нет доказательств?

Мне было невыносимо грустно, потому что теперь, когда это стало невозможным, я поняла, что пошла бы к адвокату, несмотря на свои собственные чувства. Николас Сэбин был добр ко мне, спас меня от увечья, и я была обязана сделать так, как он просил. Но теперь я не смогу.

Вдруг я что-то заметила. На мне было коричневое платье с длинными узкими рукавами, которые застегивались на манжетах. Что-то блеснуло за отворотом манжеты. Я поднесла руку к глазам. Несколько светлых волос застряло между пуговицами и отворотом. Этой рукой я пыталась расцарапать лицо своему обидчику. Он увернулся, и несколько волос зацепилось за пуговицу. Светлые золотистые волосы. На борту «Формозы» были светловолосые мужчины и среди пассажиров и среди экипажа, но ни у кого не было таких светлых волос. Я знала только одного человека с таким цветом волос, и это был Роберт Фолкон. Я вздрогнула, как будто кто-то прошел над моей могилой. Роберта Фолкона не было на судне. Да и как он мог оказаться в Гонконге?

Я сидела очень долго, моя уставшая голова соображала медленно. В Гонконге много англичан, думала я, и среди них могут быть такие, у которых сейчас не лучшие времена, может быть, моряки, отставшие от своих судов. Да, и эмигранты. Я слышала, как доктор Колби говорил о таких с другим пассажиром. «Паршивые овцы», которых семьи отправляли за границу. Они жили на деньги, присылаемые с родины. Может быть, это был кто-то очень бедный и отчаявшийся, как и я в Цен Кайфенг, когда мне приходилось воровать. И, может быть, у этого человека были такие же светлые волосы, как у Роберта Фолкона. Я застала его врасплох, когда он выбрасывал на пол содержимое чемодана, и он схватил конверт, решил, что в нем деньги.

Да… именно так все и было. Я сказала себе, что другого объяснения нет.

Прозвучал гонг, зовущий на ужин. Мне очень не хотелось идти в столовую, потому что все будут говорить о том, что случилось. Я бы многое отдала, чтобы лечь и заказать ужин в каюту, но это малодушие. «Делай то, что нужно сделать в первую очередь», — сказала я себе и выбросила волосы в иллюминатор. Я промыла разбитую губу, причесалась, постояла перед зеркалом, стараясь принять спокойное выражение, и отправилась в столовую.

Интерес к случившемуся продержался менее девяти дней, и я была рада. Когда мы заходили в Сингапур и Пинанг, были приняты особые меры предосторожности, чтобы никто не смог пробраться на борт незамеченным. Доктор Колби не выпускал меня из виду, но несмотря на это, или, вернее, благодаря тому, что я ни с кем не говорила о происшедшем, о нем забыли.

Шли дни, и зеркало сообщало мне, что облик мой меняется. Мне сказали, что я должна отпустить волосы, потому что английские барышни не стригут волосы «под горшок». Щеки мои наливались, и на них появился румянец. Мои ногти, которые были всегда сломаны или ободраны, становились все ухоженнее, прямо как у мандарина, хоть я и не хотела, чтобы они были такими же длинными.

Мы бросили якорь в Коломбо, затем в Адене. Я никогда раньше не жила так удобно и уютно, не ела так вкусно и сытно, как на этом корабле, и все же я не была счастлива, как должна бы была быть. После того, как первые впечатления и восторги прошли, я начала маяться от безделья. По крайней мере мне нечего было делать. Я часами гуляла по палубе, часами читала книги из маленькой судовой библиотеки, часами сидела с доктором и миссис Колби, пока они беседовали с другими пассажирами, но это было всего лишь времяпрепровождение. Это покажется глупым, но, я думаю, что скучала по своим повседневным заботам и проблемам, к которым привыкла за долгие годы.

Самым счастливым было время, когда солнце садилось и я могла найти укромный уголок на палубе и быть самой собой под звездным небом. В такие часы я вспоминала моих девочек, каждую по очереди, и все, что мы с ними вместе делали: как мы боролись с крошечным куском земли; наш восторг, когда мы выкопали первую картошку; как мы с Юлан просидели трое суток у постели маленькой Кими, когда та заболела, в страхе, что потеряем ее, и как мы радовались, когда она начала поправляться.

Иногда я думала о Николасе Сэбине и о той ночи, которую провела в тюрьме. Она казалась такой же далекой, как звезды надо мной, словно все произошло тогда с другой Люси Уэринг и в совершенно другом мире. Я вспоминала последние слова, которые услышала от Николаса Сэбина: «Постарайся не думать об этом. Это всего лишь сон». Именно так я сейчас вспоминала о нем, как о сне. Но на душе было тяжело. Возможно, он был дурным человеком, как говорил о нем Роберт Фолкон. Но в Николасе Сэбине было столько жизни! Он умел смеяться над собой, даже в безвыходном положении. На меня его смех оказывал целительное действие.

Из Адена мы попали в безвоздушное знойное пространство Красного моря и вышли в Суэцкий канал. Наше путешествие приближалось к концу, а мое беспокойство с каждым днем росло. На корабле я жила в маленьком мирке. Я к нему привыкла и со страхом думала, что придется его покинуть и окунуться в огромную, новую, чужую жизнь. Теперь на мне было английское платье, но я знала, что во многом остаюсь китаянкой и продолжаю вести себя так, как того требует китайский образ жизни.

Июньским вечером, как раз на закате, я впервые увидела Англию, когда мы шли через Ла-Манш. Все пассажиры высыпали на палубу, вглядываясь в далекий берег. Те, кто давно не был дома, особенно волновались. Я испытывала смешанные чувства. С одной стороны, мне было интересно. Как трогательно, что я скоро увижу родину своих родителей! С другой стороны, я не могла не нервничать.

На следующий день мы медленно прошли по Темзе и бросили якорь в порту Ройал-Алберт-Док после полудня. Прошла целая вечность между прибытием и тем моментом, когда нам, наконец, разрешили сойти на берег. С каждой минутой мне становилось все страшнее. Когда мы спускались по трапу, я вцепилась в миссис Колби. Вокруг нас на пристани раздавались взволнованные приветствия: люди радостно встречали своих близких. Я увидела мужчину, отделившегося от небольшой компании дам и направляющегося в нашу сторону. У него было бледное узкое лицо и редкие темные волосы. Я решила, что ему около шестидесяти. Его движения были быстрыми и резкими. Он часто моргал. Мужчина приближался к нам, сжимая в одной руке цилиндр, а в другой — трость, которой помахивал, словно пытаясь привлечь к себе наше внимание. Подойдя к нам, он улыбнулся и сказал:

— Добрый день, сэр! Ваш покорный слуга, мэм. Могу я узнать, вы — доктор и миссис Колби?

— Да, это мы, — ответил доктор Колби. — А вы, должно быть, Грешем. Ловко вы нас нашли, дорогой друг.

— Ах, нет, нет, — запротестовал мистер Грешем, скромно рассмеявшись. — Вы — единственная пара в сопровождении молодой особы. — Теперь он улыбнулся мне, продемонстрировав свои зубы, слишком большие. — Поэтому я был уверен, что это наша маленькая гостья. Так, так, так, значит, это и есть Люси Уэринг. Какая вы хорошенькая, моя дорогая! Добро пожаловать в Англию и в мою семью!

Он протянул руку, и я взяла ее, приседая в реверансе, не сообразив, что он наклонился вперед и чуть обнял меня, чтобы поцеловать в щеку. Когда я выпрямилась, то слегка ударила его головой по лицу.

— Ах, простите! — закричала я и покраснела от неловкости, поправляя шляпу. Он возбужденно хохотнул и сказал:

— Полностью по моей вине, — и обратился к доктору Колби: — Разрешите, я познакомлю вас с моей семьей?

Я видела трех женщин в летних платьях, как в тумане. Две были молодыми, а третья, старшая, была, вероятно, женой мистера Грешема. Я была так расстроена своей неловкостью, что все расплывалось и путалось у меня перед глазами. Я боялась подать руку и сделать реверанс из страха допустить еще один промах. Я тут же забыла, как зовут обеих девушек, а единственное приветствие, которое мне удалось вспомнить, было по-китайски.

Миссис Грешем и ее дочери были представлены взволнованному существу с красным лицом, смотревшему на них остекленевшими глазами, пробормотавшему несколько непонятных слов и впавшему в полуобморочное состояние. Лицо мое превратилось в неподвижную маску, и я чувствовала, что на нем было такое выражение, которое миссис Феншоу назвала бы мрачным. Мистер Грешем не переставал смеяться и говорить в безуспешной попытке помочь мне почувствовать себя раскованней. Но я настолько онемела от растущего чувства стыда, что, даже когда кто-то меня о чем-то спросил, я не смогла понять смысла сказанного и уныло уставилась на него. Прошла целая вечность, пока доктор и миссис Колби, наконец, распрощались с нами. Спустя десять минут мы были на судне, уносящем нас вверх по Темзе.