Тензин Гьяцо - Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета.

• Название: Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета.
• Автор: Тензин Гьяцо
• Издательство: Нартанг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

Для различных людей "Далай-лама" означает разное. Для одних это значит, что я — живой Будда, земное воплощение Авалокитешвары, Бодхисаттвы Сострадания. Для других это значит, что я "Бог-царь". В конце 50-х годов это значило, что я вице-президент Постоянного комитета Китайской Народной Республики. А когда я ушел в изгнание, меня назвали контрреволюционером и паразитом. Но все это не то, что я думаю сам. Для меня "Далай-лама" — это лишь титул, обозначающий занимаемую мной должность. Сам я просто человек и, в частности, тибетец, решивший быть буддийским монахом.

Именно как обычный монах я и предлагаю читателю историю своей жизни, хотя это отнюдь не книга о буддизме. У меня есть две основные причины для этого: во-первых, все большее число людей проявляют интерес к тому, чтобы узнать что-либо о Далай-ламе. Во-вторых, существуют определенные исторические события, о которых я хочу рассказать как их непосредственный свидетель.

---

Что касается моей религиозной практики, я стараюсь следовать в своей жизни тому, что называю идеалом Бодхисаттвы. Согласно буддийской философии, Бодхисаттва — это тот, кто находится на пути к состоянию Будды и целиком посвящает себя помощи другим живым существам в том, чтобы освободиться от страдания. Можно лучше понять слово Бодхисаттва, если перевести отдельно "Бодхи" и "Саттва": "Бодхи" означает понимание или мудрое знание конечной природы реальности, а "Саттва" — это тот, кто движим всеобщим состраданием. Таким образом, идеал Бодхисаттвы представляет собой стремление осуществлять безграничное сострадание с безграничной мудростью. Чтобы иметь возможность выполнить эту задачу, я предпочел быть буддийским монахом. Существует 253 правила тибетского монашества (364 для монахинь), и чем более строго я соблюдаю их, тем свободнее могу быть от множества тревог и бед этой жизни. Некоторые из этих правил относятся к этикету, как например, правило о том, на каком расстоянии должен идти монах за настоятелем своего монастыря; другие относятся к поведению. Четыре основных обета содержат в себе простые заповеди, а именно: монах не должен убивать, воровать или лгать о своих духовных достижениях. Он должен также строго соблюдать целомудрие. Если он нарушит какой-либо из этих обетов — он больше не монах.

Меня иногда спрашивают: так ли, действительно, нужен обет безбрачия, и в самом ли деле он реально выполняется? Достаточно сказать, что практика целомудрия — это не просто подавление сексуальных желаний. Наоборот, необходимо целиком признать существование этих желаний и выйти за их пределы путем размышлений. Когда это удается, то результат очень благоприятен для психики. Недостаток сексуального желания состоит в том, что это слепое желание. Сказать: "Хочу вступить в связь с этим человеком", — значит выразить желание, которое не направляется интеллектом, как, например, такое высказывание: "Я хочу искоренить нищету во всем мире", которое выражает желание, направляемое интеллектом. Кроме того, исполнение сексуального желания может принести только временное удовлетворение. Как сказал Нагарджуна, великий индийский ученый:

"Когда зудит — чешитесь,

Но лучше не иметь

И вовсе зуда,

Чем чесаться вволю".

Что касается того, какой реальной ежедневной практикой я занимаюсь, то я трачу, по самой меньшей мере, пять с половиной часов в день на молитву, медитацию и учение. Помимо этого я использую для молитвы все выпадающие свободные моменты в течение дня, например, во время еды или поездки. В последнем случае у меня для этого имеются три основные причины: во-первых, таким образом я исполняю свою ежедневную обязанность; во-вторых, это помогает проводить время с пользой; в-третьих — это заглушает страх! Но если говорить более серьезно, то как буддист я не вижу разницы между религиозной практикой и повседневной жизнью. Религиозная практика — это занятие, охватывающее двадцать четыре часа в сутки. Существуют и молитвы, предписываемые для любой деятельности, от ходьбы до умывания, еды и даже сна. Для практикующего тантризм эти упражнения, которые осуществляются во время глубокого сна и дремоты, являются самой важной подготовкой к смерти.

Для меня, однако, наилучшим временем для практики представляется раннее утро. Тогда сознание находится в самом свежем и остром состоянии. Поэтому я встаю около четырех часов. Поднявшись, я начинаю свой день чтением мантр. Затем пью горячую воду и принимаю лекарство перед тем, как совершать простирания в течение около получаса, приветствуя всех Будд. Цель простираний двойная: во-первых, это увеличивает ваши собственные заслуги (при условии надлежащей мотивации), а во-вторых, это хорошее упражнение. Совершив простирания, я умываюсь — произнося в это время молитвы. Затем обычно выхожу прогуляться, продолжая читать молитвы, и завтракаю около 5 часов 15 минут утра. Я отвожу около получаса на еду (довольно плотную) и во время еды прочитываю священные тексты.

С 5 часов 45 минут приблизительно до 8 часов я медитирую, делая перерыв в 6 часов 30 минут, чтобы послушать сводку новостей международной редакции Би Би Си. Затем с 8 часов до полудня изучаю буддийскую философию. В промежутке между этим занятием и вторым завтраком, который бывает в 12 часов 30 минут, я обычно читаю или официальные бумаги, или газеты, но во время еды я снова прочитываю священный текст. В час дня я иду в свою канцелярию, где решаю правительственные и другие вопросы, а также принимаю посетителей до 5 часов дня. Затем по возвращении домой следует короткий период для молитвы и медитации. Если идет что-нибудь стоящее по телевизору, я смотрю его до 6 часов и потом пью чай. Наконец, после чая, во время которого я опять читаю текст, произношу молитвы с 8 часов 30 минут до 9 часов вечера, а затем иду спать. Сон у меня спокойный и крепкий.

Конечно же, в этом режиме бывают варианты. Иногда утром я принимаю участие в ритуалах или вечером преподаю учение. Но тем не менее, я очень редко видоизменяю свою повседневную практику — то есть утренние и вечерние молитвы и медитацию.

Смысл этих практик довольно прост. На первом этапе, когда я делаю простирания, я совершаю обращение к Будде, Дхарме (Учению) и Сангхе (Общине) как к духовному Прибежищу. Следующий этап состоит в том, чтобы зародить в себе Бодхичитту, или Добросердечие. Это осуществляется, во-первых, посредством осознавания непостоянства всех вещей, а во-вторых, благодаря пониманию того, что истинная природа бытия есть страдание. На основе этих двух соображений возможно зародить альтруизм.

Чтобы породить в себе альтруизм, или сострадание, я практикую определенные умственные упражнения, которые способствуют возникновению любви ко всем живым существам, особенно к моим так называемым врагам. Например, я напоминаю себе, что мне враждебны действия людей, а не сами эти люди. Изменив свое поведение, тот же самый человек легко мог бы стать добрым другом.

Остальные мои медитации касаются Шуньи, или пустоты, в них я концентрируюсь на самом тонком смысле Взаимообусловленности. Часть этой практики включает в себя то, что называется "йогой божества", "лхэи нэлджор", в ней я использую различные мандалы, чтобы визуализировать себя как различных "божеств". (Однако, не следует понимать это в том смысле, что здесь имеется вера в каких-то независимых внешних существ.) Совершая это, настраиваю свое сознание таким образом, что оно прекращает быть захваченным информацией, поступающей от органов чувств. Это не транс, ведь мое сознание остается полностью функционирующим; скорее, это упражнение в чистом осознавании. Трудно объяснить, что я точно имею под этим в виду: так же трудно, как, например, ученому объяснить словами, что он имеет в виду под термином "пространство-время". Ни язык, ни повседневная практика, не могут передать ощущение "чистого сознания". Достаточно сказать, что это практика не из легких. Чтобы овладеть ею, требуется много лет.

Одним из важных аспектов моей ежедневной практики является то значение, которое придается в ней идее смерти. На мой взгляд, в жизни можно относиться к смерти двумя способами: или вы предпочитаете игнорировать ее, в этом случае удастся отбросить мысль о ней на некоторый отрезок времени; или же вы можете смотреть в лицо перспективе вашей собственной смерти и пытаться анализировать ее, стараясь при этом свести к минимуму неизбежные страдания, которые она причиняет. Нет никакого способа, которым вы могли бы в действительности преодолеть ее. Но я, будучи буддистом, рассматриваю смерть как нормальный процесс жизни и принимаю ее как реальность, которая всегда будет присутствовать, пока я нахожусь в сансаре (круговерти существований — санскр.). Зная, что не могу избежать ее, я не вижу повода для беспокойства. Я придерживаюсь той точки зрения, что смерть скорее похожа на смену одежды, когда она порвется и износится. Это не конец сам по себе. И все же смерть непредсказуема — вы не знаете, когда и как она наступит. Поэтому разумно принять определенные меры предосторожности, пока она в самом деле еще не пришла. Как буддист я верю еще, что реальный опыт смерти чрезвычайно важен. Именно тогда может прийти самый глубокий и полезный опыт. По этой причине многие великие духовные мастера освобождаются от земного существования — то есть умирают — во время медитации. Когда это случается, часто бывает, что их тела не разлагаются долгое время даже после своей клинической смерти.

Мой духовный "режим дня" изменяется только тогда, когда я ухожу в затворничество. В таких случаях в дополнение к обычной ежедневной практике я исполняю особые медитации. Это происходит во время, отведенное для моих обычных медитаций и изучения буддийской философии между завтраком и полуднем. Их я отодвигаю на послеполуденное время. После чая все остается без перемен. Однако здесь нет суровых и твердых правил. Иногда вследствие давления извне я вынужден заниматься официальными вопросами или даже принимать посетителей в период затворничества. В таком случае я могу пожертвовать временем, предназначенным для сна, чтобы успеть сделать все.